– Хорошо… я всё скажу… – скорчившись на полу, выдохнул он.

Рэмрейн широко улыбнулся:

– Отлично.

Несколькими минутами позднее он вышел из камеры и ответил на вопросительные взгляды неожиданным:

– Вы знаете Вардена?

– Мы встретили его один раз, – протянула Ровена, – на складе.

– Да, было дело, – закивал Тхирасак.

Рэмрейн рассеянно проследил за тем, как взявшая его руку Петра перетягивает его рану носовым платком, и огорошил всех коротким:

– Отпустим этого парня.

– Зачем? – нахмурился Килиан, подходя ближе.

– Он обещал устроить встречу с Варденом, через два дня. Ему немногое известно, – он обернулся на пленника, который лежал на полу без сознания. – А Варден вроде в долгу у Петры, – он посмотрел на девушку с немым вопросом, но она ушла от ответа:

– Сходи в лазарет, пусть Наджат обработает тебе рану.

– Как скажешь, – не стал спорить молодой человек. – И дайте ему попить, – он кивнул на пакетик с донорской кровью, лежавший на столе, – пока он и вправду ласты не склеил.

Петра подняла голову и подарила ему внимательный взгляд: она заметила следы стёртой крови у него над губой и терялась в догадках. Отложив вопросы на потом, девушка только кивнула и приказала напоить сангвинара; многим позднее, поручив Килиану и Ровене оставить пленника в Мидтауне, она поднялась в комнату, которую Рэмрейн занимал вместе с Дэрилом.

В уютной спальне молодой человек был один; Петра оглядела терявшиеся в сумерках полотняной шкаф и две кровати вдоль стен, разделённые окном, и подошла к Рэмрейну. Запустив руки в волосы и упираясь локтями в колени, молодой человек сидел на постели, и, казалось, её присутствия не заметил.

– У тебя болит голова? – тихо спросила девушка, присев на кровать Дэрила.

– Есть немного, – глухо ответил Рэмрейн, выпрямившись.

Вечерние потёмки не скрыли его искажённого от боли лица; он покачал головой, услышав полное тревоги:

– Я принесу болеутоляющие.

– Это не поможет, Петра.

– Почему? Постой… У тебя…

– Это не неврома, Петра, не нужно переживать.

– А что? – негромкий вопрос получился требовательным.

Рэмрейн мгновение просто смотрел на неё, потом отвёл взгляд. Петра вздохнула:

– У тебя тайна на тайне. Я не знаю, могу ли тебе доверять, и всё равно доверяю. Это сводит с ума, Рэм, – призналась она.

В лунном свете лицо молодого человека казалось ещё более бледным, чем обычно, и тем ярче был контраст кожи и падавших на лоб густых волос, тем пронзительнее был глубокий взгляд. Они встретились глазами, и Рэмрейн подался вперёд, заглядывая, казалось, прямо в душу… Петра сдержала порыв тряхнуть головой – не погружаясь в омут наваждения, а осторожно касаясь его манящей глади, словно проверяя, насколько опасно её доверие.

– Петра, – хрипло позвал молодой человек.

– Да, Рэм?

– Клянусь всем, во что ты веришь, я не предам твоего доверия, – просто, без пафоса промолвил Рэмрейн. – Я не могу подвергать тебя опасности, посвящая в свои секреты. Слишком много тех, кто потребует за них непомерную цену.

Петра вновь, как не раз за последние дни, вспомнила слова Гордиана Марино. Воскресила в памяти и напугавшее её: «Если мои сведения верны, на тебя начали охоту все Дома в Детройте». Она была в состоянии защитить и спасти всех, кто вступил в её клан. Всех, кроме Рэмрейна.

Башня Аркана – роскошный небоскреб, построенный предпринимателями в далекие восьмидесятые, – терялся в ночном мраке, окружённый сизыми завихрениями худого тумана. В неспокойной тишине ночи раздался шорох шин, хлопнули дверцы, и остановившаяся у входа в здание машина тотчас уехала, оставив у крыльца две фигуры.

Гости без промедления двинулись к высоким парадным дверям, миновав безмолвную стражу: прибывших здесь хорошо знали. Старинная парадная, в которую вступили мужчины, была освещена сиянием вделанных в стены светильников; даже потёмки не скрывали богатого убранства вестибюля, потолок которого на высоте двадцати метров был выложен мозаичным панно и золотыми фресками. Бронзовые орнаменты на дверях гармонировали с махагоном и песком мрамора на полу, притягивали взгляд антикварные вазы на треножниках и увенчанные канделябрами подставки из чёрного железа. Дополняли готический стиль арочные проходы и решётчатые окна, плотными полотнами занавесей скрывавшие безмолвную жизнь обитателей башни.

Перебравшись в Детройт четыре года назад, Тихоокеанский Ковен вскоре отреставрировал заброшенный небоскреб, бывший некогда сердцем промышленной империи; в стенах Убежища жили несколько тысяч сангвинаров – гардов, личных воинов возглавлявших семьи элдеров и приближенных Элораха. В зданиях вокруг обитали и другие сангвинары: небоскреб был центром района, населённого ими более остальных.

Спустившись на позолоченном решётчатом лифте в подвальный этаж, мужчины прошли знакомой дорогой к спрятанному в глубине здания залу, где обычно проходили все заседания Ковена. Округлая комната, отделанная малахитом, была пронизана нефритовым светом, излучаемым округлыми кристаллами в нишах между арочными окнами, за кованными винтажными решётками которых временами колыхались невесомые пепельно-серые полотна. Многочисленные полки в нишах удерживали тяжёлые старинные книги в кожаных переплётах, виднелись между корешками колбы и сосуды со светившимися лаймом и шартрезом жидкостями. Гравировка на стенах и потолке тянулась рисунком древних рун, выемки вырезанной прямо в полу пентаграммы также излучали нефритовый свет. Но более всего внимание привлекал каменный кубок на тяжёлом многогранном постаменте – переливавшаяся и бесконечно волнующаяся жидкость в нём, словно сгустки газа, сияла вспышками и пускала вверх клубы пара, в завораживающем танце горевшего изумрудным пламенем. Более всего зал заседаний напоминал келью колдуна, и именно за него можно было принять старца в богатой бархатной мантии, на плечи которого гладкими волнами ниспадали серебристо-седые волосы. Замерев возле каменной кафедры в углу комнаты, он изучал взглядом страницы ветхой книги и без остановки шептал что-то на неизвестном вошедшим языке.

– Приветствуем вас, Вечный Повелитель, – почтительно поприветствовали гости стоявшего рядом со старцем мужчину, который поднял голову и ответил величественным:

– Счастлив ваш приход, элдеры.

Элорах отступил от кафедры; высокий, статный, в дорогом чёрном костюме, с проницательным взглядом блестящих тёмных глаз и не знавшими улыбки губами, коротко стриженными волосами и серебристым протезом вместо левой руки, мужчина внушал трепет и почтение всем, кто его видел. Он не был стар, но глаза его светились печалью и мудростью немало повидавшего путника, знающего жизнь, как никто другой. Спокойно-невозмутимый, молчаливый и суровый, искусный воин и справедливый правитель, Кромдех Ойсин уже более двадцати лет возглавлял Ковен, уверенной рукой контролируя своенравных и временами неуправляемых сангвинаров.

– С чем вы прибыли, элдер Финнахте? – взглянул на Эмина повелитель.

– До меня дошла весть, что в Убежище доставили гарда, которого отпустил один из людских кланов, – поведал Эмин. – Я прибыл, чтобы узнать больше, Повелитель. Люди никогда не отпускают воинов живыми, – пояснил он.

– Что же, тогда поговорим со стражем, не откладывая, – меланхолично откликнулся Элорах: тон его не вязался со скоростью принятого решения.

Он взглянул на стоявших у входных дверей гардов, и те бесшумно исчезли, чтобы спустя несколько минут ввести в зал Тиальфа – испуганного, бледного, но державшегося со стойкостью хорошо обученного воина. Неслышными тенями вступили в просторную комнату другие элдеры и приближённые Повелителя, присутствие которых выдало лишь лёгкое колебание потревоженного пламени в кубке.

Державшие Тиальфа гарды подтолкнули его к Элораху, и, склонив голову, сангвинар опустился на колено, приветствуя главу Ковена. Кромдех долго молчал, изучая молодое лицо стража взглядом, затем проронил, не отводя взгляда: