В общем зале, среди прочих гостей театра в тот вечер, находился и я, полностью соответствуя общей праздничной атмосфере своим костюмом и открытой приязненной улыбкой, которую я никак не мог прекратить транслировать окружающим. Да и не хотел прекращать, ведь моей дамой сегодня была Коробейникова. Но не та Маша, которую я раньше видел по семь раз на дню, вместе с которой употребил внутрь пуд соли и прошёл самые разнообразные приключения, а совсем другая. Даже не Маша, а Марго – взятый ею революционный псевдоним как нельзя лучше подходил к её сегодняшнему облику. Сменив свой привычный рабочий наряд амазонки на тропе войны, сегодня Коробейникова появилась в платье и без арсенала колющих и стреляющих средств поражения ближнего своего и дальнего. То есть, под платьем, может быть что и было, но больше пары ножей под облегающей тканью особо не спрячешь.

-Что такое? -немного нервно поинтересовалась девушка пока мы шли по улице.

-Тебя не часто увидишь в платье, -заметил я.

-Редко их ношу. Дурацкий, неудобный наряд! Хуже только туфли на каблуках!

-Сам никогда не носил, поэтому без комментариев, -отшутился я. -Но выглядишь просто замечательно.

Мы вошли в зал и остановились очарованные размером и блеском люстры. Идущим сзади людям даже пришлось нас немного подтолкнуть, чтобы мы очнулись и уступили дорогу.

-Как во дворце или в главных залах богатейших и знатнейших аристократических домов, -со знание дела оценила Марго.

-Так и должно быть, -наставительно объяснил я ей. -Раньше, как было: аристократы и король сидели в своих дворцах стаскивая в них для себя любимых красивые, драгоценные и дорогие вещи. Картина какого-нибудь великолепного художника могла веками висеть на чьей-то стене и за все века ею имела возможность любоваться едва ли сотня людей.

Но теперь всё иначе! Согласно учению вершителя Драласа – в приоритете обычный человек. Для него должны строится дворцы. Именно его должны окружать красивые вещи. Великие произведения искусства не могут больше являться собственностью кого-то одного, даже их автора – они должны принадлежать и принадлежат народу. Всем людям нашей прекрасной страны.

Крестьяне и рабочие – становой хребет любого государства. Поэтому всё лучшее именно им – рабочим и крестьянам. Дворцы – переделать для свободного посещения, превратить их в музеи, театры, библиотеки, больницы и школы! Картины и прочие предметы искусства – выставить в галереях. Дать крестьянским детям возможность учиться бальным танцам и всему прочему, что раньше являлось исключительной прерогативой «дворянского сословия».

Наверное, я говорил, слишком громко увлёкшись рассуждениями, потому что незнакомый мне зритель удивлённо спросил: -Зачем крестьян учить танцам? Им лишь бы картошку и пшеницу посадить и не нужны крестьянам никакие дворцы, не нужны картины – они в них ничего не понимают и не поймут, хоть десять раз растолкуй.

-Вы сами, думаю, не крестьянин? -уточняю у него.

-Бог хранил.

-Тогда какого чёрта считаете себя вправе решать за крестьян и рабочих нужны им танцы с дворцами или нет? -довольно резко одёргиваю непрошенного собеседника. -Уж сделайте милость, позвольте людям самим решать, что им нужно, а что не требуется.

-Очень бы хотелось! -отвернулся собеседник, скрываясь в толпе.

Я всё никак не могу отойти от короткого разговора: -Посмотри на него, решатель нашёлся! Одним значит можно жить во дворцах и просыпаться под звуки арфы, а другим не положено. А решать, что и кому будет он сам – удобно, ничего не скажешь!

-Пойдём поедим мороженного? -предложила Коробейникова.

-Здесь есть мороженное?

-Ещё какое! Идём скорее.

И мы пошли и каждый из на получил по рожку прохладного сладкого лакомства. Было так вкусно, что хотели заказать ещё по порции, но не успели, началось представление, а когда дошло до антракта, то мороженное уже закончилось.

Когда спектакль окончился, кто-то ушёл домой, а остальным предложили остаться и обсудить пьесу вместе с актёрами. Действительно, из-за кулис вышли актёры и мы долго говорили с ними обсуждая поднятые в постановке животрепещущие вопросы. Например, о том, как теперь, после революции, будет жить простой человек. И что такое вообще значит «простой человек»? Кто это вообще: я, или ты, или кто-то рядом? Каждый считает себя сложным, никто не хочет считать простым, а если кто говорит будто он я и есть – самый простой человек, то он либо лукавит, либо что-то ещё.

Говорили долго, интересно. По времени – чуть ли не дольше чем шёл сам спектакль. Иной раз скатывались в такие споры, что только держись! Компания подобралась отличная, молодая, горячая. Зрители не стеснялись высказывать собственное мнение и отстаивать его. Актёры тоже не отставали, являясь, по сути, такими же людьми, как и зрители. По мере того как то вспыхивали, то затихали споры, Маша крепко сжимала мою ладонь своими пальцами, и я буквально чувствовал, как она относится к той или иной высказанной точки зрения.

После всех обсуждений, усталые, чувствуя некое внутреннее опустошение, словно после хорошей и плодотворной работы, мы покинули здание городского театра.

Я спросил у Коробейниковой: куда её проводить?

-Разве мы идём не к тебе? -переспросила Маша.

И столько обиды было в её голосе, столько несбывшихся ожиданий, что мне не оставалось ничего другого, кроме как ответить: -Конечно ко мне. Это я на всякий случай спросил.

Мы пошли быстро-быстро, практически бегом. Перепрыгивая через ступеньку, поднялись по лестнице. Вот мы у порога, а вот уже в кровати. Как только переместились так быстро – загадка!

Я боялся, что утром нам вдвоём может быть неловко, но ничего такого не было. Разве только Маше пришлось снова облачаться в платье потому, что другой её одежды у меня дома не имелось. Этот непорядок она пообещала исправить в самом ближайшем будущем.

Утро выдалось солнечным, светлым и таким же светлым было моё настроение. Открыв окно, я дышал полной грудью разглядывая постепенно просыпающийся город – живой, настоящий. Каким он был, когда я только приехал сюда и какой он сейчас – огромная, видимая невооружённым взглядом, разница. И это было прекрасно!

Бандиты Ершова частично уничтожены, частично рассеяны и больше не представляют значимой угрозы. Сам атаман погиб. Самозванный генерал Комель сбежал в Бритский доминион и пусть сидит там ещё хоть сто лет, без него только воздух чище. Главные угрозы устранены. Основные проблемы решены. Впереди спокойная плодотворная работа, направленная на то, чтобы с каждым днём жизнь становилась чуточку лучше. И как косвенное свидетельство того, что мы идём правильным путём – открывающиеся тут и там кондитерские. Тортики – как лучший индикатор верности избранного пути.

Чудесное утро! Оно запомнилось мне навсегда, может быть на контрасте, потому что уже через несколько минут в дверь рьяно заколотили крепкие кулаки.

В недоумении открываю. За дверью трое бойцов народной самообороны. Лица серьёзные, мрачные. Совсем не подходящие к такому светлому дню.

-Товарищ комиссар, вам срочно нужно пройти с нами.

-Что-то случилось?

-Срочное сообщение из столицы. Вам следует ознакомиться с ним лично на телеграфной станции.

-Но можете хотя бы в общих чертах сказать в чём дело? -рассердился я.

-Шесть часов назад войска Бритского Доминиона и Великого герцогства Павлецкого вторглись на территорию республики. Это война, товарищ комиссар!

Срочно одеваюсь и бегу на телеграфную станцию. Там уже собралось достаточно народу и постоянно подходят новые люди. Пробиваюсь вперёд. Видя меня, люди расступаются, пропуская.

Беру в руки исходное послание, переданное из столицы: война!

Соседи всё-таки решились на вторжение.

Может быть как раз наши успехи по преодолению оставленной гражданской войной разрухи напугали их и поторопили с вторжением.

Кто знает?

-Объявленная цель – вернуть трон его сбежавшему величеству, а власть благородным аристократам. Необъявленная – разделить страну на три части. По одной части возьмёт в управление каждое из государств, а оставшуюся часть оставят под управлением короля – марионетки.