— Закрой пасть! — огрызнулся я и крутанул рулевое колесо по часовой стрелке до упора.

Мотор загудел ещё сильнее, я переглянулся с Макаром и тот понял меня без слов. Парень тут же нажал кнопку «Запуск машин». Локомотив застучал, затарахтел и… сдвинулся с места, быстро набирая скорость.

— Отстают! Отстают! Ура! — закричал Остап, вскинув руки вверх.

Но радость была преждевременной. Из-за вагона на соседних путях выбежали два гвардейца. Догнать локомотив они уже не могли, да и не пытались. Направив в нашу сторону автоматы, они нажали на спусковые крючки. Плотная очередь прошила кабину, заставив нас рухнуть на пол. Сквозь стук моторов и звон пуль, насквозь прошивающих стальные пластины, я услышал вопль, наполненный ужасом и болью.

Кричал Остап. Он лежал, привалившись к стене, а на груди алым расползались два пулевых отверстия.

Стены локомотива украшали дырки от пуль. В эти отверстия со свистом врывались мощные потоки ветра, заставляя нашу одежду и волосы трепетать. Впрочем, мы и сами дрожали от холода и страха. Ведь на наших глазах Остап истекал кровью.

— Сделайте что-нибудь! — истерично выкрикнул Прохоров, озираясь по сторонам.

Я подполз к Остапу и оттолкнул Прохорова, сидящего рядом с ним.

— Отойди, истеричка, — рыкнув, я разорвал рубаху Остапа и сразу же понял: если мы не остановим кровь, парню конец.

Одна пуля вошла немногим выше пупка, вторая — в правую часть грудины. И тут была хорошая новость. Обе пули прошли навылет, а значит, их не нужно доставать из раны, боясь нагноения. Плохая новость — у Остапа пробито лёгкое…

— Идиот! Ты грёбаный идиот! — заорал Прохоров, прислонился спиной к стене и зарыдал. — Нахрена ты бросился меня прикрывать, когда началась стрельба? — Слова из-за всхлипываний было трудно понять, но общая суть оставалась ясна. — Я… Я так много сделал зла и тебе и другим. Я хотел, чтобы ты сдох, когда предал меня. Зачем? Заче-е-ем?

Артёма порвало. Он завыл, как белуга, не стыдясь никого и ничего. Из его глаз ручьём катились слёзы, сквозь которые он старался разглядеть Остапа.

— Дурак, — прохрипел Остап, и из дырки в груди показалась кровавая пузырящаяся пена. Это выходил воздух из пробитого лёгкого. Остап пнул ногой ногу Прохорова и улыбнулся. — Мудак ты редкостный, конечно. Но я своего командира и таким ценил. Так что сопли вытри, не позорься.

Мы слушали его слова, не обращая внимания на звуки стрельбы, раздающиеся позади. Смотрели на Остапа и не могли поверить, что он умирает. Прямо сейчас. На наших руках. А мы — ничего. Совершенно ничего не можем сделать. Хотя, почему это ничего?

— Прохоров, сюда, живо. — Я протянул к нему руку и, ухватив за ворот, подтащил к себе. — Я хочу, чтобы ты прижег рану.

— Ч-ч-что? Как? Я… Я не могу, — испуганно выпалил он, моргая ресницами.

— Если ты не сделаешь этого, он умрёт.

— Н-н-но я… Я не знаю, как, — он растерянно посмотрел на меня и перевёл взгляд на ребят, стоящих за моей спиной.

— Как меня прижигать — ты знал, а тут не разберёшься? — укоризненно сказал Сергей.

— Палец в рану — и включай свою зажигалку, — пояснил я и подтянул руку Артёма к ране на груди Остапа.

— Х-х-хорошо. Я сделаю. Сейчас. Сейчас всё сделаю, — закивал головой Прохоров и потянулся к мане.

Его палец вспыхнул ярким пламенем и из раны повалил белый дым, заполнив кабину локомотива едким запахом жженой плоти.

— А-а-а! — заорал от боли Остап.

Его скрутило мышечным спазмом, после чего парень выплюнул новую порцию крови на себя и руку Прохорова. Артём не смотрел на друга. Он глядел мне в глаза и прижигал рану, до тех пор, пока я не кивнул, давая разрешение остановиться. Прохоров тут же отдёрнул руку, а Остап потерял сознание.

В моей голове судорожно носились мысли. Благодаря доминанте медбрата я понимал, насколько серьёзное ранение получил Остап, но понятия не имел, как его исцелить.

— Прижигай рану на животе, — отдал я команду Артёму, и повернулся к ребятам. — А вы найдите аптечку! Там должны быть обезболивающие и кровоостанавливающие. Если найдёте спирт или любой другой алкоголь, тащите сюда.

Ребята кивнули и стали обшаривать кабину локомотива. Мы мчались на огромной скорости, оставив далеко позади и гвардейцев Императора, и Екатеринбург. И прямо сейчас я жалел о том, что к локомотиву не был зацеплен ни один вагон. Ведь если бы вагон прицепили, был бы шанс найти то, что может спасти Остапа.

— Сергей! Вы проходили полевую медицину? — спросил я, помня, что у старших курсов проводится обучение азам оказания неотложной помощи.

— Да, но латать раны от пуль учат на последнем курсе, — выкрикнул он, выбрасывая пачку ветхих журналов из стального ящика.

— Нашел! — закричал Макар и передал мне коробку из пожелтевшего пластика.

Внутри коробки были просроченные таблетки, жгут из потрескавшейся резины, пара шприцов, ампула обезболивающего. А вот кровоостанавливающего не было. Сука…

Со щелчком я оторвал голову ампулы, погрузил туда иглу шприца и набрал обезболивающее. Опустившись на колено перед Остапом, я вогнал иглу в его бедро и ввёл лекарство.

— Идиот! Я сказал, прижигай рану! — рявкнул я и влепил пощёчину Прохорову, тот оскалил зубы и замахнулся, чтобы ударить в ответ, но тут же остановился и выполнил приказ.

Артём засунул в рану один палец со стороны живота, а второй со спины и потянулся к мане. Снова по кабине разлетелся аромат горелого мяса. Но что хуже всего, Остап очнулся от новой волны боли и стал орать, как резанный. Из-за этого он постоянно кашлял выплёвывая кровь.

Раны прижгли. Но, судя по всему, внутреннее кровотечение ещё есть. Так. Думай, Мишаэль! Думай! Как остановить кровотечение? Точно! Холод! Это не спасёт его, но выиграет нам время. Мы доберёмся до какого-нибудь города или деревни, а там найдём врача.

Думая об этом, я понимал, что это бред. Баронство довольно бедное, и практикующие хирурги на дороге не валяются. Но это всё, что у нас есть. Проклятье. В локомотиве шесть человек, и никто из нас не владеет магией лечения!

В голове проскользнула мысль, что я виню себя в том, что Остап умирает. Тут же прогнал от себя эту чушь. Если бы мы остались в городе, то погибли бы все до единого. А здесь… Здесь у нас есть шанс выжить. Пусть и весьма призрачный шанс, но он есть. Остапу не повезло. Такое, порой, случается. Но ничего страшного. Я и не таких вытаскивал из могилы. Чего Гав стоит?

Вспомнил о маме и порадовался, что она живёт в тьмутаракани. Туда Имперцы явно не полезут. Что им там делать? Сушеную рыбу захватывать?

Я приложил левую ладонь к спине Остапа, а правую — к животу и груди. Обезболивающее начало действовать, и дрожь, бьющая Остапа, стала затихать.

— Сейчас тебе станет холодно. Очень холодно. Но это необходимо, чтобы остановить кровотечение. Ты меня понимаешь? — спросил я, и Остап кивнул. — Отлично. Мы сделаем всё, чтобы ты выжил. Я тебе обещаю.

Глаза Остапа смотрели сквозь меня. Скорее всего он просто посмотрел на звук, а меня даже не видел. Мана заструилась по моим ладоням, охлаждая тело Остапа. Я почувствовал, как замедляется его сердцебиение. Почувствовал, что дышать он стал реже и более глубоко, хотя порой всё же кашлял. Из ран перестала сочиться сукровица, а глаза постепенно стали закрываться.

— Не дай ему уснуть. Разговаривай с ним, трави байки, хоть щекочи его. Без разницы. Он должен оставаться в сознании, — сказал я Прохорову, и тот, часто закивав головой, подсел к Остапу и стал что-то тихо говорить, отчего на губах раненого появилась улыбка.

Екатеринбург.

Отель Першерон.

Елизавета Максимовна с высоты пятого этажа с ужасом смотрела на ад, творящийся на улицах города. Гвардейцы Императора врывались в дома, а после раздавались крики и выстрелы. На улицу солдаты выходили, перепачканные кровью, которую на красных мундирах было практически не видно.