— Арман, мне нужно поговорить с тобой.
— Прямо сейчас? Мы с Лаурой ещё долго не увидимся…
— Да, прямо сейчас. — Берингар не говорил тем самым приказным тоном, но Лаура по привычке побаивалась его, поэтому отошла. Кто-то ещё, крутившийся рядом, покинул их, а Милош остался. — Милош, это личный разговор.
— Я понимаю, — хмыкнул Милош. — Но, если Арман упадёт в обморок, ты ведь не потащишь его в одиночку.
— В чём дело? — нехорошее предчувствие достигло пика, и голос Армана стал резким. — Что-то с Адель?
— С Адель всё хорошо. Пока, — Берингар встретил его взгляд и, как показалось Арману, на долю секунды утратил свою решимость. Арман не поверил в это, но в его собственной голове уже творился полный бардак. Он истолковал эти слова совершенно неправильно и испугался, что Бер сейчас выступит в роли этого дурацкого конклава магов, на который он изначально работал. Неужели их время подошло к концу, и теперь Адель придётся снова за что-то платить? Неужели не сработало? Арман понимал, что его мысли — бред, и что он несправедлив к Берингару, с которым они вместе через столько прошли, однако прямо сейчас он видел перед собой не друга, а того человека, который пришёл к ним на порог ранним туманным утром и изменил их жизни раз и навсегда. От имени сообщества магов, разумеется…
Арман слишком устал, чтобы быть вежливым, и вся невысказанная резкость отразилась на его лице. Берингар не мог этого не заметить.
— Прости, — сказал Арман и сделал попытку улыбнуться. — Я неправильно всё понимаю, слишком много всего произошло… Так что случилось или должно случиться?
— Тебе не за что извиняться. — Теперь Берингар тянул время, хотя только что спешил, но это продлилось совсем недолго. — Тебе всё равно не понравится то, что ты услышишь… Арман, в других обстоятельствах это был бы другой разговор, но времени совсем мало. Я не рассчитал, моя ошибка. Старшие маги всё ещё настроены против Адель, и прямо сейчас они планируют что-то против неё; подробностей я не знаю, но, уверен, они воспользуются ситуацией, и из замка она не выйдет.
— Я этого не допущу, — сказал Арман. Он искал причины для этого разговора и не находил — он по инерции занял оборонительную позицию, словно Берингар представлял волю старейшин. Готовность любой ценой защитить сестру проявлялась в каждом жесте Армана, и он не понимал, почему Берингар так смотрит на него… словно его самого сейчас атаковали.
— А что ты сделаешь? — вполголоса спросил он. Арман едва не попятился, в последний момент поняв, что это не угроза. — Арман, теперь вся проблема — в её происхождении, фамилии и семье. Она уже доказала, что не является чистым злом, но им этого недостаточно, они всегда ищут виноватого — поверь мне, я знаю…
— Как можно исправить… — Арман не договорил фразы. Он догадался, и на мгновение силы покинули его.
— Да. Арман, я пришёл просить руки твоей сестры. Так я смогу защитить её.
А ты не сможешь, повисло в воздухе между ними. И это было правдой.
Если всё так и охоту на Адель можно прекратить подобным образом, Арман был согласен, но он думал слишком много, чтобы согласиться сразу — думал много, но не о том. В предложении Берингара он увидел сперва только бескорыстное благородство, которым тот всегда обладал, но никогда не выставлял напоказ; Арман был слишком смущён, чтобы испытывать благодарность. Взять в жёны Адель Гёльди и сделать её частью своей семьи, чтобы спасти от дальнейших нападок старейшин, живущих по средневековым законам и правилам — это было сильно, и всё же только безумец мог на такое пойти. Безумец или… влюблённый.
Арман молчал, Берингар ждал, стоя перед ним совершенно открыто, и казалось, что он — мишень, ожидающая стрел. Когда Арман наконец-то понял, он не мог скрыть от себя своего недоумения — не смог он скрыть его и от Берингара, хотя понимал, что поступает не очень хорошо. Все события, пропущенные моменты и двусмысленные фразы разом сложились в голове Армана, восполнив пустующее окно мозаики, и только одного ему не хватило. Он поднял глаза на Берингара, испытывая нечто среднее между неловкостью и страхом, и успел заметить печаль на его лице.
— Извини, — сразу сказал Арман. — Я не замечал…
— Мы все приносим себя в жертву своей работе, — медленно ответил Берингар. — Но это не значит, что мы перестаём быть людьми. Всё это время я старался защитить её, оставаясь при исполнении… Что ж, пожалуй, я слишком старался.
— Я не хотел тебя задеть, — Арман понимал, что поздно это говорить, и всё равно сказал. — И сейчас не хочу, но дело в том, что… Это очень благородно с твоей стороны, правда. Я буду ценить до конца жизни. Но моя сестра выйдет только за того, кого любит…
Только произнеся это вслух, Арман понял, что именно упустил. Было поздно — он не стал забирать слова назад, только покачал головой. Выглядело так, словно он лучше знал мнение Адель. Выглядело так, словно он был уверен — она ни за что в жизни не посмотрит на Берингара, как на своего жениха.
— Это так, — кивнул Берингар. Владел он собой мастерски или просто был ко всему готов. — Но, как я уже говорил, времени мало, попробовать стоит. Если тебе нужно подтверждение: я люблю её больше жизни. Дай мне своё согласие, и, если Адель скажет «нет», я больше никогда в жизни не притронусь к ней.
Это было обещание, это была клятва. Арман вспомнил совершенно не к месту, как в доме Росицких Берингар непонятно с чего предложил первый тост за любовь.
Пока он колебался, время утекало сквозь пальцы. Группа магов во главе с Эрнестом Хольцером закончила совещаться, и они двинулись клином сквозь толпу по направлению к Адель.
— Арман, время, — быстро сказал Берингар. — Я понимаю твои сомнения, но сейчас не до них. Доверься мне…
— Просто согласись, ты ничего не изменишь, — прошипел Милош, нервно наблюдающий за Хольцером. — Ну же!
— Я согласен, — бесцветным голосом сказал Арман. — Если она согласится…
Удовлетворённый, Берингар кивнул и скрылся в толпе. Арман уже понял, что эти двое действительно любят друг друга, но не мог поверить в чувство со стороны Адель. Он всё ещё видел Бера так, как видела сестра прежде — он знал, что их следопыт может быть совершенно другим человеком, но не имел возможности в этом убедиться, поэтому невольно ожидал провала. Как Адель могла полюбить его — и как она вообще могла кого-то полюбить?
Маги приближались к Адель. Берингара не было видно. Арман слушал вполуха, что ему говорит Милош, и с отвращением осознавал свои чувства — он чувствовал себя опустошённым, потому что понимал, что от него всё скрыли. Он всё пропустил, он ничего не видел, ему никто ничего не сказал; он зря обидел Берингара, буквально дав ему понять, что сестра его не полюбит… Он ревновал, потому что не мог иначе, и он ненавидел себя за эту ревность. Все эти эмоции притупились, и ни одну из них Арман не испытывал в полной мере. Единственное, чего ему сейчас хотелось — провалиться сквозь землю или не быть собой.
— Арман, — в сотый раз позвал Милош. — Успокойся. И извини…
— За что? — переспросил Арман так же безразлично. — Ты был прав, я не вижу дальше своего носа.
— Это мы были неправы, — мрачно возразил Милош. — Дошутились, как всегда. Было забавно ждать и делать ставки, когда ты заметишь, но… честно говоря, дундук — это я. Знал же, что у тебя своих проблем по горло.
Пока они говорили, Арман снова заметил Берингара. Тот почему-то направлялся не к Адель и не к Хольцеру, а наперерез последнему, пробираясь через толпу. Он был похож то ли на хищника, то ли на охотника, приметившего жертву и сосредоточенного на том, чтобы её не спугнуть.
— Ладно, — пробормотал Арман. — Я потом обо всём подумаю, только скажи, она согласится?
— Да, — заверил его Милош и для большей убедительности кивнул. — Да, она согласится.
— Почему она мне ничего не сказала? — Арман заметил, что у него сорвался голос, но только махнул рукой. Он уже не мог выкручиваться и врать, а Милош — друг, можно не врать при друге. Можно ведь?
