Оливка хитро прищуривается:

– Значит, вы не переписываетесь, и он на тебя не смотрит. Хорошо.

Снова хватаю бокал и выпиваю колу залпом. Морщусь от неожиданной горечи. Миша хохочет:

– Петрова, могла попросить, а не воровать мой бокал!

Черт.

Оливка хихикает, а я шумно выдыхаю носом. Что за дрянь они пьют?

– Винни, это ром! – с улыбкой кричит мне Глеб, будто в очередной раз прочитал мои мысли.

Я закатываю глаза и поднимаюсь с места. Самое время поискать туалет. Спасаться бегством, видимо, мое призвание.

– Ты в порядке? – спрашивает Ян.

Я киваю и ухожу. Внутри все печет.

В уборной я умываюсь холодной водой и прикладываю к лицу бумажные полотенца. Внимательно смотрю на себя в зеркало. Вид немного шальной, но счастливый. Может быть, и стоило полтора года провести в статусе невидимки, чтобы сейчас с щелчком встать в нужное место в пазле.

Смотрю на часы, сама себе напоминаю, что нужно следить за временем. Конечно, мне можно опоздать домой, мама не станет звонить с проверкой ровно в двадцать три ноль ноль. Но я обещала проводить Оливку домой, а тетя Лика более трепетно относится к комендантскому часу. Настя говорила, что это из-за того, что у них приемная семья. Если вдруг кто-то сообщит, что ребенок шатается по ночам, у них будут большие проблемы. Оливка маму очень любит и ни за что не допустит подобных неприятностей.

Я выхожу из туалета и направляюсь к своему столу, как вдруг кто-то хватает меня за руку и тянет на себя. Теряю равновесие и падаю на диванчик рядом с Вадосом.

– Яна! Посиди с нами!

– Нет, спасибо, – нелепо барахтаясь, пытаюсь подняться.

Парень снова тянет меня за руку:

– Мы тебя приглашаем, да, ребят? Это Максим, наверное ты помнишь его последнюю подачу, – парень в ответ кривится, – это Вано, Стасик…

– Фигасик, – резко перебиваю я.

Вадим присвистывает и обнимает меня за плечи.

– Какая у нас тут злючка-колючка.

Я смотрю на Глеба. Он сжимает челюсти так, что я вижу, как на скулах ходят желваки. Вадос тоже это замечает. И, видимо, поэтому широко улыбается и притягивает меня еще ближе к себе. Я вижу, как Ян успокаивающим жестом касается плеча друга.

Перед глазами все немного плывет, видимо ром добрался до моего мозга. Мне становится жарко, и я пытаюсь сбросить с плеча цепкую ладонь, но делаю это не слишком уверенно. Чувствую себя как муха, которая увязла в паутине и сразу же сдалась.

Вдруг Глеб рывком поднимается со своего места и в два счета оказывается около нас.

– Яна, пойдем, – рычит он.

Я вжимаю голову в плечи:

– В смысле?

– Она хочет остаться, братан.

Вместо ответа Янковский берет меня за запястье, но я отдергиваю руку и, сама не зная почему, с вызовом говорю:

– Никуда я не пойду.

Голубые глаза недобро сужаются:

– Нет, ты не поняла. Ты уходишь сейчас со мной, – и он с нажимом добавляет, – душа моя.

Внутри все неприятно замирает. Я снова вспоминаю, что Глеб знает мою постыдную тайну, и именно благодаря позорным рисункам и признаниям я здесь. Тогда я позволяю снова взять себя за руку и послушно поднимаюсь.

– Но моя куртка, – бормочу тихо.

– Я принесу.

– Я обещала проводить Оливку.

– Ян проводит. Ян! Проводишь Настю до дома?

Барышев короткое мгновение вглядывается в лицо друга, а потом с готовностью кивает.

Глеб накидывает мне на плечи куртку и подталкивает к выходу.

– Да в чем дело? – никак не могу понять я.

– Уже поздно, – отрезает он.

Парень берет меня под руку, и мы поспешно спускаемся с крыльца бара. Внизу я поскальзываюсь, но он только крепче вцепляется в мой локоть.

Какое-то время мы идем молча и, скосив глаза, я смотрю на облачка пара от возмущенного шумного дыхания Глеба.

– Слушай, – я высвобождаюсь из его рук, и мы останавливаемся посреди улицы, – не знаю, что там между вами, но я не хочу участвовать в ваших соревнованиях.

– Ты про волейбол?

– Нет, я про то, как вы с Вадосом причинными местами меритесь.

– Ничем я не мерюсь, – бурчит Глеб.

– Ну а что тогда это было?

– А зачем ты это делала?

– Господи, что?! – совсем теряю нить разговора я.

– Сидела с ним в обнимку.

– Глеб, ты совсем сумасшедший?

Он замолкает и устало трет переносицу.

Кажется, что уже жалеет о своей эмоциональной вспышке. Мне становится понятно, что Янковский просто вспылил, но вот выбираться из этой ситуации придется мне.

– Послушай, – мягко говорю я, – это вышло случайно, ваш Вадим полный придурок, и я даже за миллион долларов по своей воле с ним не стала бы общаться.

– А за два? – наконец улыбается Глеб.

– Ну, два – это совсем другое дело!

Я делаю вид, что думаю, и он шутливо толкает меня в плечо. Напряжение уходит из его взгляда.

– Тогда идем? Ты все еще хочешь меня проводить?

Парень оглядывается и как будто только замечает, что мы все еще стоим посреди улицы.

– Идем, конечно.

Мы молчим, провожая взглядами редкие машины. Глеб нервно поправляет волосы и первым нарушает тишину:

– Ян, просто я его знаю. С ним правда лучше не связываться.

– Хорошо, – отвечаю спокойно, – но я не маленькая, и не надо меня вот так забирать. Как нашкодившего кота.

Мы снова молчим, и слышно только хруст снега под ногами. Хрум-хрум. Хрум-хрум. Как будто наши ноги жуют снег, с треском его откусывая.

Я улыбаюсь от очередного своего глупого сравнения и прячу лицо в воротник куртки. Мне удивительно хорошо идти вот так, рядом с Глебом. Особенно когда он не похож на закипающий чайник, а шагает притихший и задумчивый.

Я смотрю на часы

Достаю телефон и пишу Оливке сообщение

– Кому строчишь? – угрюмо интересуется Глеб.

– Насте. Ты сегодня совсем не в настроении? Выиграли же, а ты что-то не в себе.

Разговаривать с Глебом намного проще, чем обычно, несмотря на его настроение. Подозреваю, что это из-за рома, который я случайно украла у Попова. Чувствую, как будто я плыву в клубах сладкой ваты.

Вместо ответа он хмурится и качает головой. А мне дико хочется его растормошить.

– Стой! – говорю, разворачивая его за локоть. – Что это?!

– Что? – растерянно отзывается Глеб.

Я хватаю его за нос и кричу:

– Твоя совесть, Янковский!

У него такой потерянный вид, что я смеюсь как сумасшедшая и отбегаю на несколько метров вперед.

Пара секунд, и он принимает правила игры. Его лицо светлеет, губы трогает легкая улыбка. Он срывается с места и бежит за мной. Я визжу, поскальзываюсь, успеваю сделать несколько шагов, но он хватает меня за талию и валит в ближайший сугроб.

Мы боремся, и скоро я беспомощно замираю. Глеб сидит на мне верхом и держит мои руки.

Смех застывает на его красивых полных губах, а голубые глаза жадно шарят по моему лицу.

Меня парализует.

Да, это точно стокгольмский синдром. Или?..

Над головой Янковского звездное небо удивительно ясное. На секунду я залипаю на ярких точках, но потом перевожу взгляд на его лицо.

Он очень красивый. Свет фонаря подсвечивает скулы и упрямый подбородок.

Мне становится страшно. Глеб вызывает во мне слишком сильные эмоции. Я их не ждала и оказалась к ним не готова. Раньше я была в безопасности со своей неразделенной любовью к Яну. Рисовала скетчи, слушала песенки, думая о неведомом красивом мальчике, толком его не зная, разглядывала фотографии в соцсетях. И чувствовала себя очень спокойно. Теперь же я сижу на пороховой бочке. И она не просто может взорваться в любую секунду, она уже несет меня на бешеной скорости во тьму и неизвестность. Если он меня поцелует, что это будет значить? Я ему нравлюсь или он просто заигрался? Внутренне я вся сжимаюсь и чувствую волну тошноты. Отлично, самое время. Осталось понять, это от стресса или от алкоголя.