Мы с Людкой не сговариваясь направились, обнявшись, к моему дому. Мы в самом деле очень соскучились друг по другу. Людка радостно пела «Санни Сайт он дзе стрит» — песню из репертуара «Даг Дагс», я подпевал ей и вдруг остановился, как вкопанный. Из окна какого-то дома неслись звуки песни Клавдии Шульженко.

«В запыленной связке старых писем.

Мне случайно встретилась одно…

— Подожди, — сказал я Людке. — Давай послушаем.

— Это ведь Клавдия Шульженко, — удивленно посмотрела на меня Люда.

— Тебе она нравится? — спросил я.

— Мне да, — сказала Люда — Я ее люблю. Но тебе ведь не нравится.

Я помедлил с ответом, вслушиваясь в песню.

Хранят так много дорогого

Чуть пожелтевшие листы,

Как будто всё вернулось снова,

Как будто вновь со мною ты!

— Ты знаешь, — сказал я, продолжая слушать песню, как будто в первый раз ее услышал, — и мне теперь она, пожалуй, тоже нравится.

Январь 2011 г.

Я знал Пойо уже лет пять, и мне он нравился. Во-первых — он был русскоговорящий испанец, точнее, перуанец, он был из Перу. А когда язык общий, сразу ясно, что человек из себя представляет. Так вот Пойо, это уже во-вторых, хотя, наверное, должно стоять первым — был нормальным парнем. Он пять лет учился в Санкт-Петербурге в Лесотехническом институте, жил там в общаге, привык к нашей жизни, полюбил наших девушек, научился пить водку, ругаться по-настоящему в общем, если бы не сильный заграничный акцент, то несмотря на внешность гаучо, его вполне можно было принять за кавказца или среднеазиата. Я не знаю, почему он покинул Перу и оказался в Майами, я его не расспрашивал по этому поводу, знаю только, что был он женат здесь на русской танцовщице из русского ресторана «Тройка»; говорят, красивая девка, но вышла она за Пойо только чтоб получить гражданство, а потом выяснилось, что у нее был любовник — бас-гитарист из оркестра этого же ресторана, и Пойо развелся с ней. Так все говорят — я его об этом тоже никогда не расспрашивал. А вот то, что он мне сам рассказывал — за это я ручаюсь: он с двумя русскими ребятами открыл дискотеку, дела поначалу шли у них хорошо, а потом ребята эти его кинули, и он потерял на этом деле почти все свои деньги. Но, несмотря на это, контакты с русскими не прекратил, все свободное время ошивается в русском районе Майами, легко заводит знакомство с русским людьми, особенно с девушками, и явно получает от общения с русскими удовольствие. А ведь прошло уже больше восьми лет, как уехал он из Санкт-Петербурга. Вот так и я с ним познакомился случайно в русской церкви. Я пришел туда на Пасху и, когда ставил свечку, обратил вдруг внимание на него — он тоже ставил свечку рядом со мной.

— Я знаю, что католикам можно ставить свечку в православном храме, — сказал он мне. — И, вообще, Бог — один на всех. Так что это — не грех! Но зато какие здесь девушки!

И в этом он был, конечно прав — мы на том крестном ходе познакомились с двумя отличными девушками из Перми и поехали все вместе отмечать Пасху в ресторан «У Лукоморья», а оттуда поехали к Пойо домой. Вот так и состоялось мое знакомство с Пойо.

Почему я вам об этом рассказываю? Для того, чтобы вы понимали, какие у нас с ним были отношения. То есть мы не были близкими друзьями, но у нас были хорошие отношения: мы время от времени созванивались и вместе проводили вечера — в основном, знакомились с девушками, но иногда и просто сидели у него дома, попивали вино и играли в нарды.

Так вот, после кризиса мои дела вдруг пошли плохо: я работал на такси, а тут бензин жутко подорожал, да и аренду за машину хозяин повысил, да к тому же лето началось, а это самый плохой сезон для такси. Короче, я ушел с этой работы, а новую все никак не мог найти, а тут еще румейт — взрослый мужчина, с кем я снимал на пару квартиру, — съехал, сказал, что уезжает в Цинцинатти, там, мол, ему предложили хорошую работу. И я остался один в двухбедрумной квартире и, естественно, платить за нее один я не мог, а нового румейта пока найти не удавалось.

И вот встречаю я раз Пойо и рассказываю ему о своих делах. А он мне говорит:

— Помнишь, у меня жил художник в пристройке? Николай? Он неожиданно уехал в Нью-Йорк, даже не попрощался со мной, только записку оставил, что съезжает, и теперь эта комната уже неделю как пуста. А в другой комнате живет Дмитрий, ты его тоже знаешь. Я дал объявление в газету, но если хочешь — я сдам тебе комнату художника на 100 долларов дешевле, чем написал в объявлении. Терем-теремок из русской сказки помнишь? Будем жить вместе.

Меня этот вариант очень даже устраивал, и я на следующий же день переехал в Пойо. У Пойо был небольшой дом, он его перестроил так, чтобы мог сдавать две комнаты в аренду — сделал отдельный вход в эти комнаты, а туалеты с душевыми там были уже. Себе оставил большой холл и мастер-бердум — то есть большую спальню. Обоих его квартирантов я немного знал. Художник был родом из Свердловска; в одно время, как рассказывал Пойо, он неплохо зарабатывал в Калифорнии, имел там свой дом, жену, но проигрался в казино, все потерял, и жену тоже — она ушла от него, и художник очутился в Майами. На каком-то вернисаже Пойо с ним познакомился, ему очень понравилась картина художника, на которой были изображены заснеженная опушка, изба, по самые уши зарытая в снег, легкий дымок, курившийся над избушкой, серое холодное солнце, проглядывающее из-за буро-сизых облаков, и две огромные разлапистые заснеженные ели. Картина эта так всколыхнула ностальгические чувства Пойо, что он купил картину у художника, практически не торгуясь. А узнав, что художнику негде жить, предложил одну из своих комнат, и вместо квартплаты художник должен был рисовать для Пойо две картины в месяц на аналогичную тему — лес, зима, избушки, можно с животными и т. д.

Во второй комнате жил верзила Дмитрий из Томска — типичный сибиряк по замашкам и внешности. Пойо говорил, что он — великолепный массажист, просто от Бога, но не имеет лицензию на такой вид деятельности и, главное, вида на жительство и потому перебивается случайными заработками, которые ему, в основном, подкидывал Пойо.

Сам Пойо считал, что его лесотехнический диплом здесь в Майами на фиг никому не нужен и потому он поступил на курсы хиропрактиков, получил лайзенс, то есть имел право официально заниматься массажем, и устроился на работу в медицинском центре. У него дома в холле был специальный стол для массажа, и он часто принимал там клиентов в нерабочее время.

Комната художника пропахла куревом и масляными красками так, что никакие ароматизаторы и вентиляторы не могли, казалось, перебить этот стойкий запах.

— Курил, как лошадь, — сказал мне Пойо. — Очень он нервный человек, прямо струна натянутая. Ну и пил, конечно. А как выпьет — говорит только о самоубийстве, представляешь?! Я на всякий случай спрятал все веревки, ножи. Хотя все говорят, что после смерти художника картины его подскакивают в цене. А у меня ими дом забит, все же больше года он жил здесь. Я позваниваю ему в Нью-Йорк — жив еще, слава Богу!

Прожил я с неделю у Пойо. Соседа Дмитрия видел всего раз, да и с Пойо все мельком — был занят поиском работы, а потом Пойо срочно уехал в Перу — вызвал его брат: что-то связанное с совместным туристическим бизнесом в Мачу-Пикчу, главной исторической достопримечательностью Перу. Перед отъездом я успел переговорить с Пойо по поводу его «Форда»-трака: трак был старенький, Пойо им не пользовался — ездил на «Тойоте-Камри», а у меня возникла идея, что на этом траке можно перевозить небольшие грузы, которые не помещаются в багажник легковушки. Договорились, что я буду платить Пойо в месяц 100 долларов за трак. Пойо улетел, я дал объявление в русскую газету, и мне стали поступать заказы: перевезти софу, барбекюшницу, торшеры, кресла, горшки с пальмами — в общем, идея оказалась верной, и дела мои более-менее пошли. С Дмитрием мы виделись очень редко, практически не пересекались. Я — по одну сторону дома, он — по другую. И вот однажды в воскресенье приходит он ко мне утром и говорит: