— Я тебя спрашиваю, что это такое? — с грозным видом повторила мать.

Времени на раздумья у Будки не было, и он ляпнул первое, что пришло ему в голову:

— Задание на каникулы!

— И по какому предмету такое теперь задают? — мать изумленно уставилась на шарики.

— По труду, — объяснил сын. — Петр Тарасович Горбанюк велел обязательно сдать ему в первый день занятий.

— А для чего ему столько шариков? — продолжала расспросы мать.

— Да это исходные материалы, — Будка понес в ответ полную чушь. — Мы потом из них что-то или штамповать, или отливать будем. Нам спонсоры выделили.

Как ни странно, такая легенда Митькину мать вполне устроила. Отца, впрочем, тоже. По словам Будки, они даже слегка повозмущались: мол, и так весной слишком короткие каникулы, а детям отдохнуть не дают. Но потом предки успокоились.

Нам Митька вообще наврал, будто его на все каникулы увозят к каким-то родственникам. Это чтобы мы не звонили и не отвлекали его от дела. В общем, пока мы гуляли, отдыхали и веселились, Будка честно трудился.

Однако в воскресенье, накануне сдачи работы, он понял, что не справляется и имел наглость заставить отца себе помогать. Иначе Горбанюк двойку влепит. Будченко-старший, пожалев сына, до поздней ночи сортировал шарики. А под конец даже мать подключилась. В общем, они справились.

Уже засыпая, Митька стал строить планы на будущее. Завтра он сдаст работу, потом недельку передохнет, а едва фирма снова начнет выдавать «сырье», наберет порцию на пятьдесят баксов и заработает сто.

Утром Митька отправился со своими шариками якобы в школу, а на самом деле двинул в Большой Сергиевский переулок. Возле офиса фирмы никого не было. Митька обрадовался, что пришел первым. «Пожалуй, даже на первый урок в школу успею, — подумал он. — Если сейчас быстро деньги дадут, то порядок».

Однако его ждало разочарование в виде объявления на дверях: «Уважаемые друзья! 2 апреля в связи с болезнью кладовщика прием сырья осуществляться не будет».

Пришлось волочить мешки с шариками домой. А там мама еще не ушла на работу. Митька был вынужден снова соврать. Причем сказал ей почти правду: мол, Горбанюк болен, поэтому шарики примут в другой день.

Будкина мама осталась очень недовольна. Зато Митька и впрямь успел на первый урок. После школы он снова направил стопы в Большой Сергиевский, надеясь застать на месте Люду. Но офис по-прежнему был заперт. Зато на улице стояло несколько человек с рассортированными шариками. Очередь бурно обсуждала, что делать. Как выяснилось, некоторые приехали из Подмосковья. Естественно, им хотелось наверняка знать, когда точно приехать в следующий раз. Не мотаться же зря в такую даль. Однако почерпнуть информацию было не у кого, и люди, погалдев, разошлись.

Будка тоже вернулся домой. Он едва дождался следующего утра. Мешок ему на сей раз брать с собой не хотелось. Если кладовщик по-прежнему болен, не возвращаться же снова домой. Поэтому он решил дойти до офиса налегке, там все выяснить и, если «сырье» принимают, смотаться за мешком, предварительно заняв очередь.

Насчет очереди он оказался прав. Весь двор просто кишел людьми с мешками. Один мужик даже на микроавтобусе прикатил. Кстати, он возмущался больше всех. Потому что взял двести килограммов «сырья». Будка сказал, что просто не представляет, какими силами можно всего за неделю разобрать такую кучу шариков.

Дверь офиса по-прежнему была закрыта, какие-либо объявления отсутствовали. Даже вчерашнего уже не было. Митька попробовал заглянуть в окно, но жалюзи были опущены. Скандал тем временем разрастался. Кто-то привел участкового. Начали выяснять, где можно найти представителей фирмы. Тот ответил, что не в курсе и вообще это не в его компетенции. После чего скисший Будка и удалился в школу. Эта история нравилась ему все меньше и меньше, однако он еще на что-то надеялся.

В школе сперва все было спокойно. Но на втором уроке грянула буря. Митьку вызвали к директору. Там, кроме Макарки В.В., сидел и Ника, и раскаленный, как доменная печь, Горбанюк. При виде Будки глаза у Петра Тарасовича сверкнули столь яростно, что тот не на шутку перетрухнул. Выяснилось, что вчера Митькина мать встретила на улице нашу Предводительницу и пожаловалась, что Горбанюк бесплатно использует во время каникул детский труд, и совершенно непонятно, с какой целью. Предводительница, удивившись, сочла своим долгом сегодня утром доложить о происшествии директору.

Что сделали у Макарки В.В. с Будкой — не знаю. Он нам не рассказал. Но вся история выплыла наружу, и Митьке пришлось очень скверно. Мать его почему-то решила, что во всем виноват компьютер. Мол, она так и знала, что это приобретение ни к чему хорошему не приведет. Митькин папа возражать ей на сей раз не решился, и компьютер продали. Так сказать, в наказание и в назидание.

Будка был безутешен. Фирма «Стенсон, Рябокобылка и компания», естественно, больше никогда не открылась. И вот только он вроде немного воспрял духом, как влип в историю со шпилькой. Ну, не человек, а тридцать три несчастья!

Раздался звонок. Биология кончилась. В кабинет тут же вошел Ника:

— Будченко, Сидоров, Круглов. Прошу вместе со мной к директору!

Всю вторую большую перемену мы с Агатой, не переставая, гадали, что там, внизу, происходит с ребятами. Сперва мы надеялись, что Макарка В.В. быстренько разберется в ситуации и их отпустит. Каждому ведь ясно: произошло обыкновенное стечение обстоятельств. Ни Будка, ни Клим, ни Тим совершенно не виноваты, что тетенька, лепившая пирожок, уронила в него шпильку. Хотя, по-моему, полагается надевать на голову косынку или шапочку. Нас этому на труде по технике безопасности обучали. А там, где лепят эти пирожки, видимо, за подобными вещами не следят. А может, считают, что у голодных школьников желудки, как у страусов, — все переварят. А вот иностранный педагог не переварил. Думаю, ему «рашн джем» надолго запомнится.

Время шло. Мы с Агатой успели сходить в столовую. Съели по сосиске с пюре. На пирожки ей и мне теперь было страшно смотреть. Агата по этому поводу вспомнила случай из жизни собственной бабушки. Однажды в молодости она купила батон белого хлеба, внутри которого оказалась запеченная мышь. После этого она целых десять лет ела только черный хлеб. Правда, потом все-таки стала есть и белый. Шпилька, конечно, не мышь, но тоже противно.

Мы перекусили, а ребята все не возвращались. Агата начала волноваться за своего Клима и даже уговорила меня спуститься к кабинету директора. В канцелярии никого не было. Поэтому мы вошли и немного послушали под дверью. Судя по доносившимся оттуда голосам, наша троица еще не отмучилась. Похоже, дело приняло какой-то новый и наверняка совсем не благоприятный для мальчишек оборот.

Тут мы услышали из коридора голоса и покинули канцелярию. Не хватало еще, чтобы нас засекли под директорской дверью. Выйдя, я спросила Агату:

— Слушай, а ты сама-то на сто процентов уверена, что шпильку подсунули не они?

Ох, что с ней сделалось! Лицо побледнело, губы затряслись. А черные глаза стали прямо в пол-лица.

— Зойка! Как ты можешь! — накинулась она на меня. — Клим на такое не способен!

— Во-первых, я про Клима ничего не говорю, — откликнулась я. — А вот Сидоров запросто мог. И потом, если они не виноваты, чего их так долго держат у Макарки В.В.? Значит, наверняка есть какая-то информация о том, что они виноваты.

— Какая информация? — испугалась моя подруга.

— Сама не понимаешь? — продолжала я. — Мальчишки-то, прежде чем шпильку подсунуть, наверняка это обсуждали, кто-нибудь случайно подслушал, ну а когда скандал с иностранцем разгорелся, пошел и стукнул. Народ-то у нас всякий-разный учится.

— Зойка, ты так говоришь, как будто они действительно это сделали, — покачала головой Агата, однако вид у нее уже был не такой уверенный. И про своего Клима она тоже ничего не сказала.