— Ну, я вообще-то хотел, чтобы у тебя жена была армянка. И мама этого хотела. Но здешние армянки давно уже стали американками, а если жениться на американке, какая тогда разница, откуда она родом, какой веры, какого цвета. Главное, чтобы человек был хороший, — сказал я и сам удивился, какую сложную фразу я сказал.

И Артур удивился.

— Папа, я не знал, что ты у меня философ! — схватил он меня за плечи. — Если б я это знал — давно бы тебе все рассказал.

И дальше я слушал Артура, а сам думал, не поверите, опять как философ. Вот что я думал: если бы Артур мне все это сказал до отъезда в Майами, я точно встретил бы эту его негритянку в штыки. Был бы у нас наверняка неприятный разговор, я был бы категорически против его возлюбленной, возможно, заклинал бы именем матери не делать такую глупость и порвать немедленно с этой девушкой. И какие бы стали наши отношения с Артуром, я боюсь себе даже представить. Потому что в молодости любимая для мальчика-это вся жизнь, и если поставить его перед выбором, не всегда он сделает выбор в пользу родителей. И не потому, что он их не любит, а потому что инстинкт природы сильней любви к родителям. Так задумал Бог. И тот же Бог, я теперь в этом не сомневался, устами Володи пригласил меня в Майами, показал в неприятном свете мне эту девушку Эмму и точным пасом вывел меня на Таню. Какой пас!!! Ведь все вокруг сразу изменилось, и в первую очередь я! А от меня тянется цепочка к Артуру, его девушке… Как все сложно и в то же время просто! И я чуть не застонал в этот момент, представив, что было бы без этого паса.

— Папа, что с тобой? — заметил перемену на моем лице Артур. — Ты так не считаешь?

— Нет, Артурчик, ты во всем прав. — сказал я. — Теперь у меня один вопрос. Как у мужчины к мужчине.

— Говори, папа, — сказал Артур.

— Что ты скажешь, если и твой папа женится? — сказал я и мысленно зажмурился, потому что испугался, вдруг Артур скажет что-то вроде: «Ты шутишь, папа? Зачем тебе это?».

— Я об этом давно думаю, — сказал Артур, — но не решался тебе сказать. Конечно, тебе надо жениться. Потому что в последнее время ты стал как робот, как функция — работа-дом-универсам-работа. Больше тебя ничего не интересует. У меня впечатление, что после смерти мамы и ты как бы умер.

Тут, честно вам скажу, недостойно, может быть, это мужчины, тем более кавказца, но я чуть не разрыдался. Какой-то противный кошачий всхлип вырвался из моего горла, глаза стали мокрыми: если бы не было Артура, я бы разрыдался, честное слово, потому что уже давно надо было, чтобы этот всхлип, пусть такой, какой получился, но чтоб хотя бы он вышел из меня, освободил бы мою душу.

Артур обнял меня, я положил голову ему на плечо. Сын говорил мне что-то, успокаивал меня, а я думал только одно: «Какой пас! Какой пас!».

Октябрь, 2010 г.

Жизнь моя стала усложняться после того как я осталась с двумя детьми одна. Володьку убили, а Гриша исчез бесследно, пропал без вести, и, думаю, бесследно только для меня и для моей дочери. А так живет где-то и радуется, что я на алименты не подаю и его не разыскивают по моему заявлению. А как я должна растить нашу дочь без отца — это его не волнует.

Тем временем жизнь вокруг меняется, ничто не стоит на месте, и для меня, мне кажется, настали трудные времена. То, что раньше имело хоть какую-то ценность, сегодня не стоит и копейки. Вот я — закончила педагогический институт, а что с этого? После первого же урока (мой предмет — история) поняла, что в школе мне делать нечего. Не тот у меня характер, чтобы учить детей. Я никак не могла угомонить ребят, с трудом провела перекличку, а приступить к уроку так и не смогла — ученики мои шумели, перескакивали с парты на парту, некоторые даже выходили из класса, потом возвращались. Когда я в школе училась — такого у нас не было. И поняв, что мне их не успокоить, я села за кафедру и стала смотреть в окно.

Так и просидела весь урок, не обращая внимания на хамское поведение учеников, а потом пошла к директору и написала заявление об уходе. И устроилась в библиотеку. А потом, когда мой первый муж Володя открыл автосервис, я уволилась и стала помогать ему вести отчетность, освоила компьютер, бухучет. А когда родился Витя я, вплоть до Володиной смерти, сидела дома с ребенком. Когда бандиты стали давить на него, он перевез меня с сыном к своей тетке за город, а сам решил бороться с ними. Характер у него был твердый, бескомпромиссный, закаленный комсомолом — вот он и добился, что они его грохнули. И тут же появился Гриша, он любил меня еще со школы, очень переживал, когда я вышла замуж за другого, а после смерти Володи взял на себя все заботы обо мне и сыне и стал вскоре незаменимым членом семьи. Пока не родилась Маша. После этого у него как будто включился механизм выживания, который, я знаю, есть в животном мире — многие самцы бросают самку после рождения детенышей: он стал все чаще ночевать в доме своей матери, чтобы его не тревожил по ночам Машин плач, чтоб не приходилось ему нянчиться с ребенком. И по выходным старался отдохнуть вне семьи. Поразительно: меня любил самозабвенно, а к ребенку никаких чувств не испытывал. Вот и такое бывает, оказывается, в жизни. А кончилось тем, что он завел себе молодую девчонку, приехавшую к нам в город погостить к родственникам, и уехал вместе с ней. И с тех пор его не видно.

Опять я стала искать работу — в библиотеке уже не имело смысла работать, там платили копейки, а об учительстве и подавно не стоило думать, и в конце концов я устроилась продавщицей в цветочный киоск. Детей определила: Витю — в детсад, Машу — в ясли. Тяжело, но жить было можно. Мужчины вокруг меня всегда вились: не могу сказать, что я такая уж красавица, но фигура у меня стройная, я не полная, но в теле, а мужчины это любят, к тому же блондинка, да и глаза голубые — весь набор для покорения любого мужчины. Правда, сама я никого не завоевывала, не тот у меня характер, а вот моя институтская подруга Зина говорила, что она бы с моей внешностью горы свернула. И я ей верю, потому что она со своей внешностью — фигура у нее ничего, но глаза какие-то рыбьи и подбородок акулий — родила от какого-то богатого испанца ребенка, назвала его Хуаном, и этот испанец каждый месяц присылает какие-то астрономические суммы на содержание ребенка. Но Зинке показалось этого мало, и она еще двум своим любовникам сказала, что этот мальчик — их сын: любовнику-армянину сказала, что назвала его Гагиком, а второму, еврею, что назвала Изей в честь умершего недавно отца этого любовника. И живет в полном шоколаде. Недавно родила еще одного мальчика, и когда Зине показали в роддоме кого она родила, она стала рыдать. И знаете, почему? Никогда не догадаетесь! Потому что мальчик родился темненьким и с большим носом, явно от того армянина, а должен был, по расчетам Зины, родиться блондином от ее нового любовника-олигарха. Так что все ее стратегические планы этот мальчик разрушил. Но армянин-отец — человек довольно состоятельный, так что взять на свои плечи заботу еще об одном своем ребенке для него не проблема, а радость, так что Зина не очень уж проиграла. К тому же, я уверена, в отцы мальчику она припишет еще кого-нибудь из своих любовников, может быть, даже того блондина-олигарха.

К сожалению, а может, и к счастью, у меня никогда так не получится, как у Зины. Но факт остается фактом. Если до рождения детей я могла играть роль невесты и будущей жены, то теперь, с двумя детьми, оставалась для меня только роль любовницы. Было у меня за эти три года после Гриши несколько романов, но они ничего, кроме горечи и ощущения неправильно прожитого отрезка времени, у меня не оставили. И, конечно, рожать от них детей я не собиралась, хоть один из них и был очень состоятельным человеком.

А тут еще наш киоск перекупил один кавказец, у которого на родине была семья и куча детей, но он сразу стал приставать ко мне. Обещал золотые горы, стал делать мне дорогие подарки, которые я не принимала, проходу мне не давал — целыми днями сидел в моем киоске и даже попытался как-то овладеть мною силой, после чего я вынуждена была уволиться.