— Поменяйся с Рубиком местами, — сказал Гурам. — Им есть о чем поговорить.

— А так говорить не могут? — спросил с вызовом Володя. — Нас стесняются?

— Ты ехать хочешь? — спросил Гурам.

— Хочу, — сказал Володя, не понимая, куда Гурам клонит.

— Так вот, чтобы он мог вести машину и говорить, Рубик должен сидеть на твоем месте. Понял?

— Опять ему фартит! — зло сказал Володя и вылез из машины.

Рубен сел рядом со мной, и мы поехали.

— Моих когда ты видел в последний раз? — спросил негромко Рубен.

— В 88-м, — сказал я. — Как раз перед этими событиями я приезжал в Баку летом. Мать твоя уже умерла, видел Ашхенку и Амалю.

— А Веника не видел? — спросил Рубен.

— Беник закончил институт и работал уже в Ереване, — сказал я. — Ты не знал?

— Нет, — сказал Рубен. — Откуда?

— Мог ведь переписываться с ними.

— Дурак был, — всхлипнул вдруг Рубен. — Я ведь много раз выходил на волю, сроки у меня всегда были небольшие, но домой не ехал. Стыдно было к нам во двор прийти. Когда помоложе был — приходил, ты видел. А когда старше стал — стыдно стало. А Элька как?

— Эля вышла замуж за фотографа, у него ателье было на Телефонной. Две дочки у нее. А где сейчас — не знаю. Все армяне с нашего двора вроде остались живы, но куда разъехались — не знаю.

— А смогу я кого-нибудь найти? — спросил Рубен. — Как думаешь?

— Я думаю, легче всего найти Веника, он на заводе синтетического каучука в Ереване работал после распределения. Наверное, остался в Ереване. Куда ему еще ехать? Хотя, знаешь что? У вас ведь дядька в Америке обнаружился.

— Какой дядька? — удивился Рубен.

— Брат твоей мамы. После плена он попал в Америку и там и остался.

— Дядя Амо? — поразился Рубен. — Мать думала, что он убит.

— Нет, жив, и там он стал миллионером, — сказал я. — Фотографию я видел — он с семьей снялись на лужайке возле своего дома.

— Смотри, Гурам, Рубик теперь завяжет и в Америку свалит за наследством! — сказал сзади Володя.

Рубен тут же толкнул меня легонько локтем и, когда я посмотрел на него, сделал знак, мол, потише об этом. Я понял.

— Потом Веник сказал мне, что дядька умер, — сказал я, подмигнув Рубену. — Он ведь старше твоей матери был, верно?

— Старше на шесть лет. И потом, зачем ему мы, беднота! — сказал Рубен с неподдельной обидой.

Этот дядя Амо завалил семью Лалазаровых посылками: там были женские чулки, белье, одежда, радиоаппаратура, джинсы, мужские рубашки (одну я купил у Веника по льготной цене, как ближайший сосед, тогда такие рубашки были высшим шиком и назывались «батен-даун»), газовые зажигалки, жевательная резинка и разная мелочь, стоившая на черном рынке огромных денег. Семья Рубена развернула бойкую торговлю посылочным товаром (в месяц раз приходили им посылки из США) и, примерно, полгода семья жила припеваючи, пока Арусяк вдруг не вызвали в соответствующие органы и после этого прекратились и посылки, и связь с дядей Амо. (Я был в курсе, поскольку адрес на конвертах писем дяде писал по-английски я.)

— Так что не думаю, что родных тебе надо искать в Америке, поищи лучше в Ереване, — сказал я.

— Буду теперь искать, — сказал Рубен. — Хороший был у нас двор, — с душой сказал вдруг он. — Как вспоминаю — так плакать хочется.

— А ему все время хочется плакать, — подал голос Володя.

— Глохни! — осадил его Гурам.

— А про Джулю Кочарову что-нибудь знаешь? — спросил Рубен.

Джуля жила в квартире на нашем же общем балконе. Она была ровесницей Рубена, жила ее семья в военные годы в жуткой нищете, ходила Джуля в каких-то обносках, лицо у нее было очень некрасивое, со следами от оспы, но с детских лет она с утра до вечера пела неземной чистоты звонким голосом. Пела арии из опер, неаполитанские песни.

— Знаю. Джуля закончила консерваторию по классу вокала. получила распределение в Луганск, стала там примой-певицей и приезжала в Баку на гастроли, пела в филармонии. Почти весь наш двор был тогда на ее концерте. Завалили ее цветами. На «бис» вызывали.

— Я знал, что она будет певицей, — сказал Рубен. — Как она пела! До сих пор в ушах звучит ее голос. Я ее, можно сказать любил, хотя сколько мне лет тогда было? Тринадцать-четырнадцать… А первый свой серьезный срок я получил, когда для нее хотел украсть бриллианты в одном доме. Забрался туда по водосточной трубе. Все вроде прошло чисто, но спуститься вниз не смог — боялся идти по карнизу! Когда туда лез — вниз ведь не смотрел, а обратно — как увидел высоту — испугался. Если б получилось — Джуля не жила бы в бедности. Я очень хотел ей помочь. А она и не знала, что я ее любил, что я для нее бриллианты хотел стырить.

— Вот здесь направо, — тронул меня за плечо Володя. — И вон у той продуктовой будки можешь тормознуть.

— Я тебе оставлю номер своего телефона, — сказал я Рубену. — Позвони, а я попрошу двоюродную сестру в Ереване поискать через адресный стол Веника. Может, что и получится.

— Прости, Сержик, если что не так.

— А ты забери свои деньги, — протянул я Володе его пятьдесят долларов. — С земляков деньги не берут.

— Да ладно! — отмахнулся, выходя из машины Володя. — Выпьешь за наше здоровье!

— Забери, — сказал ему Гурам. — Он не возьмет.

Володя забрал свои деньги. Я записал Рубену номер своего телефона.

— Спасибо, Сержик, — сказал мне Рубен. — Все же хороший у нас был двор, скажи!

— Не то слово! — сказал я, и мы с Рубеном обнялись.

Был бы он один, пригласил бы к себе домой. А с такой компанией…

Двоюродная сестра раздобыла мне адрес Веника. Но Рубен так и не позвонил мне. Видно, опять стыдно стало.

Декабрь, 2010 г.

Я получил открытку с приглашением на телефонный разговор с Чарджоу. Целый вечер я ломал голову, кто из моих знакомых мог оказаться в Чарджоу, так и не вспомнил ничего. На следующий день решил отпроситься на работе и поехать на почту.

Гришка, старший дизелист, узнав в чем дело, сказал:

— Можешь даже не отпрашиваться у бурильщика. Я справлюсь. Никто не заметит.

— Как поговорю, постараюсь вернуться, если будет попутка, — сказал я.

— Да не бери в голову! — отмахнулся Гришка. — Хорошо еще, если отсюда будет попутка.

Попутка подвернулась. В середине дня пришла машина с цементом, мы с Гришкой и еще двумя рабочими выгрузили мешки, и вот на этой машине я и уехал с буровой.

Кого хотите я ожидал услышать в телефонной трубке, только не Ирку Крикалеву.

— Сережка, не падай, это я! Узнала твой адрес от Олега Дементьева. Мы с тобой оказались соседями. И завтра я приезжаю в твой Катта-Курган в командировку. Сможешь встретить меня?

— Что за вопрос, Ира! Конечно, встречу.

— Как у вас с гостиницами?

— Не знаю, никогда не жил здесь в гостинице. Можешь остановиться у меня, — сказал я и замер, ожидая ответа.

— Если не стесню тебя, то предложение принято, — сказала Ира, и в тот момент я очень обрадовался, что она остановится у меня. Сомнения начались позже.

На буровую я в тот день не вернулся — час простоял на проселочной дороге, ведущей в сторону буровой, и пошел домой. Все это время я думал, что я скажу Людке. Дело в том, что я с полгода назад познакомился на танцах с Людой — 17-летней девушкой, у нас начался бурный роман, и уже больше четырех месяцев она жила у меня. У Людки была, на мой взгляд, идеальная для женщины фигура: очень узкая талия, переходящая в какие-то нереальной красоты соблазнительные ягодицы — как будто с карикатур Бидструпа; полное отсутствие живота — я все время сравнивал ее с гончей, такой у нее был подтянутый живот; небольшие груди, пшеничного цвета волосы — короче, когда после наших любовных утех Люда вставала, включала электроплитку, доставала сковородку, чтобы сделать по моей просьбе яичницу, я минуты две следил за ее движениями, изгибами ее голого тела, и мне казалось, что это не девушка, а какое-то неизвестное животное, по красоте и грации превосходящее обычное человеческое создание. И я не выдерживал, говорил: