Когда эпидемия началась, у Китая не было готового плана действий. Однако Китай как никто другой в мире был готов к сценарию, требующему мобилизации ресурсов, — как минимум, ментально и организационно. Этому способствовало два фактора. Во-первых, существовал опыт преодоления эпидемий: атипичной пневмонии

в 2002–2003 годах, птичьего гриппа в 2003–2005 годах, свиного гриппа в 2009 году. Во-вторых, сформировался мощный внутренний запрос на вызов, способный мобилизовать и консолидировать общество, что наилучшим образом подходит как под риторику режима Си Цзиньпина, так и под «новую нормальность», которая характеризуется замедлением темпов экономического роста и ослаблением прежних опор легитимности режима. Нынешнему Китаю нужен был вызов — и он его получил.

Кроме того, для Си Цзиньпина было важно сыграть на контрасте с предыдущим руководством, которое, как считается, показало себя мягкотелым и нерешительным в борьбе с атипичной пневмонией (тогда в Китае заболело около 5 тысяч человек, из которых 349 умерло[232]). Поэтому, когда появились тревожные сообщения из Уханя, в Пекине отреагировали жестко и своевременно. Например, стационар на тысячу койко-мест был построен в Ухане всего за десять дней.

Одновременно беспрецедентные меры были предприняты для того, чтобы обеспечить «социальную дистанцию» и не позволить вирусу массово передаваться от человека к человеку. С одной стороны, общество испытало на себе мощнейшее воздействие пропаганды и действительно последовало призыву властей — сидеть дома и носить маски в случае необходимости выхода на улицу. Самый жесткий карантин испытал на себе Ухань. 23 января город был закрыт для въезда и выезда, а горожанам было строго предписано не покидать места жительства.

С другой стороны, власти уповали не только на дисциплинированность населения, но и на принудительный контроль над «самоизоляцией». Горожанам буквально не давали выходить из жилых комплексов (благо, в Китае они традиционно огорожены забором и снабжены своеобразным «контрольно-пропускным пунктом»). Блокпосты появились на выездах из населенных пунктов. Были приостановлены междугородние поездки — для этого китайцам даже пришлось отказаться от такого традиционного явления, как чуньюнь

(массовая внутренняя миграция между провинциями в преддверии Нового года по лунному календарю). Наконец, успехи в цифровизации и методах цифрового контроля позволили ввести систему, по которой все перемещения отслеживались и были возможны только по предъявлению так называемого «кода здоровья» . Получить его можно было только после сдачи теста на коронавирус.

Нахождение Уханя на «осадном положении» продлилось 77 дней и доказало свою эффективность. 19 марта 2020 года власти отрапортовали, что в городе не зарегистрировано ни одного случая заболевания. А 8 апреля окончательно открыли Ухань для въезда и выезда и нормализовали бытовую жизнь. Из 96 тысяч заболевших за все время в КНР значительное большинство (67 тысяч) приходится именно на Ухань и пригороды и именно на первые месяцы пандемии. Иначе говоря, за пределы эпицентра болезнь распространялась весьма ограничено, а большинство локальных вспышек вируса в последующие месяцы китайские власти объясняли его «импортом», в том числе из России[233].

Решительные меры, примененные в Китае, впечатлили и напугали мировое сообщество. На фоне обвального распространения пандемии по всему миру «китайская модель» борьбы с ней начала казаться панацеей. И страны по всему миру, принимая ее, забывали, что, во-первых, у них не было такой мощи экономики и национально-психологических особенностей населения, как у Китая, а во-вторых, эта модель требует строжайшего соблюдения, а не полумер. Иначе говоря, нельзя просто объявить локдаун и продолжать жить обычной жизнью, как это происходило в большинстве стран мира, включая Россию.

Гораздо более действенным способом остановить пандемию стала вакцинация. Как только в необходимых объемах была произведена вакцина и проведены минимальные тестовые испытания, в Китае началась массовая кампания по вакцинации. Причем, естественно, вопрос вакцинации воспринимался не сквозь призму права человека решать, прививаться ему или нет, а сквозь призму интересов общества. Уже к сентябрю 2021 года от коронавируса был привит миллиардный пациент — то есть за несколько месяцев показатель вакцинации в КНР достиг 70 % населения[234]. К этому моменту в КНР вовсю заявляли о победе над коронавирусом и активно использовали этот факт в партийно-государственной пропаганде. Как писал мне в середине 2021 года один китайский коллега: «Когда мы в Китае сидели на карантине, вы радовались жизни; сейчас вы поголовно болеете, а у нас дискотека».

Жесткое обеспечение социальной дистанции на ранней стадии пандемии в сочетании с мобилизацией всех ресурсов страны на создание дополнительной медицинской инфраструктуры и производство вакцины с последующей массовой вакцинацией — эта модель вплоть до 2022 года и казалась наиболее оптимальной и эффективной.

Возможно, она и смогла бы стать панацеей от вируса, но Китай — единственный, кто смог ее реализовать в полном объеме, а внешние связи, хоть и были сокращены до минимума, полностью не исчезли.

В течение января — марта 2020 года все страны, охваченные вирусом (или хотя бы паническим его ожиданием), с готовностью закрывали границы: от склонных к самоизоляции Туркменистана и КНДР до стран Евросоюза. Любопытно, что в этот период границы с Китаем закрывал не сам Китай, а его соседи. 24 января большая часть сухопутных пограничных переходов была закрыта в связи с наступлением Нового года по лунному календарю, однако во время этой вынужденной паузы о приостановлении сообщения между странами в одностороннем порядке заявили Монголия (27 января) и Россия (30 января). Позднее аналогичные меры принял и Китай, который по мере улучшения эпидемиологической ситуации у себя и ухудшения ее у соседей решил кардинально ограничить общение с внешним миром.

Примечательно, что впоследствии уже соседи объявили об открытии стран для въезда граждан КНР (например, Россия заявила об этом еще в июле 2021 года), но теперь сам Китай не спешил открываться. Во-первых, для ряда стран сохранялись ограничения на въезд. Во-вторых, даже для самих китайцев действовали строжайшие карантинные правила по приезде в страну — нужно было отсидеть две недели в специальной гостинице (причем не бесплатно), после чего еще неделю необходимо было находиться под цифровым контролем перемещений. Исключений не делалось даже для спортсменов и политиков.

Так, например, сборная Китая по футболу из-за строгих карантинных правил не могла принимать соперников дома и поэтому вынуждена была сама уехать за рубеж. С августа по ноябрь 2021 года команда жила, тренировалась и играла в Объединенных Арабских Эмиратах и домой вернулась только после окончания матчей сборных. На все это время был приостановлен национальный чемпионат — возобновился он лишь в середине декабря, после того как «сборники» отсидели положенный карантин.

Даже Си Цзиньпин никуда не выезжал и во всех международных мероприятиях участвовал исключительно в онлайн-формате. Первая поездка Си после начала пандемии состоялась лишь в сентябре 2022 года[235]. Таким образом, он не покидал пределов Китая 32 месяца — дольше всех среди лидеров двадцати самых развитых стран мира и дольше всех лидеров Китая с момента смерти Мао Цзэдуна в 1976 году.