И она быстро зашагала по направлению к бульварам, а я — в прямо противоположную сторону. Однако не успела я пройти и метра, как Зойка меня окликнула:

— Эй! А она, может, уже прослушала до конца!

И, энергично махнув рукой, подруга моя продолжила свой путь.

Дома, едва я успела проглотить обед, зазвонил телефон. Это, конечно же, была Зойка. Услышав мой голос, она немедленно выпалила:

— А как ты думаешь, что там с этой Мити́чкиной?

— Пока ничего не думаю, — честно призналась я. — И вообще, какой смысл думать?

— Ну, ты даешь! — воскликнула она. — Думать всегда полезно. Позвонила она уже им или не позвонила?

— Зойка, чего гадать, — я уже изрядно устала. — Наберись терпения до завтра. Придем в школу и все узнаем.

— Как ты не понимаешь! — изнывала моя подруга. — Я, наверное, до завтра не доживу.

— Доживешь, — выдохнула я. — Другого выхода у тебя все равно нету.

— А я вот думаю, может, все-таки есть? — не унималась она.

— Ну, если только ты позвонишь Мити́чкиной и напрямую поинтересуешься: «Таня, как тебе понравился наш подарок?»

— Ох, Агата, — рассердилась Зойка. — Как я не люблю, когда ты впадаешь в такой тон!

— По-моему, это ты впадаешь, — возразила я. — У тебя, кажется, сдерживающие центры совсем отказали. Раньше ты умела ждать.

— Раньше? — заорала она. — Да у меня, может, первый раз в жизни появилась возможность такое Мити́чкиной сделать! Агата, умоляю, позвони Климу!

— Зачем? — не поняла я. — Что я скажу ему?

— Это не ты, это он скажет тебе, — уже просто захлебывалась от переполнявших ее эмоций Зойка. — Представь, ты звонишь, а он объявляет: «Знаешь, Мити́чкина отменила день рождения».

— С какого, интересно, перепуга он это мне объявит? — спросила я. — Он даже про то, что этот день рождения состоится, мне ни слова не сказал.

— Ну, может, ты как-нибудь по голосу поймешь, — шла напролом Зойка.

— Не буду я ему звонить, — крикнула в трубку я. — Не хочу в сложившихся обстоятельствах.

Однако к вечеру Зойка вновь мне позвонила.

— Слушай, я звякнула Мити́чкиной.

— Что-что? — совершенно ошалела я от ее сообщения. — Ты все-таки решилась у нее спросить?

— Да нет, — продолжала Зойка. — Я просто слушала.

— Нашу кассету?

— При чем тут наша кассета! — с досадой отозвалась Адаскина. — Голос Мити́чкиной. И мне показалось: она какая-то другая, чем всегда.

— А если точнее? — спросила я.

— Мрачный у нее был голос. Недовольный, — с торжеством произнесла Зойка. — Ну, ладно. До завтра. А то домофон пищит. Мать вернулась.

На следующий день мы весь первый урок тщетно пытались определить, прослушала или не прослушала Танька нашу кассету, и если да, то какое впечатление это на нее произвело. Задача была не из легких. Ибо на физике Танька и Галька сидели очень далеко от Клима и Тимки. А по лицу Мити́чкиной мы не могли прийти к какому-то заключению. Кажется, она вела себя, как обычно.

Тетради сегодня при Зойке не оказалось. Она забыла ее дома, ибо совсем не о том думала. Поэтому мы бдительно поглядывали на Нику, переговаривались устно.

— Но я же вчера точно слышала, — шептала мне Зойка. — Голос у нее был мрачный. А сейчас сидит, как ни в чем не бывало. Ой, смотри, смотри: даже улыбается.

— Может, она нарочно, — предположила я. — Просто не хочет показывать вида.

— Во, нервы у некоторых, — поморщилась Зойка. — Хотя нет. Вряд ли она прикидывается. Видишь, теперь они вместе с Галькой хихикают.

Я посмотрела. Зойка тем временем развернулась и предприняла визуальную разведку другой стороны:

— И Круглый с Сидором вроде в порядке. Думаю, если бы им вчера или сегодня отменили приглашение, они бы так бодренько не выглядели.

— Смотря как они к этому относятся, — сказала я.

— Да уж относятся, — многозначительно протянула Зойка. — Иначе бы не развели такие тайны мадридского двора.

Конечно, мы могли ошибаться, однако чем дольше вели наблюдение, тем нам становилось ясней, что с Мити́чкиной ровным счетом ничего не произошло.

— Эй, — после довольно длинной паузы, ибо Ника вызвал ее к доске, а она каким-то образом умудрилась сносно ответить, вновь зашептала мне на ухо Зойка. — А вдруг эта раззява Мити́чкина все-таки кассету потеряла?

— Да у нее сумка была закрыта на «молнию», когда она вчера домой уходила, — отчетливо помнилось мне.

— А вдруг она совсем не домой после школы отправилась? — начала нагораживать ужасы Зойка. — Пошла к кому-нибудь другому. Вернуть кассеты. И вместе с чужими, не посмотрев, отдала нашу. Вот кошмарики!

— Перестань, Зойка, — испугалась я в свою очередь.

Мне вдруг живо представилось, что кассета попала в руки Клима или Тимки. А уж они-то вмиг узнают запись и догадаются, кто ее творцы!

От одной этой мысли меня сперва бросило в жар, потом — в холод. Если все обстоит действительно так, я этого просто не переживу. Ах, Зойка! Во что она меня втравила! Но я сама дура, что согласилась. Ну, сходили бы они на этот день рождения. Тоже мне, если подумать, событие. А теперь Клим узнает, насколько меня это задело.

— Надо узнать, — словно бы продолжая мои размышления, зашептала Зойка, — куда эту кикимору болотную вчера понесло после школы. Нет чтобы, как нормальные люди, прямо домой идти.

— А ты сама всегда после школы сразу домой идешь? — ради справедливости поинтересовалась я.

— Почти всегда, — ничуть не обескуражил мой вопрос Зойку. — И потом, я не Мити́чкина.

— Очень логично, — пробормотала я.

— Нет, мы обязательно должны узнать, — вновь деловито произнесла моя подруга. — Иначе ведь все сорвется.

— Знаешь, кажется, это во всех случаях сорвалось, — я уже почти была уверена. — Или на Таньку наш презент по каким-то причинам не подействовал, либо он и впрямь находится у кого-то другого. И тогда...

Я не договорила, потому что дальнейшее представлялось мне сплошной жутью.

— Что тогда? — поинтересовалась Зойка.

— Тогда, — вздохнула я, — остается только надеяться, что этот человек нас не знает.

— Какие же мы с тобой идиотки! — даже подскочила на стуле Зойка. — Надо было все сделать совсем не так. Написали бы на кассете: «Вскрыть и прослушать во время празднования дня рождения». Представляешь, как бы здорово получилось.

— Нереально, — заспорила я. — Танька еще любопытнее и нетерпеливее тебя. Поэтому до дня рождения она не дождалась бы.

— Тогда хоть раньше, но наверняка бы прослушала, — Зойка всегда умудрялась оставить последнее слово за собой.

На следующем уроке нас ждало еще более неприятное открытие. Зойка, с силой дернув меня за рукав, объявила:

— Я знаю, у кого наша кассета.

При этом на ней лица не было. Тревога невольно передалась и мне.

— У кого? — одними губами переспросила я.

— Да хуже не бывает, — у Зойки даже губы побелели. — У Потемкина. Я случайно на него посмотрела, а он улыбнулся мне и подмигнул. Представляешь?

— Ну и что? — Я еще не видела повода для опасений.

— Во-первых, с чего бы ему подмигивать мне, — продолжала Зойка.

«Действительно, не с чего», — пронеслось в голове у меня.

— А, во-вторых, — тем временем втолковывала мне Зойка, — теперь я уверена: Мити́чкина именно ему отдавала кассеты.

— Тогда почему она их вчера целый день таскала в сумке? — Мне не показались убедительными ее объяснения. — Потемкин с утра был в школе.

— Ну, может, она все равно к нему в гости собиралась, — предположила моя подруга.

— Концы с концами не сходятся, — покачала я головой.

— Но он подмигнул мне, — Зойку прямо всю трясло. — И так гадко.

— К твоему сведению, он всегда был достаточно гадкий, — я испытывала ровную и стойкую неприязнь к Артуру. — Так что ничего удивительного.

— Но если кассета попала к нему, он уж наверняка этого так не оставит, — по-прежнему тряслась Зойка.

— Нас-то там нет, — напомнила я. — Как он, по-твоему, мог догадаться, чья это работа?