– Что такое? Что случилось? – из коридора послышались торопливые шаги: это Корнель, занятый чем-то у себя наверху, прохлопал приезд бабушки. Милош ехидно улыбнулся и не стал его предупреждать. – Ох, бабушка!.. А как ты…

– КОРНЕЛЬ РОСИЦКИЙ! – рявкнула Эльжбета-старшая. В соседней комнате с грохотом рухнул шкаф. – Ты так давно не навещал бабушку! Так давно, Корнель, что уже магия сдохла, а ты так и не пришёл! Я знала, что мои внуки – полные ослы, но ты превзошёл мои худшие ожидания!..

Бабушка отчитывала Корнеля, Корнель извинялся, краснел и бледнел, а тише не становилось. Поразительно, но мощный голос Эльжбеты-старшей вообще не зависел от её ведьминого начала.

Так что у Росицких всё было хорошо, как и в самом начале. А что нехорошо, так с тем они справятся, потому что никогда друг друга не оставят. Другим семьям повезло меньше, но и у них появилась надежда на спасение и хорошую компанию: Адель и Берингар распустили слуг, оставив пару самых преданных для шедшего на поправку Юргена, переехали по его примеру на квартиру поменьше, а большой дом превратили в приют для бывших колдунов. Здесь собирались не только сироты и вдовцы: дом принимал всех, кто тяжело переносил утрату магического дара. Берингар поставил на уши всех бывших следопытов, оказавшихся теперь не у дел, и они продолжали искать по свету нуждающихся в помощи магов. Бывших магов. Вскоре слухи стали разноситься сами собой, и в доме постоянно кто-то жил: они уходили и приходили, оставались, заглядывали на минутку и проводили вечера. Вспоминали былые времена, вздыхали, скучали по шабашу и балам, отчаянно не принимали внешний мир, но главное – держались вместе.

На эту идею молодых супругов натолкнул пан Росицкий со своим фатальным неумением жить человеческой жизнью. У пана Росицкого была любящая семья, а у других? Тогда Адель поделилась своей мыслью насчёт приюта для сирот магического мира, и Берингар не дослушал её до конца только потому, что согласился с первых слов и уже одной рукой набрасывал на бумаге план. Затея помогла им самим справиться с тем, что случилось: для такой ведьмы, как Адель, потеря магии оказалась сильным ударом, и она бы впала в глубокое уныние, если б не новое дело и заботливый супруг. Берингар никому об этом не говорил, но он больше всего жалел о том, что теперь никогда не увидит мать: без магических зеркал прах не имел никакого смысла. Юрген при всех держался как обычно: с удовольствием гостил у сына и невестки, которую ласково называл дочкой, поддерживал связь со старыми друзьями, участвовал в переформировании бывших колдовских корпусов.

Главным сожалением Юргена стало то, что он не смог остановить Хартманна, и он также никому об этом не сказал. Никому, кроме Армана Гёльди.

***

Арман сидел в кабинете Юргена, как некогда его сестра, и задумчиво вертел в руках пустой бокал. На флаги, портреты и книжные полки он не смотрел, интерьер напоминал о другом кабинете и другом доме, также он не смотрел на хозяина, и это было взаимно: они немало пострадали от одного и того же человека, но оба не хотели ни жаловаться, ни говорить о своей слабости. Для Юргена это было частью дисциплины и воспитания, как и для его сына, для Армана – привычкой никого не беспокоить и неизбывным чувством вины.

Это было ещё до того, как основали приют для бывших магов: часть мебели уже заменили, хозяева ещё не выехали. Он пришёл поговорить с сестрой, но той не оказалось дома, а вот про Юргена Арман забыл напрочь и теперь не знал, что ему сказать. Тогда-то Юрген и сознался в своём сожалении.

– Но что бы вы предприняли? – спросил Арман, искренне надеясь как-то его утешить. Они случайно посмотрели друг на друга, но взгляда не отвели: что-то в осунувшихся, не пришедших в себя до конца лицах было одинаковым. – Наверняка он пообещал сделать что-то с вашим сыном…

– В том числе, – Юрген не обмолвился ни словом о своём разочаровании в старом друге, но спокойствия и тепла в его глазах не было. Не в этот миг. Арман всё понял, как привык понимать без слов. – Но я рад, что уступил место вам. Знал, что эта молодёжь что-то да придумает… и оказался прав.

– Правы? – тупо повторил Арман. – Рады? О чём вы…

– О том, что я вижу, – спокойно ответил Юрген и налил себе ещё немного виски. В комнате появился лёгкий запах дыма и древесины. – Ты ведь с самого начала решил победить его – и победил. Цена была высокой, но битву ты выиграл.

– И проиграл войну, – усмехнулся Арман, не скрывая горечи. – Так, кажется, говорят.

– Войну, исход которой решён заранее и не нами, нельзя проиграть. Я не очень люблю хвалёную неизбежность, как не люблю пророков, но иногда они правы. Чаще, чем хотелось бы, – он немного помолчал, потом устремил честный и открытый взгляд на гостя. – Арман, тебе вряд ли понравится эта фраза, но я понимаю твои чувства. Иногда важнее бросить знамя, но сохранить людей, и ты сделал именно это. Да, они будут недовольны, да, кто-то возненавидит тебя… Только потому что им самим больно, понимаешь?

Арман понял. Он снова почувствовал ком в горле, как при разговоре с паном Михаилом, и уставился в потолок, надеясь сморгнуть слёзы. Юрген то ли намеренно отвлёкся, то ли в самом деле не заметил.

– Надеюсь, что да. Смерть магии, пусть и предначертанная, дастся нам нелегко, и всё равно лучше потерять дар, чем похоронить близких. Кому-то он заменял жизнь, но только свою, – Юрген допил последний глоток залпом и признался: – Я хотел поблагодарить тебя лично.

– За что? – безразлично переспросил Арман. Он думал о ведьмах – о таких, как Лаура, которой будет проще без колдовства; о таких, как пани Хелена, которая и сама справится, и других на ноги поставит; о таких, как Адель, к которой он пришёл.

– За то, что ты дал мне шанс отпустить Вилл, – негромко сказал Юрген. Арман вздрогнул и снова посмотрел ему в глаза. – Нам всем давно пора было это сделать. Спасибо.

Молчание затягивалось, и Берингар появился очень вовремя. Арман обернулся на стук и шаги; Бер выглядел как обычно, не задавал лишних вопросов и только сообщил:

– Мы вернулись. Можете поговорить в любой из комнат, если вам угодно.

Арман неловко распрощался с Юргеном и вышел, ни на кого не глядя. Он чувствовал, что правда на стороне стареющего офицера с усталыми глазами, но не мог отделаться от мысли, что снова кого-то убил. Что-то. Кого-то. Чью-то любовь или чью-то надежду… Позже он привыкнет, пройдёт время, он сам признает, что Юрген был прав. Позже, но не сейчас.

В коридоре было пусто, так что Арман побрёл наугад. Здесь явно готовились к переезду: на стенах виднелись пятна от снятых картин, оставшиеся зеркала и комоды накрыли тканями, да и жизни в опустевших комнатах почти не наблюдалось. Грустное зрелище, но все знали, что скоро всё изменится, нужно только подготовить место, переделать хозяйскую спальню, привезти побольше книг… Арман остановился у той же полки, где весной остановилась Адель, и провёл пальцами по тем же корешкам. На месте «Книги песен» Гейне зияло аккуратное пустое место: она уезжала вместе с молодыми хозяевами.

Быстрые шаги показались Арману знакомыми, он обернулся с тяжёлым сердцем и увидел сестру. Теперь они были похожи, как близнецы: одинаково бледные и худые, с тенями под глазами, с тонкими запястьями и в чёрном, будто в вечном трауре по себе. Арман ждал… Милош обманул его ожидания и вообще не придал значения ни обману, ни сбывшемуся пророчеству – во всяком случае, не стал делать этого при друге. Наверняка от сестры Арман получит по заслугам, ведь ему не могло крупно повезти дважды.

Адель сделала несколько неуверенных шагов навстречу, а потом бросилась ему на шею.

– Как я рада, что ты в порядке, – прошептала она. Арман улыбнулся, уткнувшись лицом в её волосы, и сам не понял, чему рад, как будто до губ дошло сказанное Юргеном, а до мозга – нет. – Плевать, что там произошло для всего мира, главное, что ты жив…

– Я всё уничтожил, – сказал Арман, бесстрашно гладя её по спине. Раньше он боялся, но совершенно зря, ведь Адель больше не причинит никому вреда. Она успела смириться со своим даром, начала подчинять его, но большую часть жизни магическая сила была её проклятием. Не обошлось без удара, без боли, без слёз, но сестра была жива, её поддерживали и любили, и ради этого, понял Арман, стоило всё перенести. – Всё и для всех, и для тебя… Как ты можешь радоваться? Скажи мне, я не понимаю. Все пытаются объяснить, но кому ещё я поверю до конца?