Правое полушарие пело:
Шесть разновидностей тьмы
на меня этой ночью прольются,
шесть разновидностей тьмы
со мной без труда разберутся...
А левое взламывало систему.
London UNET: ID\#4547q339. Superuser: WATSON.
Музыка служила камуфляжем для работы крота, для сигналов, позволявших твикнутому наладоннику дотянуться, достичь...
Левое полушарие мозга работало с чипом, сигнал которого обеспечивал взаимодействие с мощным микрокомпьютером, скрытым в слюдяных на вид чиповых слоях внутри Боунсова синтезатора. Жером-X увидел на галлюцинаторном ЖК-дисплее перед своим мысленным оком:
London UNET: ID\#, date, assumed SUPERUSER name.
Он запустил программу электронной почты, которая на самом деле была шифровальным червём. Дьявольски хитрый алгоритм, используя переполнение буфера ввода, взметнул его и понёс прямо в командный центр компьютера-жертвы. В обход паролей и системы безопасности[49]. Он оказался в мозгу компьютера и отдал приказ:
ИЗМЕНИТЬ КАТАЛОГ.
ПЕРЕЙТИ В КОРНЕВОЙ КАТАЛОГ.
Рут. Корневой каталог системы. Сканируя её от суперпользователя, он нашёл то, что искал.
Международная корпорация охранных услуг «Второй Альянс». Подкаталог разведданных.
Патрик Баррабас, наблюдавший за ним из толпы, заметил вслух (но его не услышали), что у Жерома-X странная, вывихнутая какая-то танцевальная техника. Глаза певца были плотно зажмурены, руки двигались так, словно над клавиатурой пишущей машинки плясали. Он словно бы не на аэрогитаре играл, а на клавиатуре что-то набирал.
Жером-X печатал команды. Используя технику, которой научила его Беттина; через свой чип он пересылал по радио на мощный мейнфрейм то, что набирал физически на мысленной клавиатуре.
Чип скармливал ему тактильную иллюзию и считывал отклик через теменную долю мозга, получая данные с проприоцептивных сенсоров — сенсорных терминалов нервной системы — в мышцах, и кинестетических сенсоров, отвечавших за тактильную чувствительность пальцев; движения Жерома превращались в кибернетические команды. Чип фактически облекал его руки ментальными перчатками данных, ощутимыми лишь в виртуальной реальности голографического сознания.
Жером пел:
Тьма полярная, безбрежная,
два месяца ночи застряли в стволе,
тьма затмения неспешная:
забуду с ней про свет на всей земле.
Шесть разновидностей тьмы
описать я тебе не смогу...
Он продирался сквозь тьму в лесу данных. Обрезал ветки. Уносил с собой информацию. Прививал новую...
• 07 •
Париж
Они поднялись к отцу Лесперу, в его квартиру за церковью. Дом был старинный, каменный, с высокой ржавой узкой дверью, скорее уместной в соборе — такая она была тяжёлая и высокая. Потрескавшиеся стены потемнели от старости или пошли сепийными подтёками. Они прошли через парадное во флигель и поднялись по узкой винтовой лестнице. В сумрачном лестничном колодце гуляло эхо, и свет, по рачительной французской манере, выключался, стоило им миновать очередной пролёт. Тут воняло сыростью и было очень мрачно.
Квартира отца Леспера оказалась немного радостнее. Тесная, но с высокими потолками, отделанная в кремовых и бледно-жёлтых тонах; канделябры и старый раздвижной стол подобраны со вкусом, как и несколько шёлковых нарциссов в старинных фламандских вазах. Леспер принадлежал к городской элите, а это значило, что ему подключили газ и электричество. Консоль играла музыку. Моцарта. Мебель — аскетически простая. Распятие, само собой, фигурка Богоматери и стеллаж книг по теологии и архитектуре во всю стену. Книг много, но ничего такого, что возбудило бы подозрения у ВАшников. Леспер давно уже проредил свою библиотеку.
Бриан услышал, как они вошли, и посмотрел на них с лёгким изумлением. Старик сидел на древнем кухонном деревянном стуле и курил. Лицо его было серым от горя и траченным серо-белыми пятнышками от возраста. Он носил форму уборщика и мял в руках фуражку. На белом деревянном столе перед Брианом стояла китайская фарфоровая чашечка с кофе и лежал кусок хлеба.
Бибиш и Торренс выглядели, как строительные рабочие, словно весь день разбирали завалы: волосы в пыли, руки извазюканы. Пистолеты спрятаны под одеждой.
Отец Леспер облачился в рясу, точно для исповеди. В каком-то смысле так оно и было.
Они обменялись рукопожатиями и выпили немного кофе, жалуясь на морось снаружи. Через окно, за пеленой дождя, Торренс различал странный зубчатый ландшафт парижских крыш, которые в такую минуту казались ему надгробиями: серые шатровые черепичные крыши и мансарды — курганами и мавзолеями, дымоходы — бескрайним полем абстрактных могильных камней. Там и сям бесстыже влезали слуховые окна. Крыши блестели от дождя, небо хмурилось.
— Et bien[50], — произнёс отец Леспер, — если вы готовы выслушать, я просил бы Бриана приступить к рассказу.
Торренс кивнул, как заводной болванчик.
Стараясь не меняться в лице, он выслушал в переводе Бибиш рассказ старого француза.
— Они явились утром, когда все ещё спали. Я — нет, я очень рано встаю на работу, я один в доме не спал, я был рад, что этим утром мне удалось выпить чаю, difficile[51] его достать... Потом зашумел грузовик, и машина выбила двери, и дом закачался, со стен всё попадало, а потом во все квартиры ввалились люди и похватали нас за шеи, но их лиц не было видно, потому что у них стеклянные шары вместо голов. Вы знаете этих солдат... они вытащили нас на улицу, все в соседних домах высунулись из окон. И они стали убивать. Вот и всё. Они убивали. Они вламывались много раз — много раз я видел, как они приходят и уводят людей, они говорили, это во имя Франции, во имя Партии единства, для безопасности, а у них оружие, не поспоришь, но на этот раз они никого не забрали в тюрьму, нет. Они их убили. Они убили их прямо на улице. Они сказали, это в наказание. За...
Она помедлила, потом попросила Бриана повторить имя. Бриан повторил, произнеся имя чётко. Торренс почувствовал, как невидимая рука схватила его за шею и сжала.
Остроглаз. Наказание за преступления Остроглаза. Террориста Остроглаза.
Сиречь Дэниела Торренса.
— Скольких они убили? — каркнул Торренс.
— Quatre[52], — отвечал старик. — Une petite fille[53]. Торренс медленно, натужно, с дрожью выдохнул.
— Они и с детьми так поступают, — тихо сказала Торренсу Бибиш, сжав его руку. — C’est psychologie[54].
Он кивнул.
— Они на любых чувствах играют. И на моих в том числе. Похоже, что это работает.
Она замотала головой.
— Non! Merde, c’est pas vrai![55]
И добавила ещё что-то на пулемётно-быстром французском. Он кое-как разобрал, что Бибиш пытается отговорить его брать на себя вину. Звук её голоса раскатился по комнате, но Торренс его слышал, точно далёкое эхо, как вой сирены в отдалении, когда стоишь на поминальной службе.