И хоть Гудмур оказался готов к такому манёвру, легко уклонившись, сделав шаг назад, смысл в подобной бесхитростной контратаке присутствовал иной.

Едва он вновь разорвал дистанцию, впервые за весь поединок я опустил щит. Не потому, что признавал поражение, я для того, чтобы дать свободу припрятанному в левой руке козырю: я вытянул левую руку на всю длину и, практически не целясь, выпустил энергетический гарпун.

Эффект превзошёл все мои ожидания. За долю секунды я рассмотрел потное лицо, испуганные глаза, и страх в этих глазах. Ну и, соответственно, раскрытый от ужаса рот. И именно в этот рот угодил гарпун, пробив злой язык, пробив нёбо, пробив навылет шлем, в тот же момент со стороны затылка брызнувший оплавленным металлом.

Под вопли ужаса с одной стороны и под радостные вопли с другой, аниран Гудмур упал на колени. А затем, когда я несколько раз быстро сжал пальцы в кулак, чем заставил вернуться гарпун домой, завалился мордой в землю. Его затылок дымился, воняло опалёнными волосами и расплавленным металлом.

Поддаваться эйфории было некогда. Я знал, что должно произойти в следующие мгновения.

А потому, когда услышал ожидаемый свист, оставляемый метательными ножами в полёте, когда мельком заметил, как с лошади упал тот, кто держал в руке древко с белым флагом, бросился к телу Гудмура, как бросается отчаявшийся охотник за сокровищами к наконец-то обнаруженному сундуку.

Рядом ржали лошади, даже раздался знакомый арбалетный щелчок. Но я не обращал внимание ни на что. Я сбросил собственный шлем, подскочил к поверженному телу, двумя руками вцепился в плечо и перевернул тело на спину.

Бывший Белый Великан ещё дышал. Дышал, через ноздри с трудом втягивая воздух. Пробитое нёбо кровоточило, несмотря на чудовищную опалённую рану. А язык напоминал кусок почерневшего, пережаренного ростбифа.

- Не ожидал, что это у меня есть? – злорадно прошептал я, наблюдая за чужой агонией.

Ответить Гудмур не мог, хоть попытался ответить глазами. Его глаза смотрели с мольбой. Будто не верили, что всё завершится именно так.

Но подобные «нежности» меня совершенно не трогали. Я знал, что ещё ничего не закончено. Я знал, что должен воздеть над головой не факел Прометея, а энергетический меч. Этот меч даст моей армии то, что ей сейчас совершенно необходимо – мотивацию. Мотивацию перейти в наступление и, не жалея себя, раздавить поганых северных тараканов.

Не испытывая ни сожаления, ни сострадания, левой ногой я наступил на лоб умирающего анирана и с размаху всадил энергетические клинки прямо в чёрное сердце. А пока ноги Гудмура сотрясались в агонии, опустился на колени и, испытывая странную, необъяснимую жажду, рассмотрел четыре метки на совсем не мозолистой ладони. Точно такие же четыре, как на моей левой руке.

Не теряя ни секунды, я прислонил к всё ещё тёплой ладони свою ладонь. Почувствовал, что ладони примагнитились и потянул на себя.

- Отдавай! Отдавай уже! – шептал я, торопливо вынимая энергию.

И сработало: моя ладонь горела оранжевым светом, когда я её поднимал. А за ней, словно бусинки на ниточке, из чужой ладони выползали четыре крошечных оранжевых шарика.

- Бу-у-у-у-х! – взрывная волна невиданной силы разошлась во все стороны, едва шарики покинули бренное тело. Лошади, на которых мы сюда подъехали, покатились кувырком. Мёртвые тела неудачливых переговорщиков тоже. Мои бедные друзья успели распластаться на земле, но и их неслабо повертело. А несколько первых рядов обеих армий, когда волна дошла до них, как домино осыпались на задницы.

Но это не меняло ровным счётом ничего. Пусть их всех хоть в стратосферу унесёт. Мне-то что? Для меня самое главное находится передо мной.

Сцепив зубы и успешно сопротивляясь головной боли, я недолго смотрел, как крошечные шарики кружат в воздухе. Силой своей воли я приказал им вонзиться в мою правую ладонь. Я приказал им вернуться домой.

И едва они вернулись, я с воплем завалился на землю. И опять погрузился в чужую жизнь.

***

Мои молодые и неумные родители при рождении нарекли меня Гудмуром. Глупцы пожертвовали баскетбольными карьерами ради собственного чада. Они решили поиграть в семью, хоть не только не умели играть, но и не понимали правил игры. А потому совершенно неудивительно куда привела их собственная глупость – к уничтожению едва создавшейся ячейки общества.

Дальше всё шло будто по учебнику: развод, взаимная ненависть, борьба за опекунство в столь либеральной стране, как Исландия. Мой отец ожидаемо проиграл и исчез из моей жизни. Как и мать, впрочем. Она сбросила заботу обо мне на собственную одинокую мать. Чему та оказалась совершенно не рада. И расплатилась со мной с лихвой, в раннем возрасте позволив узнать, что такое настоящий ад.

Потому, наверное, я так радовался, когда на своё пятнадцатилетие придушил эту тварь собственными руками. Я получил давно заслуженное освобождение. И не печалился из-за того, что пришлось провести значительную часть жизни в психиатрической лечебнице. А затем ещё и в заведении с металлическими решётками вместо окон.

Но всё же мою недюжую силу оценили по достоинству. Никто не осмеливался сказать мне грубого слова в лицо. А я, в свою очередь, осмеливался говорить грубые слова каждому. Даже, бывало, говорил тем, кому обязан был беспрекословно подчиняться.

Во Французский Легион я попал не случайно. Я отслужил в армии положенный срок, а затем на меня вышли рекрутёры. Легко и просто уговорили, чем подписали смертный приговор некоторым слабакам, с которыми мне пришлось повстречаться на нелёгком жизненном пути.

Но я ни о чём не жалел. Несколько лет я провёл в Африке. И вытворял там такое, отчего у моих командиров волосы вставали дыбом. Но поскольку я всегда добивался результатов, на мои выходки они смотрели сквозь пальцы. Всё списывали на трудное детство и психологическую травму.

Наверное, они были правы, ведь отношение к противоположному полу у меня выработалось специфическое. Чтобы получить удовлетворение, приходилось потрудиться. А поскольку комплекцией меня Бог не обидел, чтобы удовлетворить меня, приходилось трудиться другим. Часто до потери сознания, а иногда даже до потери жизни.

По этой совершенно незначительной с моей точки зрения причине меня перевели на службу во Французскую Гвиану. Мне поставили задачу присматривать за золотыми приисками. И именно там я сказал в лицо грубые слова своему командиру. А затем сбросил его в тело в заброшенную шахту.

И на какое-то время моя жизнь, наконец-то, превратилась в рай. Я занял место бывшего командира и ни в чём себе не отказывал. Абсолютно ни в чём.

Но поскольку мои методы совершенно не устраивали местное население, долго дружить нам не удалось. В одну из ночей эти трусливые дикари подкрались и подожгли мой дом. Им не нравилось моё слишком свободное поведение. И когда я догорал вместе с деревянной кроватью, сокрушался лишь о том, что так и не успел отпраздновать двадцать восьмой день рождения...

***

Я открыл глаза и увидел далёкое голубое небо. Прислушался к окружающей обстановке, но не услышал криков, не услышал лязга оружия.

Я сел на задницу и торопливо осмотрелся: люди с обеих сторон только-только приходили в себя. Кто-то поднимался на ноги, кто-то во все стороны чертил знаки в виде восьмёрки. А мои ошарашенные друзья искали меня взглядами.

Следовательно, с момента контакта прошли считанные секунды. За считанные секунды я прожил чужую жизнь.

Мурашки прошли по моему телу от плеч до пяток. Жизнь, которую я прожил, оказалась наигнуснейшей. Такой больной придурок на моём пути ещё не попадался. Гудмур Йонассон, как я выяснил, не только ни в чём себе не отказывал на Земле, когда обладал властью. Он ни в чём не отказывал себе и здесь. И иногда расплатой за его «шалости» становилась чья-то жизнь. Чему, кстати, были совершенно не рады баши. Ни раз они напоминали ему про неприемлемость недостойного подведения.