Когда Янковский выскакивает на крыльцо, я сначала отвлекаюсь на его широкие плечи, обтянутые белой рубашкой, и потом уже соображаю окликнуть его.

– Глеб!

– Я думал, ты ушла, – обернувшись, говорит он с облегчением в голосе.

– Просто не хотела мешать.

Он подходит ко мне вплотную, но не решается взять за руку или поцеловать. Но хочет, я это чувствую.

– Мне кажется, – произношу медленно, – мы с тобой немного не с того начали.

– В смысле?

– Я думаю, нам нужен был другой старт.

– Ты меня пугаешь, – его брови почти сходятся на переносице.

Я достаю из сумки учебник физики и протягиваю его Янковскому.

– Что это? – он не торопится его забирать.

– Это тебе.

Глеб все-таки берет книгу, бросает на меня напряженный взгляд. Потом открывает первую страницу и видит свой портрет. Под ним черной ручкой жирно выведено: «Янковский, душа моя».

На лице его ясно написано смятение. Он листает страницы и видит строчки наших песен, скетчи, портреты. Но теперь все это – не выдумки, а наша с ним история. Я нарисовала даже драку с Вадосом, хоть это и далось мне непросто.

Когда Глеб доходит до последней страницы и опускает учебник, я наслаждаюсь калейдоскопом эмоций в его голубых глазах. Он порывисто обнимает меня, сжимает до хруста в костях и шепчет мне в макушку:

– Яна, душа моя.

– Я люблю тебя, – говорю внезапно.

– И я тебя. Люблю. И я больше никогда не позволю тебе пропасть из моей жизни. Даже на несколько недель.

И он целует меня. Аккуратно, нежно, трепетно. Его губы едва касаются моих, но внутри все взрывается эмоциями.

– Ну слава богу! – слышу я у себя за спиной знакомый голос.

Я начинаю смеяться прямо Глебу в губы, а он отстраняется и недовольно говорит:

– Попов!

– Да че я?! – голосит Миша. – Сначала сами устроили, а потом Попов им не такой!

Глеб

– Ну что, кого не хватает? – Манкова целует меня в щеку и закидывает сумку в багажник.

– Барышевы опаздывают.

Толя жмет мне руку и бренчит кальяном в большом пакете.

– Ты чего его так по-варварски сложил? – я морщусь.

Он хмыкает:

– Без сопливых разберусь.

– А Попов?

Из машины выходит, потягиваясь, Яна:

– Ну зачем ты спрашиваешь, Свет? Мишаня всегда опаздывает. Еще с тех пор, как мы в школе в волейбол играли, а он последний мылся.

Девчонки обнимаются.

Толя выныривает из багажника, куда складывал пакеты, и подставляет Яне щеку для поцелуя.

– А парни в магазин пошли, – Яна чмокает Толю, походя поправляет что-то в его сумках и останавливается около меня, – сейчас будут.

Я кладу руку ей на плечо и притягиваю к себе. Целую в макушку и вдыхаю любимый запах. Черная смородина, ваниль. И что-то мягкое, нежное, так пахнет она сама. Должно быть, мой взгляд стекленеет, когда я вспоминаю, что в начале нашего знакомства Яна пахла полевыми цветами. Потому что Манкова смеется, запрокинув голову:

– Ей-богу, Янковский, обожаю, как ты меняешься, когда Янка рядом.

Я рассеянно улыбаюсь. Я сегодня слишком нервничаю, чтобы как-то парировать. К тому же она права.

Петрова встает на цыпочки, быстро целует меня в губы, а потом внимательно всматривается в мое лицо.

– Все в порядке?

– Конечно.

Но она хмурится, глядя на меня. Тогда я хватаю ее за нос:

– Штраф!

– Ай, Глеб! Ну что ты за человек.

– А вот и Барышевы, – кричит Манкова и машет руками, когда во двор въезжает тачка Яна, – ну и чего мы опаздываем?!

– У нас вчера самолет задержали, – оправдывается Ян через открытое окно.

Оливка же выскакивает из машины и с визгом кидается к Яне. Они обнимаются, забирая в свою кучу еще и Свету. Пищат, смеются, хватают друг друга за руки.

– Ну капец ты загорела! – Да? Я старалась! – Да ты просто черная, Свет, скажи?

– Насть, стемнеет, мы тебя не найдем.

– Блин, знаете какой это тяжкий труд? Сюда крем, сюда молочко, тут маслом мазала.

Ян выходит из машины и качает головой:

– И ведь это правда. Триста баночек, и все ну очень нужные.

Мы обнимаемся с лучшим другом. Он тоже загорел, а волосы немного выгорели на испанском солнце. Я запускаю руку ему в челку, чтобы навести там беспорядок, и наслаждаюсь его раздражением, когда он бьет меня по ладони.

– Мы последние или еще кого-то ждем? – интересуется Ян.

Толя хмыкает, прислонившись к капоту:

– Да Попова нет, как обычно.

– А че Попов? – кричит Миша, подходя к нам со спины.

Не сдерживаясь, мы смеемся. Манкова хохочет в небо, Толя закрывает лицо рукой, а плечи его вздрагивают. Кажется, в этой парочке весь звук на себя забрала Света.

Мишка жмет всем руки и говорит:

– Мы вообще-то на мою дачу едем, можно хотя бы сегодня на Попова не гнать?

– Ага, – я толкаю его в плечо, – но только сегодня.

– Ребята возвращаются, – звонко говорит Яна.

Кудинов и Кузнецов с пакетами подходят к машинам.

Попов здоровается с ними и притворно удивляется:

– Паха, а ты чего сегодня один? Где очередная фея?

– Заткнись, – бурчит Кудинов.

Я смеюсь:

– Пашка не в настроении, его первый раз бросили.

– Никто меня не бросал, – повышает он голос.

– Зацепила, что ли? – хватается за сердце Попов.

Кузнецов смеется, не сдержавшись, и получает обиженный взгляд друга.

– Ну что, по коням?

– Погодите, – Миша с подозрением прищуривается, – нас девять, а тачки всего две?

– Ну, кому-то будет тесно, – бросаю я, и мы все кидаемся к машинам, чтобы занять места.

Попов, как всегда, последним подхватывает свою сумку и кричит:

– Да это вообще моя дача!!

Уже вечером мы с парнями остаемся у мангала, пока девчонки о чем-то тихо переговариваются в беседке. Жарим последнюю порцию мяса и греем угли для кальяна. Алкоголь и жаркая июльская ночь кружат голову. Я смотрю в черное небо с россыпью ярких звезд и задумчиво говорю:

– А ведь в городе таких звезд и не увидишь.

– Ну ты романтик! – смеется Попов. – Уже готовишься сразить Янку?

Я шиплю:

– Тихо ты!

– Да че я сказал?

Ян хлопает нас по плечам:

– Да все, парни, успокойтесь. Ничего им там не слышно. Но ты, Миш, все-таки потише.

Я смотрю в беседку. Яна собирает каштановые волосы в высокий пучок, и я любуюсь ее тонкой шеей. Вижу, как выступают позвонки, когда она наклоняется к Свете и берет ее за руку, разглядывая маникюр. Толстовка задирается, открывая поясницу. Я шумно выдыхаю. Сколько лет прошло, а ей все еще и стараться не нужно, чтобы устроить у меня внутри ураган из эмоций.

– Поплыл, – говорит Кузнецов.

– Отвали.

– Янковский, ты такой злой, когда Янки рядом нет.

Мы смеемся. А Ян спрашивает, понижая голос:

– Ну а если серьезно, ты как, готов?

Я сосредоточенно киваю:

– Да.

Потом обвожу парней взглядом, их любопытные лица очень меня веселят, поэтому я выдерживаю долгую паузу, прежде чем сказать:

– Я купил учебник физики. И приклеил кольцо скотчем между страниц.

– Кайф! – выдыхает Ян. – Слушай, правда круто.

– Радуешься, что ты теперь будешь не единственный женатик? – смеется Кудинов.

Ваня переворачивает шашлык, а потом задумчиво говорит:

– Слушай, Глеб, я раньше никогда не спрашивал. Но мне всегда было интересно. Зачем ты вообще забрал те страницы?

Чувствую, как щеки краснеют, но надеюсь в темноте парни этого не заметят. Я молчу.

– Тебе не обязательно отвечать, – говорит Ян.

Согласно киваю. А потом все-таки говорю:

– Мне хотелось, чтобы меня кто-то так же любил, – я отпиваю пиво и скребу ногтем этикетку, но ребята молчат, ждут, когда я продолжу, – не знаю, я просто увидел эти рисунки, эти строчки, и мне захотелось забрать их себе. Не только листы бумаги. Эти эмоции, это восхищение. Мне, наверное, впервые в жизни захотелось что-то украсть у лучшего друга.