К тому же Тревин, едва только прибыл в Обертон и был введён в курс дела, рвал и метал. Весьма внимательно выслушал мои версии и многому поверил. Уверен, если бы появились хоть малейшие доказательства, на эшафоте он бы сам выбил подставку из-под ног Эоанита.

Но пока доказательств не было никаких.

- А дитя? Ты считаешь, я способен убить дитя? – Эоанит недолго терпел мою задумчивость. – Ты же понимаешь, что столь великий грех никогда не замолить перед Триединым? Я могу декады провести в еженощных молитвах, но он всё равно никогда меня не простит… Как и ты, я лишился символа. Символа неизбежных перемен. Доказательства, что у страны появилось будущее. Совершив сей невообразимо ужасный поступок, я озлобил против себя чернь. Если об этом станет известно, никто не зайдёт на ступени храма в городе или в деревне. Никто не оставит подаяния. И всё это я сделал собственными руками, - Эоанит выставил перед моим носом ладони.

И посмотрев на эти холёные ладони без единого признака мозолей, я впервые с момента встречи опустил энергетические клинки.

Что тут сказать: Эоаниту опять удалось меня заболтать. Опять удалось всё перевернуть с ног на голову и призвать к логике.

С одной стороны, его логика в корне неверна, ведь, с моей точки зрения, убийство имело религиозный подтекст. С другой – его логика безупречна. Устранив короля и символ успешности действий анирана, он ничего не приобрёл. Эоанит прав – Тревин его терпеть не может. Уж я-то знаю. Да и Фабрицио не было смысла убивать. Был смысл выкрасть, был смысл посадить в клетку и катать по городам и весям, демонстрируя толпе. Но убивать… Пусть убийцы называли его семенем драксадара, всё же он не моё семя. Хотя теоретический драксадар в глазах Эоанита – это я. То есть ему куда выгоднее было прикончить меня, чем всех остальных персонажей.

А Исида и Терезин? Зачем заказывать королеву? Почему не пощадить пацана? Приказать дать обоим по башке – и всего делов. Или связать. Зачем убивать?

Нет, что-то тут не так. Почему он решился приехать на коронацию, зная, что здесь его буду ждать я, с острым желанием выбить все зубы? А Тревин? Он же собственноручно обязан возложить золотую корону на голову нового короля. Как он посмотрит ему в глаза? Сможет ли короновать того, чьих родителей приказал убить? И не опасается ли он, что Тревин отдаст приказ отсечь ему голову, лишь только все формальности будут соблюдены?

- Значит, ты утверждаешь, что ты не при чём? Не ты отправил фанатиков, не ты приказал безжалостно убивать всех, кто встанет у них на пути? Даже безоружных.

- Не я, - твёрдо ответил Эоанит. – Я духовный отец, а не зверь. Я мудрец, а не убийца. Когда ты найдёшь действительного виновника, я стану рядом с тобой и призову на его голову все мыслимые и немыслимые кары. И оповещу чернь, что аниран, возможно будущий милих, добился очередного успеха.

- Очень воодушевляюще, - поёрничал я. Хотя, надо признать, гнев, с которым я мчал в храм, улетучился. Эоанит владел поразительной способностью тушить мою ярость. Рассеивать или перенаправлять гнев. – Но я как-нибудь обойдусь без тебя. И сам оповещу жителей Астризии, добился аниран успеха или нет.

- Я уверен, скоро указы с хорошими новостями полетят во все концы страны, - Эоанит слегка склонил голову в поклоне. – Как я успел узнать, пособником оказался верный ранее Муадан. Надеюсь, из его бедных уст моё имя не прозвучало?

Уверовав, что в очередной раз взял верх в споре, Эоанит опять позволил себе меня слегка потроллить. Это он тоже умел.

- Я не помню, чтобы его имя сообщалось в газетах, - недовольно пробурчал я.

Но Эоанит меня прекрасно понял.

- О казни судачила вся страна. Очень быстро стало известно, кто виноват… И так же известно, что никаких подвижек больше нет. Теперь мы, надеюсь, закрыли вопрос о подозреваемом, который никогда не был виновен в том, в чём его обвинили?

- Посмотрим, - бурчать я не переставал. И даже был слегка недоволен, что негодование и гнев растаяли. Я хотел ругаться и кричать, а не чувствовать себя участником разговора ученика со школьным учителем. И школьным учителем, ясен хрен, являлся не я.

За моей спиной раздался какой-то шорох: ранее суровая и строгая Мириам, при помощи гессеров, наверное, наконец-то прорвалась через ступени храма. И теперь приближалась, планируя принять участие в разговоре с глазу на глаз.

За время пребывания в Обертоне Мириам отъелась немного, но волосы ещё не отросли. Поэтому на людях она показывалась в натянутой на лоб косынке, которые меняла чуть ли не ежедневно. И первым делом, когда вошла в церковный атриум и увидела отца, сорвала с головы косынку, как бы демонстрируя неповиновение. Ибо по неписанным светским законам Астризии, женщины обязаны были носить волосы ниже плеч. А по писанным церковным законам Астризии, в святой храм женщинам запрещено входить с непокрытой головой.

- Здравствуй, отец, - прошипела она как самая натуральная змея.

Эоанит ничего не ответил. Он рассматривал собственную дочь, и через некоторое время его лицо скривилось от брезгливости.

- Не ожидал меня увидеть? Не ожидал меня увидеть в Обертоне, да? Думал, я всё ещё гнию в подземельях?

- Урок не пошёл тебе впрок, - в голосе Эоанита прорезались эмоции. Это со мной он разговаривал уверенно и равнодушно. А к собственной дочери, видимо, чувства испытывал. – Выглядишь отвратительно. Как самый настоящий апостат… И верни тряпку на свою пустую голову!

Это уже было что-то. Я прям узнал старого первосвященника Обертона, который ранее, когда ещё не разобрался, как ему со мной себя вести, заводился с полуслова.

Мириам зловеще улыбнулась. Затем сжала в кулаке косынку, с размаху швырнула её на пол и пару раз потопталась.

- Жаль, не могу затолкать тебе в рот, - зло произнесла она. - Но аниран, надеюсь, поможет, если я попрошу.

- Тебе всегда недоставало не только ума, но и почтительности, бесполезное ты создание, - сквозь зубы прорычал Эоанит. – И здесь нет моей вины. Это всё твоя мать. Её кровь оказалась не столь чистой, как я ожидал. И вот результат.

Даже при слабом освещении я заметил, что лицо Мириам стало пунцовым: очевидно, Эоанит всего лишь парой слов нанёс удар в больное место. Как я помнил, свою мать Мириам всегда называла «бедной» или «несчастной». Хотя никаких подробностей их отношений я не знал. Она старалась никогда не упоминать о ней.

- Долгое заточение помогло мне отточить ум. Но почтительность – это да. К тебе у меня никогда больше не будет почтительности. Ты собственную дочь хотел сгноить в темнице. Ты ненавидел меня столь же сильно, как и Фелимида. Ты ненавидел мой выбор, ты ненавидел моё своеволие. Ты ненавидел меня во всём.

- Ты переоцениваешь свою значимость для меня. Ты – всего лишь средство. Расходный материал, который занимал определённое место в планах. Но ты оказалась никудышным материалом. Ты не выполнила своё предназначение. На тебя были потрачены зимы. Зимы тебе объясняли, почему это важно. Ну и где результат? Отвечай: ты спарилась с ним? - Эоанит с отвращением кивнул в мою сторону. – Ты исполнила миссию, к которой тебя готовили с юности?

Сказать, что я охренел – это ничего не сказать. Я чуть челюсть не уронил прямо на храмовый пол.

Скрипя шеей, я повернул голову в сторону Мириам. И по её лицу прочёл, что она, в отличие от меня, совершенно не шокирована. Она хмурилась, скрипела зубами и бросала недовольные взгляды то на меня, то на собственного отца.

- Да, - тихо ответила она.

- Ну и? В чём проблема?

- Видимо, не я избрана, - повторила она то, что однажды говорила в моём присутствии.

- Какой-то безродной девке удалось, а тебе нет? Бесполезная ты утроба! – сплюнул Эоанит. – О твоём здравии пеклись лучшие магистры. Мой мудрейший советник, святой отец Эвенет, помогал твоему телу становиться крепче со времён первых женских дней. Ты обязана была оставаться чистой до самого момента, когда тебе представится возможность. А ты что сделала? Что натворила? Променяла единственный шанс на спасение нашего мира на чувства к какому-то рыжему бастарду! Как ты могла так меня подвести? Как могла подвести собственный мир?