Март 1905 Успокоение Ушел я раннею весной. В руках протрепетали свечи. Покров линючей пеленой Обвил мне сгорбленные плечи, И стан – оборванный платок. В надорванной груди – ни вздоха. Вот приложил к челу пучок Колючего чертополоха; На леденистое стекло Ногою наступил и замер… Там – время медленно текло Средь одиночных, буйных камер. Сложивши руки, без борьбы, Судьбы я ожидал развязки. Безумства мертвые рабы Там мертвые свершали пляски: В своих дурацких колпаках, В своих ободранных халатах, Они кричали в желтый прах, Они рыдали на закатах. Там вечером, – и нем, и строг — Вставал над крышами пустыми Коралловый, кровавый рог В лазуревом, но душном дыме. И как повеяло весной, Я убежал из душных камер; Упился юною луной; И средь полей блаженно замер; Мне проблистала бледность дня; Пушистой вербой кто-то двигал; Но вихрь танцующий меня Обсыпал тучей льдяных игол. Мне крова душного не жаль. Не укрываю головы я. Смеюсь – засматриваюсь вдаль: Затеплил свечи восковые, Склоняясь в отсыревший мох; Кидается на грудь, на плечи — Чертополох, чертополох: Кусается – и гасит свечи. И вот свеча моя, свеча, Упала – в слякоти дымится; С чела, с кровавого плеча Кровавая струя струится. Лежу… Засыпан в забытье И тающим, и нежным снегом, Слетающим – на грудь ко мне, К чуть прозябающим побегам. 1904–1906
Ты Меж сиреней, меж решеток Бронзовых притих. Не сжимают черных четок Пальцы рук твоих. Блещут темные одежды. Плещет темный плат. Сквозь опущенные вежды Искрится закат. У могил, дрожа, из келий Зажигать огни Ты пройдешь – пройдешь сквозь ели: Прошумят они. На меня усталым ликом Глянешь, промолчишь. Золотое небо криком Остро взрежет стриж. И, нарвав сирени сладкой, Вновь уйдешь ты прочь. Над пунцовою лампадкой Поднимаюсь в ночь. Саван крест росою кропит, Щелкнет черный дрозд, Да сырой туман затопит На заре погост. 1906 Друзьям Золотому блеску верил, А умер от солнечных стрел. Думой века измерил, А жизнь прожить не сумел. Не смейтесь над мертвым поэтом: Снесите ему цветок. На кресте и зимой и летом Мой фарфоровый бьется венок. Цветы на нем побиты. Образок полинял. Тяжелые плиты. Жду, чтоб их кто-нибудь снял. Любил только звон колокольный И закат. Отчего мне так больно, больно! Я не виноват. Пожалейте, придите; Навстречу венком метнусь. О, любите меня, полюбите — Я, быть может, не умер, быть может, проснусь — Вернусь! Январь 1907 Из окна вагона Поезд плачется. В дали родные Телеграфная тянется сеть. Пролетают поля росяные. Пролетаю в поля: умереть. Пролетаю: так пусто, так голо… Пролетают – вон там и вон здесь, Пролетают – за селами сёла, Пролетает – за весями весь; И кабак, и погост, и ребёнок, Засыпающий там у грудей: Там – убогие стаи избёнок; Там – убогие стаи людей. Мать-Россия! Тебе мои песни, О немая, суровая мать! Здесь и глуше мне дай и безвестней Непутевую жизнь отрыдать. Поезд плачется. Дали родные. Телеграфная тянется сеть — Там – в пространства твои ледяные С буреломом осенним гудеть. 1908 Жизнь (танка) Над травой мотылёк — Самолетный цветок… Так и я: в ветер – смерть — Над собой – стебельком — Пролечу мотыльком. Июнь 1916 Встречный взгляд (танка) Медовый цветик сада Шлет цветику свой стих… Две пчелки вылетают Из венчиков: два взгляда Перекрестились в них. Май 1918
«Июльский день: сверкает строго…» Июльский день: сверкает строго Неовлажненная земля. Непрерывная дорога. Непрерывные поля. А пыльный, полудневный пламень Немою глыбой голубой Упал на грудь, как мутный камень, Непререкаемой судьбой. Недаром исструились долы, И облака сложились в высь. И каплей теплой и тяжелой, Заговорив, оборвались. С неизъяснимостью бездонной Молочный, ломкий, молодой, Дробим волною темнолонной, Играет месяц над водой. Недостигаемого бега Недостигаемой волны Неописуемая нега Неизъяснимой глубины. |
