– Послушайте, – хрипло сказал Стоун. – Я не рассказывал ему. То есть я не затрагивал эту тему до тех пор, пока он мне кое о чем не поведал. Тогда мне пришлось сказать ему, и мы приехали сюда так быстро, как только смогли. Билл здесь…

– Подожди немного, отец, – невежливо перебил его Мерчисон. Последовала пауза, и затем инспектор тихо произнес: – Он мертв, не так ли?

Ветерок все еще колыхал занавески на окне. Эвелин тихонько подошла и опустилась в мягкое кресло.

– Мертв? Кто?

– Вы знаете, кого я имею в виду. Доктор Кеппель.

Я глубоко вздохнул:

– Да, он мертв. Он сидит в своей комнате в такой же позе, как… Кстати: вы знаете о Хогенауэре?

– Да. – Он едко улыбнулся. – Давайте проясним ситуацию. Значит, Кеппель мертв. Отравление стрихнином, полагаю?

– Вот именно, и в минеральной воде той же марки, что и в случае с Хогенауэром. Оба сидят за столом в одинаковой позе, и на Кеппеле такая же шапочка, что и на Хогенауэре. Но как вы об этом догадались?

– Я знал, что Кеппель собирался выпить это пойло, – с горечью ответил Мерчисон. – Нет-нет, я не о том, что он собирался выпить стрихнин, и вы можете быть уверены, что он этого не делал. Что касается этого конверта… На самом деле я сам положил его в ящик письменного стола. Видите ли, я был здесь сегодня днем. Все это часть одной и той же… – ну, насколько я могу судить или насколько я вовлечен в это дело – одной и той же мистификации.

– Мы ужасно благодарны вам, – с какой-то будничной интонацией произнесла Эвелин, – за то, что вы вытащили нас из этой передряги. Но если вы знаете объяснение всему случившемуся, тогда, прежде чем я окончательно сойду с ума, не могли бы вы рассказать нам, что все это значит?

Мерчисон покачал головой:

– Я не знаю. Мне известно только то, что произошло сегодня днем. И что, скорее всего, у меня самого, черт возьми, большие неприятности.

Он подошел к кровати и положил на нее свою шляпу. Затем скрестил руки на груди и уставился в пол, повторяя: «Хорошая передряга! Хорошенькая передряга!» – как будто подзывал собаку для показа фокусов.

– И вот еще. Доктор Кеппель позвонил мне сегодня днем и спросил, могу ли я приехать сюда. Я немного его знаю. Я также встречался с его другом, мистером Хогенауэром. Видите ли, они оба очень хотели оставаться в рамках закона. Ну, не столько Кеппель, сколько Хогенауэр. Я так понимаю, Хогенауэр попал в скандальную историю в Германии и боялся, что мы можем его депортировать.

– Эй, там! Много разговоров, – вмешался Стоун, с любопытством подмигивая мне, – о парне по имени Л. и международных заговорах… и, возможно…

– Международные заговоры, скажете тоже! – взорвался Мерчисон и окинул нас тяжелым взглядом. – Извините меня, мистер Блейк. Имейте в виду, я не хочу противоречить сильным мира сего или совать нос не в свое дело. Но я говорю вам совершенно откровенно: это чушь собачья. Эти двое? Кеппель и Хогенауэр? Готов поспорить, что если бы Хогенауэр увидел собаку без лицензии, он и то пошел бы и сообщил об этом в полицейский участок Мортон-Эббота.

– Вот как, – сказал я, – возможно. А знаете ли вы, что у Кеппеля там, на окне, установлено что-то вроде миниатюрной гильотины?

Мерчисон вскинул голову.

– Миниатюрной гильотины? Что вы имеете в виду?

– Это может подождать минутку. Продолжайте.

– Ну… не так уж много осталось. – Он задумчиво потер челюсть, и в этот момент показалось, что он старше Стоуна. – Иногда я захаживал к Кеппелю по его приглашению. Он не был затворником, как тот, другой. Мне нравилось слушать, как он рассказывает… Маленький такой человечек, стоит всегда очень прямо, глаза полузакрыты, два пальца сведены вместе в воздухе, будто он ухватил идею за хвост. Суетливый, нервный тип. Но он мне нравился. Я мало понимал из того, о чем он рассказывал, но это было дьявольски интересно. Понимаете? О, ну что ж…

Сегодня днем он позвонил мне и спросил, могу ли я приехать сюда. Это было около четырех часов. Когда я пришел, он сказал, что ему нужна «консультация специалиста». Я спросил, какого рода консультация? Затем он показал конверт. Клапан был заклеен, но на нем не было красной печати. «Я хочу положить этот конверт таким образом, чтобы никто, если он войдет сюда тайно, не смог бы добраться до содержания письма», – объяснил он.

– И что было дальше? – быстро спросил я, когда он замолчал.

– Естественно, я удивился: «Почему бы вам не запереть его в сейфе отеля? Вы боитесь грабителей?» Он ответил, что я не понял, и добавил, что это своего рода ловушка. Мол, он хочет убедиться, что никто не сможет прочитать это письмо, прикоснуться к нему. Он сказал, что у него есть немного краски, которую нужно нанести на поверхность ящика таким образом, что, если письмо передвинуть, остались бы следы. Я показал ему еще один трюк. Видите?

Он протянул конверт и указал на печать. Мы все столпились вокруг него. Эвелин, которая ушла в свою комнату, чтобы обуться и привести себя в порядок, тоже тут же появилась, как кукушка из часов.

– Что это такое? – подозрительно спросил Стоун. – Я ничего не вижу. По-моему, это похоже на каплю обычного воска. Ого! Это отпечаток пальца.

– Это отпечаток пальца Кеппеля, – с довольным видом произнес Мерчисон. – Есть способы подделать печати, но нельзя проделать трюк с хлебными крошками, который имитировал бы ее. Это слишком хрупкая вещь. Что ж, я положил конверт в ящик письменного стола должным образом. Потом спросил, в чем суть игры. Он сказал, что, если я приду на следующее утро, он мне все расскажет. Вот и все.

– Но как же стрихнин?

Мерчисон выругался себе под нос.

– Вот это и есть самое худшее. Я спросил: «Вы собираетесь подождать, чтобы поймать кого-нибудь с этим конвертом?» Он ответил, что, вероятно, будет спать. Я переспросил: «Спать?» Затем он достал желтоватый конверт с дозой белого порошка внутри и показал его мне. Я точно помню его слова, потому что он очень тщательно их подбирал: «Мой друг мистер Хогенауэр дал мне это и заверил, что это обычный бромид. Я ему не верю. Думаю, это снотворное. Он настаивал, чтобы я его принял. Я попробовал порошок, и он горький. Значит, это веронал»[14].

Я присвистнул.

– Веронал! Так вот почему он принял его послушно, как овечка!

Стоун недовольно хмыкнул.

– А почему бы тебе, черт возьми, не вскрыть наконец этот конверт?

Мерчисон кивнул:

– Да. Он сказал мне прийти сюда завтра утром и вскрыть конверт, чтобы «увидеть честную игру». Вот это меня и беспокоит…

Быстрым движением он разорвал конверт.

В конверте было несколько сложенных плотных листов бумаги, исписанных крупным и корявым, но очень четким почерком. Мерчисон взглянул на первые несколько строк, и выражение его лица изменилось.

– Что это? – спросил Стоун. – Прочти!

– Это объяснение, – сказал Мерчисон, не поднимая глаз. – Оно датировано пятнадцатым июня, три часа дня, и адресовано мне. Вам всем лучше подойти сюда.

Он разложил листы бумаги на столе посреди комнаты.