– На кого?

– Ты мне скажи.

Я кладу руку ему на плечо, веду выше, по шее, нахожу затылок, и притягиваю его еще ближе.

– Не играй со мной, Янковский, – предупреждаю лишь наполовину в шутку.

– Не буду, – серьезно отвечает он и отстраняется, – не дразни школьниц, они тебе голову откусят.

– Я тоже школьница, – говорю с придыханием, и Глеб, к моему удовольствию, замирает.

Я громко смеюсь и убираю руку.

– Успокойся, Янковский, не трону. Вон твой фан-клуб, сидят, зубами щелкают.

Я указываю подбородком в бок. Там сидит Алина, вцепившись ненавидящим взглядом в Оливку, а ее подружки хмуро смотрят на меня. Самая недовольная – Майя. Симпатичная брюнетка с тонкими чертами лица. Если б она еще не смотрела волком, была бы вообще красотка.

Глеб пожимает плечами и смотрит на часы:

– Ян, пора, а то русичка нам вставит за опоздание.

Уходя, Барышев поворачивается к нам, идет спиной вперед и говорит:

– Сегодня празднуем в «Котах», не забудьте!

– С чего ты взял, что празднуем?

– А что, с твоими убийственными подачами можно проиграть? – с фирменной ухмылкой говорит Глеб, и они уходят.

Оливка двигается ближе ко мне:

– И когда вы перестанете вести себя как два идиота?

– Нормально я себя веду, – отзываюсь хмуро.

– Да всем очевидно, что вы друг другу нравитесь.

– Насть, я разберусь, – зачем-то говорю я, хотя и ежу понятно, что ни черта я не разберусь.

Она только качает головой, а я раздраженно откусываю пирожок с яблоком.

Я выхожу в зал и удивленно отмечаю, что многие уже заняли трибуны. Чем ближе финал, тем больше зрителей приходят смотреть. Например, Вадос теперь посещает каждую нашу игру, чем ужасно бесит Глеба. Думаю, по большей части он за этим и приходит. Вот и сейчас он кричит мне:

– Яна, привет! – и радостно машет рукой.

Я отвечаю на приветствие, и передо мной тут же вырастает Глеб.

Говорит:

– Давай руку, замотаю тебя, болезная.

– Почему он так тебя раздражает? Вы что-то не поделили?

– Не люблю скотов.

– Ого, – усмехаюсь, – а с тобой лучше не ссориться.

– Вот и не ссорься, – он сосредоточенно фиксирует мой больной палец.

Я смотрю на его ресницы и вдруг говорю:

– Я видела, как ты разнял детскую драку. Ты хороший человек, Глеб. Но не бойся, я никому не скажу.

Янковский смотрит мне в глаза и, наклоняясь еще ближе, шепчет:

– Тогда это будет наш секрет.

Дыхание сбивается, а кожа покрывается мурашками. Не заметить это невозможно, потому что он держит мою руку. Я дергаюсь, вырывая у него катушку с пластырем. Голубые глаза приобретают то выражение, от которого горячая волна катится вниз по телу. Господи, как страшно и как сладко.

Глеб медленно тянется за моей рукой:

– Яна, ну что же ты, мы не закончили.

– Твои собачки меня сейчас на части порвут, – я стараюсь спрятаться за сарказмом, но Алина, Майя и их подружки действительно смотрят недобро.

– Меня больше интересует вот что, – он отрывает пластырь, опускает мою руку вниз, касаясь пальцами моего бедра.

Мурашки размером со слона снова беззастенчиво покрывают мою кожу. Я сглатываю. Глеб изучающе оглядывает открытые участки моего тела.

– Это реакция на меня?

– Да, Янковский, ты совершенно жуткий человек. Это от страха! – выдаю с возмущением.

И тут же сбегаю, поджав хвост. Встаю к Манковой в пару, и мы отрабатываем удар. А что мне надо было сказать?! Да, от твоего присутствия у меня колени трясутся? Мечтаю быть с тобой? Все, что было в учебнике, жуткая глупость и бред? Выброси вырванные листы и давай встречаться? Люблю, оказывается, не твоего друга, а тебя? Поцелуй меня, потому что я хочу этого так сильно, что аж во сне это вижу?

Разозлившись от своих же мыслей, луплю по мячу что есть силы. Манкова отскакивает в сторону:

– Петрова, полегче! Побереги запал для соперников.

– Извини, – бормочу я и оборачиваюсь на Глеба.

Смотрит на меня, а на губах дьявольская усмешка. Да чтоб тебя. С раздражением тру руки, пытаясь стереть предательские мурашки со своей кожи и слышу, как он смеется.

Этот матч мы тоже выигрываем. Еле-еле, потому что команда реально сильная, но у нас выходит. Глеб и Ян просто фееричны. Точны, техничны, чувствуют друг друга без слов, будто один разум в двух телах. Последний мяч мы разыгрываем на троих, и когда Глеб делает вид, что загасит, но обманным движением неожиданно скидывает под сетку, куда никто не успевает, раздается оглушительный свисток, а зал взрывается улюлюканием. Я же визжу и запрыгиваю на Глеба, обхватив его ногами за талию. Он легко подхватывает меня и прижимает к себе. Я зажмуриваюсь и растворяюсь в моменте и своих ощущениях. Широкая грудь, к которой я льну как кошка, его крепкие руки, которые поддерживают меня, от всего этого мое сердце сходит с ума. Я чувствую, как его сердце тоже колотится и бьется в ребра мне навстречу. Глеб пахнет чем-то теплым и сладким, но в то же время так терпко, что в горле начинает першить.

И через секунду мы уже оказываемся погребены под месивом из нашей команды. Эта куча-мала стала еще одним нашим ритуалом. Мелькают какие-то части тел, Попов в восторге трясет меня за плечи, а я смеюсь и кричу:

– Вы меня раздавите!

Счастье, безграничное и абсолютное, накрывает меня полностью и без остатка.

Когда я выхожу из душевой в раздевалку, теперь уже наученная опытом и потому полностью одетая, там уже полный комплект. Кроме Миши Попова, он, как всегда, еще моется. Оливка тоже тут и уже оживленно болтает с Манковой. Настя влилась в нашу тусовку так органично, как будто сама играет в волейбол. Кудинов протягивает мне бутылку шампанского, и я улыбаюсь.

От этих маленьких привычных ритуалов я чувствую себя тепло и как-то защищенно. Как будто тут, внутри нарисованного мелом круга, меня не могут коснуться никакие неприятности. Отпиваю сладкую газированную жидкость и морщу нос.

– Что такое? – спрашивает Паша.

– Очень сладко.

– О-о-о, – Глеб откидывается спиной к стене, – у нашей малышки прорезался голос. В следующий раз купим брют. Еще будут пожелания по райдеру?

Я награждаю его неодобрительным взглядом и из чувства противоречия делаю еще несколько больших глотков.

Меня передергивает, но я не подаю вида. Пузырьки бегут по венам и взрываются фейерверком в голове. Я сразу добрею, но говорю неодобрительно:

– Янковский, ты иногда так меня бесишь.

– А иногда… – тянет он выжидающим тоном.

– А иногда НЕВЕРОЯТНО СИЛЬНО бесишь.

– Ага, – влезает Кузнецов, – а вы двое бесите меня большую часть времени.

Кудинов тоже оживляется:

– Да, потому что всем понятно…

И, заметив мой взгляд, девчонки срабатывают быстро, Оливка накрывает ладонью болтливый рот Паши Кудинова, а Манкова громогласно перебивает:

– Всем понятно, что давно пора идти в «Котов»! Где Попов, все еще перышки чистит?

– А че Попов? – в дверях маячит обиженное лицо Миши. – Пускали бы меня в душ первым, вообще никаких проблем бы не было!

– Ты если первый соберешься, то шампанское и десяти минут не протянет.

Это Ян, бросает беззлобную шутку и тут же протягивает Мише бутылку, чтобы предупредить монолог в любимом стиле Попова «а че я?».

В раздевалке теперь царит легкая суматоха, и я облегченно выдыхаю. Не знаю, чего я боюсь. Наверное того, что, если Кудинов продолжит фразу, я покраснею, моя голова превратится в помидор и лопнет под давлением чужих домыслов и моих собственных мыслей.

Так, перешучиваясь, мы и выходим на улицу. Там одуряюще пахнет весной и новыми надеждами.

В «Котах» сегодня шумно и многолюдно, но Толя придержал для нас стол. Мы рассаживаемся, и Глеб приземляется рядом со мной, закидывая руку на спинку дивана за моей головой. Его вызывающий взгляд обращен куда-то в сторону, и, когда дым от кальяна за соседним столом рассеивается, я вижу Вадима. Закатываю глаза и вздыхаю. Теперь весь вечер Янковский будет вести себя как склочный пес.