Он представил, как обвязывается взрывчаткой и, вломившись в парижскую штаб-квартиру МКВА, взрывает всех, кого может: Ненасытного, Уотсона и других, сколько удастся.

— Месье Бриан, почему они выбрали ваш дом? — спросил Торренс.

На этот раз переводил Леспер.

— Наверное, просто так, а может, потому, — устало произнёс старик, — что у нас там кто-то ныл насчёт воды. У нас воды две недели как нет, а правительство ПЕ контролирует рационирование, ну они и сказали, что непатриотично жаловаться, когда страдают все. Но скорее всего, что просто так, низачем, выбрали квартал, где никто из их класса не живёт. Не знаю, месье.

Леспер развернулся к Торренсу.

— Вероятно, они выбрали этот дом, потому что жители им надоедали, но не стоит придавать этому большого значения. Их цель — вы, Торренс.

Не меняясь в лице, старик расплакался. Он продолжал говорить, а по лицу его струились слёзы.

— Симона, — переводила Бибиш, — была моей племянницей. Малышка. У меня больше никого не осталось. — И добавила, пожав плечами: — Он говорит, что хочет умереть.

— Тогда он явился в подходящее для этого место, — пробормотал Торренс.

— Вы себя жалеете? — осведомился Леспер.

Торренс покачал головой. Но потом внезапно отозвался:

— Да. О да. Я жалею себя и всех остальных, кто в это дерьмо вляпался.

— Оставьте Христову Христово. От вас требуется самопожертвование, но не мученичество. Это только начало. Вам стоит подготовиться к худшему. Ненасытный подвергнет людей всё более жестоким пыткам, чтобы выманить вас. Истина проста: от вас больше добра, нежели худа, если даже казни свершаются во имя ваше, Даниил[56].

Бибиш кивнула.

— Exactement. C’est ça[57].

Торренсу казалось, что он превратился в урну, наполненную собственным прахом.

Une petite fille... пыткам, чтобы выманить вас...

— Больше добра, нежели худа? — бросил он. — Трудно поверить.

— Можете положиться на моё компетентное мнение, — сказал Леспер. — И оно таково: верить всегда трудно.

Клуб «Стеклянный ключ», Лондон

Баррабас и Джо Энн на первом свидании уже в третьем клубе оказались. «Стеклянный ключ» работал круглосуточно, что для них было кстати: оба, накачанные под завязку МДМА, спать и так не могли. «Стеклянный ключ» — местечко, идеально подходящее для подобных случаев: там можно остаться наедине с собой и в то же время побыть на людях.

По молчаливому взаимному согласию они двинулись в частные кабинки секс-клуба, делая вид, что просто оглядываются вокруг, подбирают себе место, но оба знали, что тут всё и закончится: сексуальное напряжение нарастало в них всю ночь, подогретое наркотическими коктейлями.

Для начала он прижал её к стене и взял, задрав юбку, пока она обхватила его ногами за бёдра. Во второй раз — на полу, на матрасе, оба разделись, хотя он забыл снять носки; она его безжалостно за это потом дразнила.

В третий раз — очень медленно, он толком так и не кончил, но это было не страшно.

Наркотик стал выветриваться, оба почувствовали усталость и, как следствие отходняка, лёгкую раздражительность.

— Да мне для работы в гребаном мозгобанке ни хрена не останется, — сказала она резко, — если и дальше буду так себя ухайдокивать.

— А я б фяс вызнь отдал за пинту пивка, — пробормотал Баррабас заплетающимся языком. Прирождённый акцент его от усталости усилился.

— Угу, я бы тоже с радостью чего-то выпила без наркоты, — ответила Джо Энн, неловко натягивая колготки. Оба в молчании оделись, пошли в бар — а там было закрыто.

— Блин! — сказали они хором.

Снаружи, куда они опрометчиво сунулись, утреннее солнце пробивало через облака, и от сочетания солнечного света с уличным шумом у Баррабаса голова пошла кругом.

Но свежий воздух чуть взбодрил его, а прогулка промыла сенсорные системы. Спустя несколько минут, по дороге к станции метро, они сцепили руки и почувствовали себя чуть ближе друг другу. Так и пошли дальше, завистливо поглядывая на снующие вокруг черномордые электрические такси — денег на такое удовольствие не осталось.

Остановились перед какой-то витриной, где камеры уловили их изображение, оцифровали и спроецировали на безликие робоманекены — теперь по ту сторону стекла возник мужчина с его лицом, в мешковатых брюках, флисовой красновато-коричневой рубашке и приталенном чёрном кожаном пальто, и женщина с её лицом, в облегавшем фигуру спиральными извивами платье. Манекены даже их движения сымитировали, подобно зеркальным отражениям. Оба рассмеялись.

— Это что, они так меня раскрутить на покупку пытаются? — спросил Баррабас. — Да ни за какие коврижки.

Он показал манекену палец, а фигура в чёрном кожаном пальто и флисовой рубашке добросовестно вернула ему движение, улыбнувшись его же лицом.

Джо Энн рассмеялась, но отвернулась.

— Ай, ладно, не смеши меня.

Они пошли дальше.

— Ночка выдалась что надо, — констатировал Баррабас, когда они достигли затянутых цифровой рекламой ограждений рядом со станцией метро.

Она остановилась и улыбнулась ему. В глазах снова мелькнула почти светозарная живость натуры, так привлёкшая его.

— Ага.

Четвёрка молодых пакистанцев, наверное, студенты по дороге в универ, поднялись из метро и прошмыгнули мимо Баррабаса с Джо Энн, но один задел девушку. Баррабас нахмурился. Пакистанец, толкнувший Джо Энн, остановился рядом с Баррабасом и оглядел её с головы до ног. Вид у неё после приключений в секс-клубе был изрядно помятый.

Пакистанец ухмыльнулся.

— Извините, мисс. Жаль, у меня нет времени извиниться как следует. Но вы ж маненько потаскались нынче ночью?

Баррабас отреагировал инстинктивно. Рука сжалась в кулак и метнулась вперёд. Вог от удара отлетел назад и врезался в дружков.

Самым ледяным голосом, на какой оказался способен, Баррабас бросил:

— Ты, мерзкий вогишко, да как ты смеешь, скотина?

Его пронизало облегчение. Он подумал, что наверняка впечатлит Джо Энн, приятно удивит своей готовностью постоять за её честь, отогнав всякую шваль.

— Убирайся к чертям собачьим отсюда, гребаный вонючий вогишко, — продолжал он. — Желательно — назад в Пакистан.

Глаза вога сжались в щёлки, он было нацелился полезть в драку, но студенты, издевательски поржав над Баррабасом и изобразив положенные неприличные жесты, потащили дружка от греха подальше.

— Наверное, ВАшник, — уговаривали они его проигнорировать фашистского болвана.

Баррабас осознал, что Джо Энн смотрит на него. Краснинка усталости в её глазах исчезла, отбелённая ледяным гневом.

— Поверить не могу, — медленно, недоверчиво произнесла она. — Ты вынудил меня принять тебя за человека. Ты меня одурачил. Ты же гребаный нацик. Разве нет?

— Я? Наци? Чёрт подери, нет. Нет!

— Ты расист-убийца!

— Я просто... Я просто хочу, чтобы они убрались из Англии, воги. Тут места мало. Работы и еды не хватает, мы сами еле справляемся...

— Ты правда в эту хрень веришь? Ты своей собственной головой не пробовал подумать?

— Всегда думаю. А ты как можешь нам тут указывать, что ты про нас знаешь, дура америкосовская!

— Та-ак. Отлично. Иди к чёрту.

Она развернулась на пятках и кинулась на станцию.

Ему захотелось устремиться за ней, но он не смог.

В голове у него поднялся оглушительный рёв. Но это был только поезд, прибывший на соседнюю открытую платформу. Поезд остановился наверху, за следующим пролётом лестницы. Его поезд. Спустя миг он потащился туда.

Париж, Франция

Егернаут крушил улицу, сотрясая здания, так что выбитые кирпичи и обломки карнизов дождём сыпались в переулки. Уотсона, по счастью, укрывала бронированная кабина армейского бусика. Они приехали сюда всего минутой раньше егернаута, а теперь следили за его работой по мониторам в кабине: камеры были куда безопаснее окон. Ощущения были, как при скором запуске межконтинентальной баллистической ракеты. Оборудование слежения коротко пикало, бесстрастные техники в гарнитурах направляли егернаут и сканировали развалины в поисках саботажников. Хорошо, что есть экраны — слишком поражала воображение картина при прямом наблюдении с улицы. Слишком напрягала нервы. Всё равно что при извержении вулкана присутствовать или смотреть, как массивный, скреплённый балками подвесной мост отрывается от опор и начинает пьяно гулять в воздухе...