Понятное дело, игнорировать уж совсем невежливые приглашения принца Трифина он не мог. Потому что приглашения становились всё невежливее и невежливее. Но всё же отказался посетить Обертон не только из-за опасений за собственную безопасность – что было небезосновательно, конечно, - а и из-за безразличия к мирским делам.

Эвенет многословно и вежливо писал, что ему глубоко наплевать, кто правит Астризией. Его миссия – спасти весь мир. И он будет продолжать движение к спасению, несмотря ни на что. Он решительно отвергает все беспочвенные обвинения, выдвинутые в его сторону недальновидными глупцами во главе с драксадаром. И, разумеется, оставляет за собой право действовать так, как посчитает нужным. Тогда, когда посчитает нужным. Но если новый король пожелает прибыть в восточные земли, верный слуга церкви и страны – Эвенет – достойно встретит его. Нового короля встретят подобающе и окажут все положенные почести. Но самому верному слуге церкви и страны нет необходимости встречаться ни с драксадаром, ни с королём. У него есть дела куда более важные.

Признаться, читал я письмо, скрипя зубами. Этот выродок раздражал меня всё сильнее и сильнее. Отчасти потому, что, сука, оказался весьма прозорливым. Отчасти потому, что оставался абсолютно неподконтролен законной власти. Я очень сильно опасался, что вместо консолидации страны, как я планировал, нас ждёт братоубийственная война на фоне религиозных лозунгов. Именно этого я хотел бы не допустить.

Но всё же не Эвенет носил верховную тиару Астризии. Её носил другой персонаж. Тоже весьма важный в масштабе страны. И не менее опасный.

Когда мне сообщили, что с обозом из Мармасса прибыл Эоанит, я сразу забил копытом. Адреналин подскочил, руки сжимались в кулаки. Я небезосновательно считал, что Эоанит причастен к множеству злодеяний. Хотя бы к пожарам, которые едва не погубили столицу.

Но про убийство королевской четы и Фабрицио я тоже не забывал. В раздумьях с самим собой я всё чаще склонялся к версии с религиозной составляющей. Светские убийцы, если можно так выразиться, не осмелились бы поднять руку на столь юное дитя. Только выродки, чей разум одурманен бессмысленной и беспощадной верой в правильность поступка, могли посчитать ребёнка злом. Те, кому долго и обстоятельно промывали мозги. И одним из «промывателей» вполне мог оказаться Эоанит.

Поэтому я вскочил в седло в тот же момент, как мне доложили. Но к Храму мчался уже не один: со мной мчались два десятка гессеров, мои верные друзья, а так же Мириам. Дочурка тоже пожелала встретить папулю. И видок у неё при этом был такой, что ни за какие коврижки я бы не захотел поменяться местами с «папулей».

Когда мы добрались до площади, обоз уже распаковывался. Коней распрягали и уводили в конюшни, вещи уносили в жилые помещения за храмом, а уставшие храмовники взбирались по лестнице.

Стук копыт храмовники услышали задолго до того, как мы появились. И даже попытались встретить анирана достойно. Но в этот раз я активировал документ, помогающий проникать в любое помещение без спроса, сразу после того, как спрыгнул на землю.

- Эоанит! – закричал я, едва ноги коснулись брусчатки. А затем выпустил на волю клинки, блеснувшие злобным оранжевым пламенем.

По сей причине меня никто не посмел остановить. Храмовники раздались в стороны, уступая дорогу волнорезу, который едва сдерживался, чтобы не выпустить на волю ещё и ярость.

- Эоанит! – повторил я, взбежав по ступеням. Ворвался в знакомый атриум с небольшим высохшим фонтаном, и замер как вкопанный.

Его Святейшество, очевидно, устал с дороги. Он был одет по-походному, а не по-церковному: сапоги мягкие, штаны удобные, кафтан тёплый. А на голове красовалась неизменная золотая тиара. Всем видом он показывал, что предстоящую встречу ожидал и ничуть её не боялся. Он бы хотел отдохнуть с дороги, да неожиданно появился непослушный ребёнок, который всегда лишь раздражал и портил настроение.

Эоанит стоял возле фонтанчика в окружении святых отцов рангом поменьше. И небрежно сделал знак пальчиками, чтобы они как можно быстрее проваливали, когда я собрал в кулак свою смелость и решительно направился к нему. Энергетические клинки у моей правой руки горели праведным гневом.

- Эоанит, - в этот раз я не кричал, а цедил сквозь зубы.

- Моё Святейшество, - равнодушно поправил он меня, когда мы оказались друг напротив друга. Как раз на расстоянии удара кулаком. А уж клинки однозначно прошили бы шею насквозь. – Посланник небес так и не приучился разбираться в церковных рангах? Выскажу за это эстарху Эриамону.

Я чувствовал, я чувствовал, что ещё чуть-чуть и драксадар вырвется на волю. Чувствовал, что одно неосторожное слово – и я на сторону сверну длинный нос этого выродка. А затем устрою безумный кошмар и вновь наполню фонтан. Но не водой, а чужой кровью.

Но Эоанит никак не реагировал. Он, очевидно, видел, как меня трясёт. И понимал, наверное, почему. Но никаких действий не предпринимал. Он смело стоял передо мной и смотрел, как на избалованного ребёнка. Но ни действием, ни поступком не ускорял свой неизбежный конец.

- Ты это сделал? – вытолкнул я из себя.

- Сделал что?

- Ты погубил короля? Ты убил дитя?

Эоанит замолчал ненадолго. Хотя ему, скорее всего, очень хотелось сказать мне, что я белены объелся. Или что-то в этом роде. А может, послать к такой-то маме.

Но он точно знал, чем ему это грозит. И хоть он не трясся от страха, стоял передо мной уверенно, не мог не исключать такой вариант развития событий. А если всё же нашёл в себе смелость приехать, зная, что я за ним приду, должен был перебрать в собственной голове массу ответов, которые не приведут к его смерти, а помогут отбиться от обвинений.

- Тогда позволь сначала спросить, аниран, - спокойно произнёс Эоанит. – Что если это и вправду я? Что если за кошмарным злодеянием действительно стоит первосвященник Астризии? Что, в таком случае, он получил? Где выиграл? Насколько крепче стали его позиции, если он бесстрашно вернулся в Обертон?

- Не юли, Эоанит!

- Назови причину, аниран, - голос первосвященника вообще не дрожал. – Если я это сделал, то зачем? Где моя награда? – он даже оглядываться начал, как бы выискивая падающие с небес барыши.

- Ты – влиятельный человек. У тебя есть возможности…

- А какова мотивация?

- Устранить короля, которого ты ненавидел. Которому угрожал. Ты же не будешь отрицать, что грозился уничтожить Анфудана Третьего вместе с тем, под чьё влияние он попал - вместе с драксадаром.

- Его Величество отобрал то, что принадлежит святой церкви. Любой здравомыслящий руководитель останется недоволен, когда у него отбирают имущество. Но ты не о том, говоришь, аниран. Скажи, в чём мой смысл? Вот я устранил короля. И что получил по итогу?

Я не нашёлся, что ответить, потому что в данный момент действительно не понимал, что Эоанит приобрёл, вернувшись в Обертон. Скорее, сейчас он может потерять нечто очень важное. Жизнь, например.

- Тогда, раз ты не можешь, я отвечу, что я приобрёл, - голос первосвященника окреп. – Я приобрёл нового короля, которого своими руками посадил на трон. Я посадил на трон принца Тревина, который ненавидит меня сильнее, чем ненавидишь ты. Я вонзил клинок себе в ногу, ибо сделал ставку на того, кто никогда ни во что не верил. Кто презирал меня и мои идеи. Кто мечтает перекроить страну. И кто теперь сосредоточит в своих руках всю власть. Вот что я приобрёл, аниран. Весьма умный поступок с моей стороны. Не правда ли?

На какое-то время я растерялся. Даже почувствовал, как тает ранний гнев. Всё же в словах Эоанита есть разумное зерно. Тревин-то ведь реально совсем не религиозный чувак. Вопросы веры его волновали лишь как средство управление стадом. Он ни к Чуду Астризии никогда в паломничество не ходил, ни молебны в храме Равенфира не посещал, никого из духовных отцов никогда не считал наставником. А после определённых событий, когда святой отец Эокаст задурил ему голову и заставил поверить в предательство Фелимида, стал к церковникам относиться с отвращением. Зачем Эоаниту садить на престол такого человека?