Осмотр двух дворов ничего не дал. Нам удалось даже побеседовать с местными старушками, которые в один голос утверждали, что Мишка с Гришкой сегодня им на глаза не попадались.

— Плохо, — совсем приуныл Клим.

— Я просто не понимаю, куда они могли исчезнуть, — сказала я.

— Агата, — внимательно посмотрел на меня Клим. — А вдруг их действительно из-за матери украли?

— И ты туда же, — вздохнула я. — Да как вы с бабушкой не понимаете. Ваших близнецов тихо украсть невозможно. Они бы такой визг подняли. Ольга наверняка бы услышала.

— Да, — просветлело лицо у Клима. — Тут ты, пожалуй, права. Мишка с Гришкой просто так бы не сдались. Весь бульвар на ушах бы стоял. Еще в единственном экземпляре кого-нибудь из них могли бы спереть. И то лишь в том случае, если бы он один гулял. Но двоих одновременно, да еще безо всякого шума... Исключено.

— Вот видишь, — ободряюще улыбнулась я.

Но Клим вдруг снова помрачнел.

— Насильно их не упрешь, но если чем-нибудь подманили... Они, например, от конфет балдеют.

— А вы хоть им говорили, что у чужих конфеты брать нельзя? — поинтересовалась я.

— Да говорили, — махнул рукой Клим. — Но им ведь всего четыре года. И ты сама знаешь: они у нас себе на уме.

Я кивнула: Мишка и Гришка были сколь бурной, столь и неуправляемой стихией. И понятия «опасность» для них попросту не существовало.

— Пошли домой, — потянул меня обратно Клим. — Вдруг от папы появились какие-нибудь новости.

Но дома все было по-прежнему. За исключением того, что Елизавету Павловну совершенно измучил телефон. Трепло Будка сделал свое черное дело. Весь наш восьмой «Б» уже был в курсе происшествия, и каждый наперебой предлагал свою помощь. Позвонил даже Серега Винокуров с предложением обратиться к его дяде — частному детективу. Елизавета Павловна сказала, что подумает. А Клим снова пообещал «серьезно разобраться с Будкой».

Не успела бабушка Клима перечислить имена сочувствующих одноклассников, как в дверь настойчиво позвонили. Один звонок, второй, третий...

— Наверное, отец с Ольгой, — кинулся открывать Клим. — Неужели напали на след?

Я поспешила следом за Климом. Тот, даже не спросив, кто там, и не поглядев в глазок, широко распахнул дверь и попятился прямо на меня. На пороге стоял огромный страшный дядька с лицом, густо поросшим щетиной. За одну его руку крепко держался Гришка, а за другую — Мишка.

Вид у Мишки и Гришки был какой-то пыльный. Будто на них вытряхнули мешок из пылесоса. Близнецы синхронно разинули рты и принялись оглушительно реветь. Услышав знакомый вой, из гостиной вихрем метнулась к дверям Елизавета Павловна.

— Миленькие мои! Что этот дядька вам сделал?

Дядька обиженно шмыгнул носом и, наполнив прихожую густым запахом спиртного перегара, просипел:

— Вот она, человеческая благодарность. Я, можно сказать, нашел, привел... Хоть бы налили.

Но Елизавета Павловна его не слышала. Втащив в прихожую Мишку и Гришку, она принялась утешать их и обнимать. Ее белоснежная блузка при этом мигом стала серой, а по лицам близнецов текли грязные потоки. Оба продолжали усиленно реветь.

Дядька, поняв, что от Елизаветы Павловны ничего не добьешься, повернулся к Климу:

— У вас, кроме этой мадам, взрослые-то какие есть дома?

Бесик зашелся грозным лаем. Я на всякий случай оттащила его подальше. А Клим объяснил заросшему щетиной дядьке:

— Все остальные взрослые в милиции.

Слово «милиция» дядьке не понравилось, и он торопливо проговорил:

— Ну, я, пожалуй, пойду.

— Нет, подождите, — преградил ему путь Клим. — Сейчас папа придет. Он наверняка захочет с вами поговорить. А вы нам пока расскажите, где вы их нашли?

Дядька заколебался. По-моему, в нем боролись два чувства. С одной стороны, он очень хотел, чтобы ему все-таки «налили». А с другой — боялся, как бы сюда не пожаловала милиция, с которой у него, кажется, были непростые отношения.

— Так где вы их нашли? — повторил Клим.

— Да на Рождественском бульваре, — просипел дядька.

— Как на бульваре? — в один голос воскликнули мы с Климом. — Там ведь их не было.

Тут подъехал лифт. Из него вылетели Станислав Климентьевич и Ольга. Так как близнецы по-прежнему ревели, а Елизавета Павловна над ними причитала, нам даже ничего не пришлось объяснять. Едва не сбив нас с ног, Станислав Климентьевич и Ольга кинулись к Мишке и Гришке.

— Это чего, отец? — указал пальцем на Станислава Климентьевича сиплый мужик.

Клим кивнул. Мужик, кажется, успокоился. Наверное, богемная внешность Круглова-старшего и его волосы, забранные на затылке в хвостик, по мнению мужика, никак не предполагали связи с милицией.

— Подождем. Пусть порадуется. А тогда...

И мужик причмокнул.

— Станислав, — громко произнесла Елизавета Павловна. — Разберись, пожалуйста, с этим человеком.

И она кивнула в сторону заросшего щетиной мужика.

— А это, собственно говоря, кто такой? — только сейчас обратил на него внимание Станислав Климентьевич.

— Гондурасов я, — с неожиданной церемонностью представился тот. — Сергей Эмильевич.

— Да хоть Сингапуров! — взревел Станислав Климентьевич. — Что вы тут делаете и что вам от нас надо?

— Гавриков ваших привел, — кротко и укоряюще произнес Сергей Эмильевич.

— Ах, значит, вы их украли? — громче прежнего проорал Станислав Климентьевич. — Держите его! Вызываю милицию. То есть нет, — ринулся к мужику он. — Пожалуй, я сам его буду держать, а вы звоните в милицию.

И отец Клима вцепился в плечи Сергея Эмильевича Гондурасова. Услышав про милицию, тот начал вырываться и вопить:

— Никого я не крал! Наоборот, нашел и привел!

— Папа, да подожди ты! — крикнул Клим. — Сперва надо выяснить.

— Так, значит, нашли, — отпустил мужика Станислав Климентьевич.

— Об том и речь, — ответил ему Сергей Эмильевич.

— Где же вы их нашли? — задал новый вопрос папа Клима.

— Да на бульваре же, на бульваре, — принялся объяснять господин Гондурасов. — Гулял я там. Воздухом подышать захотелось.

Мы с Климом переглянулись. Не похоже, чтобы Сергей Эмильевич Гондурасов относился к большим любителям свежего воздуха. Скорее он собирал на Рождественском бульваре бутылки.

— Ну, значит, иду, прогуливаюсь, — тем временем продолжал он. — Там кучу листьев дворники нагребли большу-ую. А в ней что-то лежит.

— Где лежит? — не дошло до папы Клима.

— В куче листьев, — пояснил Сергей Эмильевич. — Я решил: «Дай гляну». Вижу, нога. И притом не одна, а целых четыре. Ну, думаю, все. Каких-то детишек пристукнули и на бульваре бросили.

— Что вы за ужасы говорите! — возопила Елизавета Павловна.

Мишка с Гришкой немедленно вновь заревели.

— Это, мадам, не ужасы, а реальная жизнь, — с укором изрек опытный господин Гондурасов. — Я уж было хотел... в милицию.

По тому, с какой натугой он выдавил из себя слово «милиция», все мы мигом смекнули, что господин Гондурасов на самом деле собирался сделать совсем другое. А именно: сбежать куда подальше.

— Ну, а потом это... смотрю: одна нога дергается. Значит, видать, еще живы. Я давай их раскапывать. Смотрю: лежат, как живые. Видать, заснули.

Мишка с Гришкой подняли такой оглушительный рев, что Сергею Эмильевичу пришлось на время умолкнуть. Его бы все равно никто бы не услышал.

— Елизавета Павловна! — взмолился Станислав Климентьевич. — Уведите вы их, пожалуйста, к себе в комнату. Неужели не понимаете, мне человека не слышно!

Елизавета Павловна даже спорить не стала. Толкая перед собой орущих близнецов, она удалилась к себе и плотно затворила дверь. Правда, даже из-за нее вопли Мишки и Гришки по-прежнему были слышны.

— Продолжайте, — обратился Климов предок к господину Гондурасову.

— Ну, раскопал, разбудил. И ломаю голову: чего дальше делать. Хорошо, ребятки смышленые оказались. Сразу же дом свой указали и этаж. «На последнем, — говорят, — живем. Вы нас, дядя, скорей отведите домой, потому что Олька нас потеряла». Я и повел, а как поднялись, они квартиру свою показали. Только какие-то они у вас совсем одинаковые, — шмыгнул носом Сергей Эмильевич.