Какие пугливые. И суеверные. Такими знаками разве что домовых отпугивать, настоящую нечисть подобное не возьмет.

— Дык это… — первым опомнился самый шустрый, слеповато прищурился и добавил: — ваша светлость, преступника наказывают.

— Преступника? — протянул я.

— Ага, преступника, дурной Ульф напал на баронских солдат, вот его и учат уму разуму, — подключился второй.

Третий подобострастно закивал, напоминая китайского болванчика.

К этому моменту девушка уже перестала кричать, без сил раскинувшись на земле, но я тем не менее уточнил:

— А что за крики тогда?

— Так это Грета, тоже дурная. Господин Лютер хотел ее приласкать, так она заорала, как полоумная, бросилась бежать. Будто от нее убудет за мужскую ласку, — сплюнул один из крестьян.

— А Лютер это… — я приподнял бровь.

— Так баронский сотник, — словоохотливо пояснил первый мужичок. — Они за продуктами для замка пришли, а тут сотник и увидел, что Грета выросла в ладную девку. Он ведь ее видел давно, и не знал, что настолько похорошела. Ну и затащил в укромный уголок. А дура давать орать, как оглашенная.

— А орать не стоило, — понятливо кивнул я.

Крестьянин с готовностью подтвердил.

— Ну конечно, что ей, в первый раз что ли? Потерпела бы чуток. Ну может перед другими дружинниками пришлось ноги раздвинуть, если бы господин Лютер захотел поделиться. Но ведь долго бы это не заняло. Глядишь и монетку бы получила за старание. А солдаты давно бы уже уехали в замок.

Я оглядел импровизированную площадь. Стало понятно, что привязанный к чурбаку с выгнутой спиной вовсе не мужчина, как показалось сначала, а молодой парень, примерно одних лет с упомянутой девушкой. Видимо бросился на помощь.

— А Ульф, это как я понимаю жених Греты? — уточнил я.

Все трое мужичков закивали.

— Ага, он окаянный. Сидел бы в избе, так нет, выскочил, когда Грета заголосила. Дрыном господина Лютера по спине перетянул, пока остальные солдаты его не скрутили.

— И правильно сделали, — горячо поддержал второй мужичок. — Дурной мог и до беды довести, пустили бы всем красного петуха, а самих на деревья развесили.

Я лишь качнул головой, поражаясь услышанным размышлениям.

Га-Хор внутри презрительно усмехнулся, поведение селян вызывало у заклинателя отвращение. Они напоминали ему стадо овец, ведомых на бойню. Овцы блеяли, толкались, но покорно шли куда указывал пастух, безропотно подставляя шею под нож.

Типичная ситуация для средневековья. Баронская дружина приехала в деревню за оброком, налог по-современному, главному приглянулась одна из сочных грудастых молодух, захотел симпатичную крестьяночку по-быстрому попользовать. Но вмешался жених. Которого по итогу обвинили в нападении на солдат владетельного сеньора. Последовала наказание в виде плетей, в назидании остальным, чтобы знали место.

В принципе, ничего особенного. Все согласно веяниям времени. Осталось решить, как поступить, оставить как есть или вмешаться. С одной стороны, сам выступлю нарушителем закона, с другой буду чувствовать себя слабаком, сбежавшим от проблем. Га-Хор из принципа бы не отступил, заставив заплатить за испорченный вечер у костра. Ему было плевать на крестьян, но свой покой заклинатель ценил особо.

Я тоже по итогу решил вмешаться, потому что происходящее выглядело неправильно. Но перед этим следовало кое-что уточнить, чтобы не бросаться вперед сломя голову.

— А что, Лютер и правда сотник? — спросил я у мужичков.

Трое вновь усиленно закивали.

— Сотник, сотник, кто же еще. У него и лычки есть. Говорят, барон сам придумал.

— И что, в замке прямо сотня дружинников? — небрежным тоном продолжил я.

На этом месте два более сообразительных настороженно замолчали, а словоохотливый с удовольствием выдал:

— Да куда там, повезет если два десятка наберется.

— Понятно.

И замок скорее всего не замок, а халупа чуть лучше крестьянских хибар. А титул барона самовольно присвоен. Любой главарь шайки мог назваться хоть графом, если мог продержаться больше одного месяца. Недавний пример Лесного Барона в этом показателен.

Я тронул коня, раздвигая толпу. Люди безропотно пропустили невесть откуда взявшегося всадника.

— Кажется с него хватит, — сказал я, с высоты седла глядя на стоящего в центре дружинника.

Широкоплечий, коренастый, он живо развернулся, демонстрируя неплохую реакцию. Остальные солдаты раздались в стороны, перехватывая удобней копья. Вооружены легко, в основном топоры и копья, только у двоих мечи, и еще у парочки луки. Доспехи плохонького качества состояли из ржавых кольчуг и побитых шлемов.

Больше похоже на ополчение, чем на регулярные войска. И выучка скорее всего соответствующая.

— А ты кто такой, чтобы указывать нам? — дерзко спросил солдат с кнутом в руке. Должно быть это и есть сотник Лютер.

— Тот кто имеет на это право, — спокойно сказал я и зажег над ладонью сгусток огня. Отсветы фиолетового пламени в вечерних сумерках скользнули по лицам. Люди отшатнулись назад.

Толпа замерла. Наступил критический момент, подчинятся ли солдаты заезжему колдуну, или презрев страх окажут сопротивление.

25.

Страх иррациональное чувство, его почти невозможно контролировать, трудно обуздать. Особенно, если сознание встречается с тем, чего до конца не понимает. Обычные люди не понимали магию, старались держаться подальше и воспринимали умеющих ей управлять кем-то особенным, отличным от простого человеческого рода. Эта особенность бросалась в глаза, заставляла настороженно относится к любому, проявившему хоть толику способностей к магическому таланту.

Именно непохожесть и скрытый страх приводили к сжиганию на кострах колдунов и ведьм в земной истории. Боязнь чего-то, что обычные люди не понимали, заставляла избавляться от источника страха на уровне безусловных инстинктов.

В этом мире магия была в порядке вещей. Но даже здесь древний страх первобытного человека, прячущегося на заре времен от грома и молний, воспринимался карой небес, вызывал настороженность и неуверенность к любому представителю племени чародеев.

Иррациональный, подсознательный страх перед магией, перед колдунами, умеющими ее применить. Это четко читалось в глазах не только баронских дружжинков, но и деревенских.

Стоило загореться колдовскому огню на ладони, как народ шарахнулся в сторону. Но затем подчиняясь инстинктам замер, не зная, что заезжий маг будет делать — то ли ограничиться демонстрацией силы, то ли начнется швыряться огненными шарами, сжигая людей и дома.

В гуляющих отсветах лилового пламени лица людей посерели, в глазах ужас. Но если деревенские могли показать боязнь, то вояки вынужденно держали лицо.

Будь одни, без сомнения отступили бы, не желая связываться с волшебником. Но на своей земле, в окружении крестьян из оброчной деревни, такой слабости баронские солдаты позволить себе не могли. Я поздно это понял, прочитав по глазам упрямую решимость сотника идти до конца.

— Это владение барона Байхорлда, — наклонив голову процедил Лютер, опуская кнут и делая осторожный шаг в сторону. Маневр не остался незамеченным, остальные солдаты рассредоточились.

Даже так. Похоже несмотря они действительно собрались идти до конца. Даже у провинциальных дружинников обнаружилась гордость. Плохо, с ходу не напугать, заставить отступить не выйдет. Видно по глазам. Первая растерянность прошла, в дело вступили другие инстинкты — хозяев земли, защищающих ее от чужака.

Но и мне отступать поздно. Здесь не только уязвленная гордость и потеря лица от плохо вооруженной солдатни, больше похожей на сброд, чем на воинов, но и предосторожность, что один из них не выдержит и нападет, стоит повернуться спиной. Могут пустить стрелу или метнуть копье. Страх принимал разные формы, в том числе в виде желания избавится от объекта опасности радикально.

— Езжай по своим делам, путник. Происходящее тебя не касается, — баронский сотник тоже понял мои затруднения и постарался сгладить ситуацию на свой лад. — Здесь вершиться правосудие за нарушение законов власти сеньора над своими людьми.