Словно в подтверждение своих слов Ванечка начинает выводить на листке бумаги каракули. Пользоваться компьютером он не умеет и все пишет от руки, как настоящий литературный классик. Написанное он потом надиктовывает наборщицам. Разобрать его почерк самостоятельно они не в состоянии.

Я молча киваю. Несмотря на свою традиционную дружелюбность, сегодня я не в духе и не настроена на пустые беседы. Обманывать саму себя у меня больше не получается. Я признаю, что у меня серьезные проблемы. Моя семейная жизнь дала трещину. Мой муж совершает поступки, которых никогда не совершил бы раньше.

Более того, он заявляет мне, что я должна выбирать между семьей и друзьями. Но мне кажется, что это только повод. Мне кажется, что он меня разлюбил.

Я знаю, что нам с ним надо серьезно поговорить, но не могу заставить себя начать разговор. Мне немного страшно, потому что он слишком холоден со мной. Он ведет себя так, словно мы чужие.

У меня есть только один способ успокоиться. Пройтись по магазинам и что-нибудь себе купить. Какую-нибудь приятную мелочь (ведь мы теперь нищие). Но поскольку я не взяла деньги, лежавшие в столе, то прежде мне необходимо получить зарплату. А до ее получения еще часа два как минимум.

— А Игорь вечером приедет? Ты ему скажи, чтоб приезжал, ладно?

Ванечка явно чувствует свою вину и пытается со мной помириться. Я снова молча киваю. Не объяснять же ему, что с моим мужем происходит непонятно что. И так же молча выхожу из кабинета. Стаканчик горячего мокаччино мне сейчас совсем не помешает.

Количество людей, праздно гуляющих около касс, заметно увеличилось. В узком коридорчике топчется уже человек двадцать. Каждый делает вид, что он здесь просто так, зарплата его совсем не интересует. А поскольку каждый из этих каждых занимает очередь на несколько человек, то можно сказать, что в очереди уже стоит вся редакция. А это с учетом всяких технических служб, отдела кадров, рекламщиков и бухгалтерии порядка сотни человек. Так, что похоже, что деньги я действительно получу последней.

Мокаччино, как всегда, горяч и вкусен. Ванечка, к которому я возвращаюсь, удивленно смотрит на телефонную трубку.

— А чего это у тебя дома никого? Игорь ушел, что ль, куда-то?

Я пожимаю плечами. Глупо признаваться, что я не знаю, где мой собственный муж. По идее он должен сидеть дома над своим переводом, который он якобы не может закончить по вине наших друзей. Так, может, вовсе не незаконченный перевод виноват в его состоянии? Может, дело в чем-то другом? В том, что он действительно меня разлюбил или…

Или в том, что у него кто-то есть? Нет, это, конечно, невозможно. Но почему тогда он не предупредил меня, что куда-то собирался? Когда я час назад уходила из дома, он сидел за компьютером. Так что же случилось?

Я говорю себе, что он просто отключил телефон, чтобы его не доставали звонками. А я сейчас в этом удостоверюсь, позвонив ему на мобильный. Однако мобильный почему-то тоже молчит. Зато я вдруг обнаруживаю у себя новое сообщение: «Уехал по делу, встретимся вечером».

Потрясающая лаконичность. По какому делу, где именно мы встретимся и что означает «вечер»? И почему, в конце концов, нельзя было мне позвонить? Почему он вообще перестал мне звонить?

Кажется, Ванечка относит мою мрачность на свой счет. Я чувствую, что ему неуютно, но по-прежнему молчу.

— Вань, кассирша приехала! — В кабинет влетает Толик из отдела информации, который регулярно заходит к Ванечке побеседовать о жизни. — Я там близко стою, скажу, что и на тебя занял!

Ванечка радостно подскакивает. Я, естественно, забыта. Сегодня я вряд ли его куда-то повезу, а значит, необходимости во мне нет. А следующий раз, когда может понадобиться моя помощь, возможно, еще далеко. И занимать у меня денег в ближайшее время нет нужды, все же сегодня зарплата.

Правда, к понедельнику у Ванечки в кармане ничего не останется, и он снова будет бродить по редакции с протянутой рукой. Но сейчас он об этом не думает. Ванечка традиционно недальновиден.

Я выхожу вслед за ними. Нет, я вовсе не рассчитываю, что Ванечка обо мне вспомнит. Но еще один мокаччино мне совсем не помешает.

— Анна…

Андрей, завотделом информации, склоняет голову в знак приветствия. Полагаю, что он в меня влюблен. Со мной он всегда изысканно вежлив и галантен. Не могу сказать, что это мне льстит, хотя он довольно симпатичен. И неизменный ливайсовский джинсовый костюм ему идет.

— Анна, вы как раз вовремя, — доносится до меня. — Прошу вас…

Вот это неожиданность. Мой поклонник (точнее, один из поклонников, поскольку я не сомневаюсь, что в редакции их много) приглашает меня к себе жестом придворного, приветствующего королеву. Мне приятно. Особенно приятно оттого, что он стоит первым, а теперь первой буду я. Впервые за полтора года.

Я благодарно улыбаюсь ему и становлюсь перед окошком, которое тут же распахивается, словно только меня и ждали. Желтолицая кассирша быстро отыскивает мою фамилию и сует мне пачку бумажек. Признаюсь, что держать в руках деньги довольно приятно, хотя пачка и тоненькая. Как всегда, я не успела посмотреть на сумму, стоявшую в ведомости. Обычное дело.

Для того чтобы убедиться, сколько денег у меня в руках, надо вернуться в кабинет. Подсчет несколько омрачает мое приподнявшееся было настроение. Мне выдали всего девять тысяч шестьсот рублей, а должны были как минимум двенадцать. Полоса у нас стоит сто долларов, а за последний месяц у меня было пять полос. Разумеется, кроме моего текста, там были еще и снимки, за которые мне не платят, поскольку я их не делаю (их никто не делает, их просто переснимают из западных журналов), но все равно получается четыре полных полосы. То есть две с небольшим тысячи мне недодали.

Обычно я иду к главному редактору разбираться, если недополучаю тысячи три-четыре. К тому же я в курсе, что обманывают всех. Плюс достаточно много шансов на то, что недополученное мне вернут в следующем месяце. Но поскольку теперь мы с мужем нищие, я не могу позволить себе терять ни копейки. И решительно поднимаюсь на второй этаж.

Секретарша главного приветливо мне улыбается. Муж уверяет, что она еще в детстве стала жертвой похитителей мозга (вместе с доброй половиной редакции). Она действительно довольно странная. Помню, когда муж привел меня оформляться на работу, она решила, что я — его дочь (что, конечно, мне польстило). И долго выясняла у него, почему я Сергеевна, а не Игоревна.

Когда муж наконец понял, в чем дело, он сухо сообщил, что я — его внучка. Секретарша приняла это за чистую монету и заговорщическим шепотом сообщила новость всей редакции. Начав, разумеется, с главного, который бессильно развел руками.

В кабинете главного сидит ответственный секретарь (начальству деньги приносят, так что ему в дни зарплаты суетиться не надо). Я жестом показываю, что могу подождать, и от нечего делать разглядываю того, с кем сейчас буду выяснять отношения (ох, как я это ненавижу!). Если бы не муж, я бы в жизни не поднимала этот вопрос, это совсем не мое. Но он сказал, что я должна поступать именно так, и что мне остается делать?

Главный наверняка знает, зачем я здесь, но делает вид, что увлечен беседой. Нашему главреду Сергею Сергеевичу (сам он просит называть его Сергеем, но мне удобнее обращаться к нему по имени-отчеству) всего тридцать девять лет, из них девять он проработал в редакции, где трудится со дня ее основания. Вот уже три года, как он эту самую редакцию возглавляет.

Он весьма неплохо зарабатывает (благодаря махинациям, проворачиваемым на пару с гендиректором), но почему-то ужасно безвкусно одет. Пиджак, брюки, рубашка и галстук (а он ходит на работу исключительно в официальном виде) никак между собой не сочетаются. Хотя возможно, что он специально так одевается. Мне кажется, что случайно подобрать четыре совершенно не сочетающиеся между собой вещи просто невозможно.

Главред выпроваживает гостя и улыбается мне во весь рот. Странно, но мне кажется, что у него очень много зубов. Может, на заработанные неправедными трудами деньги он на всякий случай вставил себе лишние?