Перед открывшимися глазами предстал знакомый потолок моей писательской квартиры. Большие настенные часы, висящие над дверью, показывали где-то половину пятого утра. Очень раннего утра. Даже по моим меркам, раннего. Я, обычно, просыпаюсь в пять сорок — у меня и будильник в фитнес-браслете стоит «заряженный» именно на это время, на каждый день. Самый простой будильник — вибрационный, без мелодий и привязки к дням недели. И уж точно не бронированный, противоударный и наворочанный, как тот, что нынче валяется без дела в моей Московской квартире мира Княжича.

Да и сама квартирка, в которой я проснулся, ни в какое сравнение с Княжеской не идёт — обычная двушка вагонного типа на сорок квадратов с раздельными ванной и туалетом, в старом «Хрёщёвском» доме. Ничего особенного или выдающегося. Квартирка, каких в стране тысячи, сотни тысяч, если не миллионы. Зато своя, а не ипотечная. Отремонтированная, чистенькая, светлая… уютная.

Половина пятого утра. Сентябрь месяц. Время этого моего мира почти сумело догнать время того. Или, что будет, пожалуй, точнее, умудрилось замедлиться настолько, что позволило тому догнать и перегнать себя. Хотя… это всё так относительно, что судить сложно. Помнится, «пробудился» я в конце июня по времени Княжича, притом, что по голове получил в конце ноября по времени писателя. Сейчас конец ноября там, в Лицее, а здесь у меня — начало сентября. Так, кто же кого догнал?

Но, не всё ли равно?

Сентябрь месяц в нашей самой средней полосе России, нынче гораздо с большим правом можно назвать концом лета, чем началом осени — жарко, солнечно, сухо, даже листья на деревьях желтеть не торопятся, не то, что облетать. Волей неволей в это их «Глобальное потепление» начнёшь верить… Хотя, я тут не так давно на довольно интересную новую теорию строения Земли натолкнулся, выдвинутую российским… извините, советским ещё учёным-геологом В. Н. Лариным, которая как-то гораздо правдоподобнее и логичнее и полнее объясняет процессы, происходящие с нашим климатом. Как Истину в последней инстанции я её, конечно же, не рассматриваю, тем более, не навязываю никому, но мне она нравится, на данный момент, гораздо больше всех известных мне других теорий. В том числе, фантазий всяких «плоскоземельщиков» и «инсайдеров».

Сентябрь месяц. Четы тридцать утра — всё ещё, (или уже?) — за окном светло. Светло и в квартире. Не, как днём, конечно, но вполне достаточно, чтобы разглядеть стрелки настенных часов, не вставая с кровати и не зажигая света.

Светло. Спать больше не хочется. Тогда, как домашние все мои ещё дрыхнут без задних ног. И, если я своими шебуршениями или клацаниями по кнопкам ноутбука, умудрюсь этот их сон прервать, то серьёзного недовольства в свой адрес мне будет не миновать.

Я тихонько выполз из-под тёплого одеяла, прокрался в ванную, тихонько там умыл лицо, помогая быстрее разлепиться после сна глазам. А после…

Знаете, информация имеет такое пакостное свойство быстро выветриваться из памяти. Притом, чем больше информации, в чем более сжатые сроки будет загружено в голову, тем быстрее она из этой головы выветрится… если только не будет тут же, сразу же, без промедления и перерыва применена на практике. Нет, полностью это её не спасёт — часть её всё равно бесследно исчезнет, но часть останется. Причём, эта, оставшаяся часть, останется уже не пустым эфемерным знанием, а конкретным практическим опытом, который потерять гораздо, гораздо сложнее.

А я? А что я делал непосредственно перед отрубом своим на полу в карцере? Именно — загружал, буквально заталкивал в себя информацию, словно купол парашюта в камеру основного после налистывания. Или ещё хуже того — купол запасного без вилки и шпильки.

Растерять её всю, за целый день, проведённый в работе и заботах, в мире, к которому эта информация отношения не имеет — легче лёгкого. А где я её потом собирать снова буду? В карцер-то мне бумаги забрать с собой никто не позволил, что и естественно.

А тут такой случай: все спят, никто не мешает. Так, почему бы не заняться отработкой хотя бы базовых, подводящих приёмов создания того же «покрова»? Тем более, что, на начальном этапе изучения этой техники, она выполняется в положении неподвижности. В движении-то её держать значительно сложнее, но этого пока и не требовалось — во время экзамена на Ранг Гридня проверка идёт именно на неподвижном положении. Всё ж, это только вторая ступень в развитии и самый первый экзамен, чего-то по-настоящему сложного от Одарённых неофитов, лишь начавших постигать грани своего Дара, не требовалось. Это дальше, для перехода на следующий Ранг, надо быть уже действительно серьёзной боевой единицей. Между Гриднем и Воем лежит целая пропасть, перепрыгнуть которую, дано не каждому… по крайней мере, в разумные сроки, составлявшие меньше десятка-другого лет. И именно поэтому, Матвей считался Гением, ведь он уже, в свои неполные четырнадцать — Вой. Матвей… эх, Матвей… как ты там, братец? Какие сны видишь в своей коме? Мне ведь так и не удалось тебя даже единого раза посетить…

Так, ладно — прочь уныние! Я залепил себе пару пощёчин, чтобы встряхнуться и разогнать хмарь с мыслей. Не время для упаднических настроений. Предаваться унынию — вообще грех. И не только в религиозном смысле, но и в самом простом: рационально-бытовом. Уныние контрпродуктивно. Так что, надо собраться и вернуть себе бодрость духа. Проверенным и надёжным способом для этого является какое-нибудь дело. Лучше всего, если дело интересное, сложное и требующее максимальной концентрации внимания и усилий на нём.

Вот я и занялся. Попил водички и занялся.

Там же, на кухне, куда я зашёл после умывания в ванной я уселся «по-турецки» на ковёр, лицом к свету, падающему из окна, прикрыл глаза и принялся восстанавливать в памяти все прочитанные инструкции, правила и советы, что успел почерпнуть из тех распечаток за время бессонной ночи.

Понятно, что без наличия Дара, практической пользы для писателя в том не могло быть совершенно никакой — техника просто не заработает. Не на чем ведь её работать. Но вот для Княжича — такая польза, несомненно, была. Ведь, даже меткость стрельбы из стрелкового оружия нарабатывается на «холостых спусках» и подводящих упражнениях, которые выстраивают должным образом каркас будущего формируемого навыка. А «покров» — это и вовсе, не навык тела, а навык разума, воли. Та самая, базовая фишка, которая смогла обеспечить Одарённым безусловное доминирование над Бездарями на протяжении веков, если не тысячелетий, не взирая ни на какое развитие вооружений и прогресс, который, что интересно, не останавливался на той Земле. Точнее, его не останавливали искусственно. Не запрещал никто, ни арбалет, ни порох, ни скорострельные ружья, ни пушки, ни артиллерию, ни авиацию, ни, даже, как выяснилось, атомные бомбы с баллистическими ракетами. Не запрещал, но Одарённые всё равно продолжали доминировать.

А я… а мне стоит уже привыкнуть относить себя к ним. Перестать думать о них, как «о них», а начать думать, как «о нас». Назад в Бездари ведь дороги нет. Дар проснулся и уже не исчезнет. Не зафиксировано подобных случаев, ни одного, за всю историю того человечества. Даже преданий подобных не имелось. Одарённый мог быть ранен, мог быть убит, мог быть травмирован или даже непоправимо покалечен — бывали и такие случаи, войн-то много проходило во все времена, было, где покалечиться. Но вот так, чтобы потерять Дар — нет, такого не случалось. Даже, если всё тело воина оказывалось парализованным, Дар всё равно оставался и мог компенсировать телесную немощь. Воин всё равно оставался воином: могучей и смертельно опасной тварью, практически непобедимой для Бездарей любой численности и вооружения… если он воин, конечно. То есть, Ранг имел от Воя и выше. Юнаков и Гридней — тех да, тех, случалось, что и убивали. Давили «чайники, пока те ещё не успевали вырасти до состояния бронепоезда».

И я теперь именно такой «чайник». У которого есть единственная возможность уцелеть: как можно быстрее развиться до того самого «бронепоезда». В идеале, до Ранга Богатырь. Ведь только тогда с моим голосом станут считаться. Только тогда у меня это самое право голоса и появится…