Жером пока не оборачивался к публике, но стоял спиной, глядя на товарищей с видом инспектора; слегка покачиваясь в такт музыке, но не рискуя отдаваться толпе, пока та не будет вполне готова. Клавишник из Боунса был отвратнейший, но это даже кстати: любые ошибки можно списать на умышленный «нойс»[47], до которого так охочи многие банды; кроме того, они и так по большей части потеряются в ундулирующих перекатах нейромускульных импульсов танцевальной музыки Аспаорто.

Жером и Боунс держали связь через Плато. Жером передал: Просканируй на предмет прослушки.

Ой блин... был ответ. Шутник хренов.

С некоторым запозданием ведущий представил их: под сводами зала раскатилось «ЖЕРОМ-X!», теряясь в хлынувших со сцены волнах звука, да, впрочем, аудитория и без того знала, кто это — собрались немногочисленные, но заядлые поклонники, ядро растущего лондонского культа, и звук уже начинал пробирать их...

Жером развернулся к ним и начал:

Жером почувствовал нарастающее возбуждение: член уже подсказывал, что делать. Ухватив ядрёный ритм, он выдал:

Зал сотрясся: на каком-то молекулярном уровне в пляс, пустились сами стены.

От Костяной Музыки Баррабаса неизменно подташнивало. Но он постарался скрыть свои чувства от Джо Энн, танцуя с ней среди толпы; их зажали, как шпроты в банке, и у Баррабаса спазмы прокатывались в кишечнике. То и дело в маслобойке тел он выхватывал взглядом янки-гика, Жерома-X, который бренчал на аэрогитаре и пел, не слишком попадая в такт. Рядом, точно вытащенная из моря медуза, извивалась толстая негритянка, которую периодически пробивало на госпелообразный бэк-вокал. Нечто вроде:

И за каким хреном им понадобились эти гребаные частоты, от которых кости дрожат? раздражённо подумал Баррабас. Он об этом читал, но был в костяном танцзале только однажды. Некоторые считали, что костные вибрации способствуют раку костного мозга, а другие заверяли, что они этот рак лечат.

Какого мнения ни придерживайся, а инфразвук и вправду пробирал до мозга костей неслышимым приливом; тебя щепкой несло на его волнах, аккорды дрожью отдавались в костях, черепе, плоти. У некоторых рецепторы Костяной Музыки были вмонтированы в черепа, тазовые кости, позвоночник: всё тело как антенна, работающая на неслышимых частотах. Многие находили это ощущение экстатическим. Сексуальным, гипнотическим, всепоглощающим.

— Ты в порядке? — прокричала ему в ухо Джо Энн. Он едва её слышал. — У тебя такой вид, будто ты щас усрёшься!

— Я не привык к этой костянке!

— Ладно, пойдём стаканчик пропустим.

Она схватила его за руку и потащила в бар. Ему не нравилось, когда девушка с ним так поступает, но он был на всё готов, чтобы вырваться из танцзала.

Двери бара поглощали музыку, так что дрожь в костях почти оставила Баррабаса. Тут было темно, как и полагается в подобных местах; единственным источником света служила сама барная стойка, сделанная из витражного стекла. Мрачные, странной формы панели кроваво-красного, винно-пурпурного, нефритово-зелёного и тускло-синего цветов, иногда подсвеченные изнутри, отбрасывали в тёмную прокуренную комнату случайные полосы света разных цветов. Баррабас сел в пурпурную полосу, Джо Энн, широко расставив ноги, в зелёную, так что серые глаза её обрели нефритовый оттенок.

Они заказали водку и мартини, подвинулись друг к другу между группами потных полуголых мужчин, хихикавших над кокаиновыми коктейлями. По коктейльным соломинкам бежала реклама; стонала цифровая музыка, наводя на мысли о готовом развалиться механизме. На стенах красовались видеокартины, воссоздавая средневековые изображения распятия и воскресения Христа в мрачных светотеневых ксилографиях, но время от времени образы Христовы перемежались другими фигурами, картинами Пола Мавридеса и прочих культовых медиазвёзд посткислотной хаус-эры. Тимоти Лири возносился на небеса, используя компакт-диск вместо летающей тарелки; Уильям Бэрроуз с Лори Андерсон танцевали вальс в лагере смерти под музыку Штрауса, исполняемую оркестром истощённых узников; Котцвинкл с Уильямом Гибсоном играли в кости, имевшие форму человеческих черепов; минимоно-звезду Каллайса приковывали цепью к инвалидному креслу Стивена Хокинга; Филип К. Дик и Рик Крэндалл боролись в армрестлинге руками, растущими у каждого из середины лба; вершина Триумфальной Арки рушилась, увлекая за собой Рикенгарпа; Иван Стэнг подбрасывал бумажные купюры двадцатого века в костёр, на котором заживо сжигали улыбавшегося Дж. Р. «Боба» Доббса; демоническая орда поп-звёзд двадцатого века пожирала Дэвида Боуи; Игги Поп трахал миссис Анну Бестер, президента Соединённых Штатов Америки.

И снова явился Христос, мёртвый, исполосованный, но готовый воскреснуть; божественное тело покоилось на коленях Марии Магдалины.

— Тебя эти сбежавшие данные беспокоят? — спросил Баррабас. — В смысле, из Мозгобанка.

Джо Энн покачала головой.

— Тут им места нет, столько всего в буфере ввода! А тебе лучше?

— Ага. Извини за танец. Я пропущу ещё пару коктейлей, а потом...

— Не переживай. Сегодня всё равно слишком тесно, чтобы нормально потанцевать. А чем ты у доктора Купера занят? Видео снимаешь?

— Документация, монтаж, всякое такое. — Ему нужно было сменить тему; он видел, как Джо Энн хмурится.

За его спиной пустились в спор двое парней, перекрикивая друг друга; никто не слушал оппонента. Баррабаса пробила дрожь, и не от музыки, когда он понял, о чём это они.

— Гребаные фашики ВА уже в Парламенте, и шо ты с ними бушь делать, э? — вопросил один, белый с дредами. — Да мы этих нациков ни в жисть из страны не выгоним без гражданки, без ё...ной гражданской войны, ну ты хоть это понял, чувак?

Другой, негр, чей скальп был скульптурирован в очертаниях зданий родного квартала, говорил одновременно с первым:

— Ну да, эти трахнутые на все бошки праворадики везде, но как ты, блин, предлагаешь от них избавляться? Ты как собрался с ними драться, чел? Систему надо взломать, я те грю, систему!

Баррабас с недовольством заметил, что Джо Энн к ним прислушивается. Он задумался, что будет, узнай она о том, как ВА контролирует лабораторию, куда она нанялась работать. И о том, не либералка ли она. В конце концов, она же человек творческий.

Она не замедлила ответить на его невысказанные вопросы, отпустив реплику:

— ВА меня реально пугает, они набирают силу. Расизм — такая странная штука! Вроде старых заблуждений, что мир плоский, а Солнце вращается вокруг Земли!

— Да ну! — пошутил Баррабас, надеясь её отвлечь. — Солнце не вращается вокруг Земли? Первый раз слышу!

Она мимолётно улыбнулась — будь же серьёзней, дескать.

— Я имею в виду — ну а что мы можем сделать с расистами? Чувак прав. Они уже встроились в систему...

Он был в системе. Жером почуял это раньше, чем увидел. Он вошёл.

Вычислительную работу он переложил на левое полушарие — а камуфлирующую на правое.

Правое полушарие мозга пело. Произносило слова Шести разновидностей тьмы[48], пока левое работало с чипом.