И первый транш, те самые деньги, о которых мы с ней ранее договорились на катке, уже успели капнуть на специальный счёт, открытый её отцом на моё имя в его банке.
Почему там? А, почему бы и нет? СБ Долгоруких сможет отследить любые мои траты и поступления, как бы и где-бы я их не прятал: хоть в крипте, хоть в фиате, хоть в золоте или имуществе. Для этого у них есть полный технический доступ ко всем моим устройствам — уверен, что он у них есть. Так, к чему прятать? А так: ещё и банк выгоду получит от держания у себя этих сумм.
Не сказать, что я так уж долго и тщательно думал над этим решением, но… лучшего придумать не смог. То, что появление этих денег может вызвать вопросы у того же Алексея Константиновича… это неизбежность. Чтобы таких вопросов не было, я должен совсем забыть про биржу и заставить о ней забыть Алину. А мне подаренный институт ещё содержать!
А Алина… уже засветилась. Ещё до того, как я успел бы её предупредить: она сама, своим умом дошла до инсайдерской торговли. Сопоставить её действия на рынке с теми, что предпринимал я перед попаданием в белую комнату, не сможет только слепой.
А не можешь предотвратить или исправить — возглавь. Очередного разговора с Алексеем Константиновичем, всё равно, не избежать. Придётся отвечать на неудобный вопрос: почему она? Почему я пошёл со своей инсайдерской схемой к ней, а не к нему, у него же возможность привлечь суммы для игры гораздо больше, чем у всего Волго-Камского коммерческого банка?
Что ж, придётся сказать, что дело в доверии. Что конкретно этой девчонке я могу доверять, так как крепко держу её за… очень чувствительные места. И она точно не сорвётся. А в нём, и вообще любом другом человеке или организации я уверен быть не могу.
То, что поставлю этим её под удар… она итак уже под ним. Остаётся только предоставить ей свою личную «крышу». Другого способа я просто не вижу. Повторюсь — она УЖЕ засветилась. А «отмотать» время назад больше, чем на сутки, я не в состоянии. С критического же момента, напомню, прошла уже неделя. Поздно «Боржоми» пить! Поздно!
А почему не сам? Ну, и сам тоже… по мере возможности. Но наличие «дублёра», в крайнем случае, поможет плотнее сосредоточиться на выживании и попытках разорвать «петлю», не отвлекаясь ещё и на финансы…
— Ты… серьёзно… про вторую жену? — приняв к сведенью то, что я ей сказал о «петлях», кивнув и повернувшись ко мне всем телом, уже положив руку на ручку подъездной двери, спросила она, глядя мне прямо в глаза серьёзно и с ожиданием. Готовясь ловить любое малейшее изменение в выражении моего лица.
— Не знаю, Алин, — честно ответил ей я. — Но, сама понимаешь — мы теперь связаны прочнее любых колец. Я не могу тебя отпустить — ты слишком много знаешь. А жена… вторая ли, первая… это вопрос будущего. Как минимум, до совершеннолетия. А там… видно будет. Может, ты ещё меня, за это время возненавидеть успеешь… Но сама возможность такого выхода из положения у нас есть. Отец возражать не станет.
— Я… поняла, — сглотнув, сказала она. Хотела сделать что-то ещё, сказать что-то ещё… и я уже буквально видел, как она резко подаётся вперёд и целует меня в щёку или в губы, коротко, быстро разрывая контакт и тут же пряча свои заалевшие щёки и заблестевшие глаза за тяжёлой подъездной дверью… Но, она сдержалась. Не переступила черту, после которой нам стало бы гораздо труднее работать вместе. Только кивнула.
И я кивнул. Мы вежливо и даже немного чопорно пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись.
Алина скрылась в подъезде. А я вернулся в машину. В машину, где не более, чем в полуметре от меня сидит девушка, о которой старый Юра бредил годами. Я… только что говорил о возможности поговорить наедине? «Бойтесь своих желаний…».
Мы ехали молча. Только бросали друг на друга косые взгляды «украдкой», стараясь не быть на этом пойманными. Молчание было вязким, тягучим. Наэлектризованным. Не знаю, как она, а я мучительно боролся с собой. С тем, как стремительно пунцовели мои щёки. С тем, как руке приходилось впиваться пальцами в обшивку сиденья, чтобы не ползти в сторону руки Марии. С тем, чтобы не смотреть на её, полыхающее не меньше моего, лицо. С тем, чтобы не пытаться заговорить первым…
Так же молча мы потом шли от КПП через Лцейский парк к корпусу её общежития.
Каких трудов мне стоило не задержаться там, с ней, возле этого входа…
А ведь я чувствовал, опять же, буквально видел, что она готова тоже задержаться со мной. Не до поцелуев, но до сближения и прикосновения кончиков пальцев рук моих к кончикам пальцев рук её, опущенных вниз, вдоль тела… и долгого взгляда глаза в глаза…
Но я развеял это наваждение резким волевым усилием. Вежливо пожелал ей спокойной ночи, выслушал ответное пожелание, открыл перед ней дверь, дождался, пока она войдёт, закрыл и ушёл сам. Быстрым шагом. Очень быстрым шагом, по пути умывая лицо холодным снегом, чтобы хоть немного остудить горячую голову…
Это было в воскресенье.
Сегодня вторник. Вторник вечер. Я стою на балконе нашей с Максом комнаты. Его самого в комнате нет. Он где-то гуляет, то ли с друзьями, то ли с подругой… или подругами. Он — парень видный, симпатичный, популярный… Княжич. У него время есть.
У меня — нет. Вторник, балкон, вечер, солнце клонится к закату. Завтра мне сдавать Географию. А, через два дня, в четверг — историю. В субботу — Право.
И по каждому предмету учить просто огромаднейший объём материала. Материала, которого нет и не может быть «за горизонтом сна», в мире писателя. Там же другой мир! Там и история, и география, и право — другие. Невозможно использовать «чит» с «продлением» одного дня бесконечными «минутками быстрого сна»! Невозможно!
А я не могу завалить ни один из этих экзаменов. Не имею права! Не имею права не получить выходной в это воскресенье, потому что я должен этот выходной Екатерине Васильевне. И совсем не горю желанием проверять, чем может мне грозить несоблюдение этой договорённости.
И дело даже не в том, что теперь только от её слова (точнее, заключения) зависит, будет ли дан делу с Белозёрским официальный ход, грозящий дисциплинарными мерами и недовольством со стороны Белозёрского-старшего. Пока-то, нет не то, что «дела», а даже скандала. Сплетня есть. Скандала нет. Так как самой драки свидетелей ни откуда не вылезло, городскому имуществу ущерб не был нанесён, сторонние люди не пострадали. Сам Белозёрский на себя заявлять не торопится.
Это про «дело». А про скандал… повода нет для скандала! Я ведь всё по местным «понятиям» правильно сделал. По духу Дворянского общества — я кругом прав: невеста решила взбрыкнуть, демонстративно припёрлась на свидание в весьма известное заведение с другим. Я их там спалил. В результате: «другой» на неделю загремел в больничку, а я увёз с собой сразу двух женщин. Двух СВОИХ женщин, то есть — порядок восстановлен. Честь Долгоруких не попрана, невеста-дура получила наглядный урок и демонстрацию реальной крутизны жениха, а Белозёрский — изначально не прав был — не фиг с чужой невестой гулять. Знал же, чья она, так чего полез? Белозёрскому-старшему даже предъявить нечего, ибо сынок живой остался и даже не покалеченный. Сам виноват — сам получил.
Так что, да — всё за словом Екатерины Васильевны. И она уже сказала, что я ей должен…
Я про долг слышал. Возражать не стал — значит, признал. Надо выполнять.
Но… повторюсь, это не главное. Ну, что мне может Директор сделать? В карцер посадить? Не смешно даже. А перед Белозёрским-старшим отец заступится. Ему, как уже говорилось, только повод дай Новгороду в глотку вцепиться… а тут его ещё и Борятинский поддержит, так как его дочь затронута и его Слово о помолвке чуть не было нарушено.
Так что, нет. Не в этом главное дело. Главное: Екатерина Васильевна — Водник высокого Ранга, потенциальный мой Учитель! И я не собираюсь терять такой бесценный шанс, какой она мне вот этим вот «долгом» предоставляет. Шанс не на её тело, а на её знания!
Я не я буду, если не совершу всё возможное… и невозможное, чтобы этот шанс не упустить!
