Снаружи снова раздался гудок.

Следя за расследованиями Г. М., я узнал несколько дьявольски изобретательных способов вычислить убийцу, но этот способ следовало бы отнести к высшему пилотажу. Это было аккуратно. Это было просто. Это сработало бы.

У Эвелин над бровью появилась морщинка.

– Да, я знаю, о чем ты думаешь, Кен, – печально заметила она. – Ты вспоминаешь прошлогодний замок Шато-де-Лиль и все эти объяснения… – Она замолчала и с испуганным выражением посмотрела на сумку Серпоса, стоявшую на полке над нашими головами. – Мистер Стоун, это ужасно изобретательно. Но что вы знаете о Кеппеле?

– Ничего, – признался Стоун с ангельским благодушием. – Никогда не слышал его имени до сегодняшнего вечера.

– Каков был его мотив?

– Послушайте, юная леди. Я просто сделал предположение. Что касается мотива, то, похоже, Хогенауэр изо всех сил пытался что-то украсть у Кеппеля; предположим, Кеппель хотел вернуть комплимент? Судя по тому, чтó Хогенауэр сказал этому парню Бауэрсу, такой сюжет выглядит вероятным. Но с другой стороны… У меня есть хорошая идея присоединиться к вам. Если случится самое худшее, мой зять, возможно, сможет помочь…

– Тсс! – быстро шепнула Эвелин. – Берегитесь собачьих ошейников[10].

Дверь купе со скрипом отворилась. Худощавый священник в очках в полуободковой оправе чопорно стоял в проеме и изучал меня ледяным взглядом. Затем он отошел в сторону. Контролер с пегими усами, имевший подозрительный, но довольно робкий вид, пристально посмотрел на нас. Пастор кивнул в мою сторону.

– Это тот самый человек, – сказал он.

Мы часто слышим внутренний голос: я несколько раз слышал. Неприятности упрямо цеплялись за фалды моего фрака, какой бы одеждой я ни прикрывался. Я выглянул в окно, пытаясь собраться с мыслями. Мы уже давно миновали станцию Тонтон, и я задавался вопросом, сколько времени еще мы будем ехать до Бристоля. Я был уверен, что никакого сообщения из полиции насчет меня не поступало, но что же нужно было этому господину? Я повернулся к нему с папским высокомерием.

– Прошу прощения, сэр, – сказал я, с достоинством выпрямляясь, – но вы, случайно, не ко мне обращались?

– К вам, сэр, – ответил пастор в той же манере. У него был резкий четкий голос с легким акцентом. – Поймите меня! – Он поднял руку и перевел взгляд со встревоженного контролера на меня. – Если я допустил ошибку, я буду рад извиниться. Я не утверждаю, сэр, что вы преступник или даже нарушитель норм общественного порядка. Но я убежден, что не выйду за рамки своего долга, если скажу, что это переодевание в костюм священника в совокупности с вашим безнравственным поведением… Такое следует пресекать. Это издевательство над священным саном…

Я вскочил:

– Это действительно невыносимо! Вы намекаете, сэр, что я не настоящий…

– Да, – ответил пастор, затем кивнул в сторону Эвелин и снова посмотрел на контролера. – Если я не ошибаюсь, эта молодая леди – его сообщница.

– Дайте ему по морде, друг мой, – обратился ко мне Стоун, очевидно уязвленный этим совсем не рыцарским обращением к Эвелин. – Вам должно быть стыдно! – искренне возмутился Стоун. – Бегаете повсюду и создаете проблемы невинным людям, которые…

Контролер прищелкнул языком, мрачно посмотрел на нас, но ничего не сказал.

– Невинные люди! – воскликнул пастор. – Ха-ха-ха! – Он повернулся к контролеру. – Позвольте мне в точности повторить то, что произошло. Когда этот поезд отправлялся со станции под названием (я полагаю) Мортон-Эббот, я отчетливо видел, как этот молодой человек выбежал из вокзала. Тогда он был одет в форму полицейского и в руке у него был тот самый темный чемодан, который вы сейчас видите на полке рядом с моим собственным багажом. Он сел в поезд. Эта юная леди, совершенно очевидно, ожидала его; прошло пять минут, его не было, и она отправилась на поиски. Вскоре он появился в купе, в этой гротескной пародии на костюм священника, которую вы сейчас видите на нем. Вы же не отрицаете всего этого, сэр?

– Безусловно, я это отрицаю.

Пастор скрестил руки на груди:

– Что ж, это очень печально. О дальнейшем поведении этого молодого человека мне даже не хочется говорить. Я не упоминаю его богохульные высказывания, когда при его появлении в купе эти два джентльмена выругались в знак приветствия. Я не упоминаю о его обращении с этой юной леди, могу описать это лишь как начало похотливой оргии. Я хотел бы прояснить свою позицию. Если это все розыгрыш, то у меня нет никакого желания причинять неприятности этому молодому человеку, кроме как настаивать на том, чтобы у него хватило благоразумия прекратить этот оскорбительный маскарад. Я ценю, надеюсь, как и все остальные, безудержное веселье. Но – если вы позволите мне высказать мнение, в котором я был бы только рад оказаться неправым, – я не могу отделаться от ощущения, что за всем этим кроется нечто более серьезное. Честно говоря, я не удивился бы, если бы этот человек оказался преступником, которого разыскивает полиция. Если это подтвердится, я буду настаивать на том, чтобы он был заключен под стражу и передан властям незамедлительно. – Он сухо указал на черную сумку. – Сэр, если все, что было мной сказано, неправда, тогда откройте эту сумку.

Ситуация накалялась. Куда бы я ни пошел в эту ночь, казалось, путь мой лежал в тюрьму. Контролер, по-прежнему молчавший, посмотрел на меня печально и угрюмо, затем издал какой-то странный звук, похожий на хрюканье.

– Нет, сэр, – сказал я. – Я совершенно точно не буду открывать эту сумку.

– Вы не откроете сумку, – церемонно заявил пастор и снова скрестил руки на груди. – А почему вы не откроете эту сумку, сэр, могу я спросить? Почему бы вам ее не открыть?

– Потому что она не моя.

Мой ответ задел его, но подтвердил подозрения. Он что-то промычал себе под нос, сурово посмотрел на контролера и окинул меня взглядом, скривившись в едкой улыбке. Он не был плохим стариком, но, должно быть, его приводило в ярость то, чтó люди творят, облачившись в не подобающую их положению одежду.

– Вы отрицаете, – сказал он, – что принесли сюда эту сумку?

– Нет, не отрицаю. Но это не моя сумка. Моя там.

Теперь настало время благословить предусмотрительность Чартерса, поскольку он передал мне кое-какую одежду. Я указал на сумку, которую принесла Эвелин.

– Действительно, я мог бы это предвидеть, – заявил пастор, покачав головой. – Есть ли какой-нибудь смысл в том, чтобы он и дальше притворялся? Я могу засвидетельствовать, что сумка, на которую он указывает, была принесена в купе этой молодой леди.

Глаза Эвелин сияли, она протянула руку и сняла сумку с полки.

– Откройте ее, – приветливо сказала она контролеру.

Тот, покопавшись в сумке, извлек из нее твидовый костюм – явно от Чартерса, – пижаму, бритву с прямым лезвием, кисточку и кусочек мыла для бритья. Осмотрев эти предметы, контролер окинул недовольным взглядом разъяренного священника. Затем он наконец произнес:

– Вы же не будете утверждать, что эти вещи принадлежат молодой леди, не так ли? Что касается меня, то я не стану вас осуждать, но, если вы хотите знать мое мнение, то, любезный, вы глупы как пробка.

– Псих ненормальный, – подтвердил Стоун. – Или пьяный.

– Да, – согласился контролер.

Он взял пиджак и, мрачно прищурившись, изучил бирку портного.

. – Послушайте, сэр, будьте добры, назовите свое имя.

– Мартин Чартерс, – сказал я, и Стоун закрыл глаза.

Контролер удовлетворенно кивнул и что-то проворчал. Затем он посмотрел на черную сумку на полке.

– Да. Эта?..

Эвелин театрально указала на моего противника и, взволнованная, вступила в битву.

– Это его, – заявила она. – Я видела, как он ее принес. Но я не думаю, что он на самом деле пьяный. Я думаю, что все это часть отвратительного хитроумного заговора, направленного на то, чтобы бросить подозрение на почтенного мистера Чартерса. Вот что я думаю! А что касается этих гадких намеков относительно моей добродетели… Он говорит, что я выходила из купе. Что ж, я выходила! Вы знаете почему?