Ребенок неутомимо ест оливье и наверняка злится на Владика, интересующегося его успехами в изучении французского языка. Он ненавидит, когда его отрывают от еды. Приходится его спасать и сообщать Владику, что подлая француженка опять задала им выучить наизусть поистине гигантский текст размером с «Одиссею». Ну или «Илиаду».

Мне кажется, что Владик не читал ни того ни другого и плохо представляет себе размеры этих книг. Я, кстати, тоже не читала Гомера, но саму книгу видела неоднократно, она стояла у нас дома на книжной полке, а потом перекочевала на дачу. Moгy смело утверждать, что если ею кинуть в голову среднестатистического медведя, тот скончается от травм, несовместимых с его медвежьей жизнью.

Старший Томин брат, он же дядя Виталий, во всеуслышание поносит Италию и итальянцев. Позапрошлым летом он впервые в жизни съездил за границу, и родина Версаче и Армани произвела на него сугубо отрицательное впечатление. Дело в том, что в римском мясном магазине дядя Виталий не обнаружил говяжьего языка, что его необычайно возмутило (не то чтобы он собирался купить его и сварить в гостиничном номере). С тех пор на каждом семейном празднике он жалуется окружающим на соотечественников Паваротти.

Мой муж беседует с мужем сестрички Катюши. Естественно, о вине. Коля и Катя являются патриотами молдавских вин (хотя к данной винодельческой державе они никакого отношения не имеют). Я как-то пробовала предмет их восхищения. От бокала голова наутро болела так, словно бокалов было как минимум двадцать, а после меня волокли за ноги по лестнице (и я считала ступеньки все той же самой многострадальной головой). А во рту… Нет, я лучше не буду — не хочется портить аппетит ни вам, ни себе. Хотя у меня особого аппетита как раз нет.

Коля с жаром повествует о каких-то волшебных кубиках, которые ему привозили из теоретически солнечной Молдавии. Насколько я понимаю, это нечто типа бульона «Кнорр» («вкусен и скор», как обычно говорит Тома). Кубики растворялись в воде, и получался виноградный напиток отменного качества.

— Вообще-то быстрорастворимое вино изобрели в Бордо, — невозмутимо реагирует муж. — Во время Столетней войны. Французы превращали вино в кубики и прятали их, иначе англичане бы все выпили…

Я с трудом сдерживаю смех. Коля, разумеется, верит. Сестричка Катюша скептически смотрит на своего супруга и молчит. Мне кажется, ей нравится, что ее столь горячо (и весьма нескромно) любимый брат слегка поиздевался над, видимо, не столь горячо любимым спутником жизни номер три.

Тома отвлекается от пересказа сериала (как я понимаю, она пересказывала его тем, кто этот самый сериал смотрит и знает содержание) и начинает расхваливать Катюшины салаты. По закону подлости она замечает, что у меня пустая тарелка. Я вынуждена положить себе по ложке каждой разновидности. И даже делаю вид, что мне невероятно вкусно. Желудок сжимается и молит о пощаде.

— А ты опять не ешь?

Игорь пожимает плечами:

— Неважно себя чувствую. Немного простужен…

Для правдоподобия он пару раз кашляет. Тома тут же начинает рассказывать окружающим о том, что Игорь все время ужасно мерзнет. При том, что я не знаю более морозоустойчивого человека, чем мой муж. Наверное, Тома с кем-то его перепутала. С ней такое бывает.

— Придет в гости к маме и слова не скажет. — Тома с поразительной легкостью меняет тему. — А раньше был такой разговорчивый. Бывало, по несколько часов сидели и разговаривали обо всем на свете. И об институте, и о его девушках…

Плохо представляю себе менее разговорчивого и расположенного к откровенности человека, чем Игорь. Судя по тому, что Владик слегка краснеет, откровенничал со своей мамой именно он. Муж хмыкает и выходит покурить. Владик тут же выскакивает вслед за ним, явно опасаясь, как бы разговор не перешел на него. Он ужасно стеснителен. Володя, под шумок выпивший несколько рюмок водки (официально после инсульта пить ему нельзя), идет за сыновьями. Не сомневаюсь, что он отправился спать. Гости его утомляют.

Тома переключается на моего сына. Ее умиляет, с каким аппетитом «ее лисенок» (а также солнышко, котик, зайчик и т. д.) уничтожает свой любимый салат. Лисенок злится, но ест и не огрызается. Не сомневаюсь, что он начнет бубнить не раньше, чем прикончит салат.

Мне кажется, что у меня во рту что-то хрустнуло. Боль такая, что можно свихнуться. Неужели я сломала зуб? Непохоже, но почему так больно? И как не вовремя, у нас ведь послезавтра праздник и поход в мой любимый паб. А мысль о том, что я пойду в паб и не буду ничего там есть, просто невыносима. Это как поехать на море и ни разу не зайти в воду.

Зуб болит все сильнее. А родственники мужа, как назло, начинают проявлять ко мне интерес. Дядя Петя, он же муж Томиной сестры, жалуется мне на пробки. Он сел за руль только года три назад, то есть лет так в пятьдесят восемь, и с тех пор стал великим гонщиком. Прошлой осенью он показал мне великолепный и якобы очень быстрый путь от Томы до нашего дома. По-моему, я проехала полсотни лишних километров.

Впрочем, как выражается Петя, «для бешеной собаки сто верст не крюк». В прохладное время года он всегда надевает под рубашку тельняшку (хотя никакого отношения к флоту никогда не имел) и потому больше похож на зебру (только очень худую и высокую), чем на бешеную собаку, но поговорка точно про него.

Тетя Ира, она же жена Томиного младшего брата, интересуется состоянием дел в отечественной журналистике. Она где-то прочитала рекламную статью о каком-то чудо-пылесосе, купила его, а он через два дня сломался. Пылесос ей поменяли, но теперь она подозревает журналистов в нечистоплотности, недобросовестности и искажении действительности. Жаль, что она не читала Ванечкину статью про опричников-хоккеистов.

Дядя Виталий лично для меня снова начинает историю о невероятных приключениях россиянина в Италии. Голос подает даже Томин двоюродный брат дядя Слава, который обычно молчит, морщится и периодически хватается за сердце (при том, что на вид он здоровее всех собравшихся и наверняка всех их переживет). А чертов зуб все болит.

Я с облегчением вздыхаю, когда час спустя ребенок сообщает бабушке, что у него очень много уроков. Горячее в виде куриной ноги с запеченной картошкой он уже съел (в том числе и мою порцию) плюс запихнул в себя пару десятков шоколадных конфет. Торта у Томы нет, а значит, и делать тут больше нечего.

На улице я жалуюсь мужу на зуб. Мне плохо, и мне нужно, чтобы меня утешили.

— Все эта дерьмовая еда, — замечает ребенок и рыгает.

Муж криво усмехается:

— Мои соболезнования. Хотя я неоднократно говорил, что от общения с людьми одни минусы. А ты доказываешь обратное…

Господи, ну почему он такой?!

Да уж, утро выдалось просто отвратительное.

Чертов зуб жутко болел всю ночь. Томино угощение ему явно не понравилось. В общем, я толком не спала, извела на полоскание чуть ли не пачку соды, а зуб так и не прошел.

Похоже, мне придется идти к зубному (а это захватывающее мероприятие всегда хочется отложить на потом). Тем более что завтра у нас праздник.

Судя по всему, у меня слетела коронка. И все из-за моей вежливости, заставившей меня попробовать несколько блюд. Одно из них меня и погубило. Не удивлюсь, если это был очередной авторский салат сестрички Катюши (в который она для пикантности положила несколько аквариумных камешков). А теперь в праздник мне придется поститься. Форменное свинство.

Тем не менее, я как образцовая жена, наплевала на ноющий зуб и отправилась покупать мужу подарок. Никакого другого подарка, кроме сережек, я так и не придумала. Папина тысяча долларов (пятьсот я оставила на себя) уже переведена в рубли, как раз должно хватить.

Вообще-то, на мой взгляд, это несправедливо. Мне нужна всего одна сережка, а покупать придется две. Это же просто мировой заговор ювелиров. Им ведь прекрасно известно, что мало какой мужчина будет носить две сережки. Но продавать их по одной они упорно не хотят. И наживаются на женах, решивших порадовать своих супругов. Безобразие!