— Я, между прочим, предупреждала, — с еще большим возмущением проговорила Зойка.

— Но Бесику нужно было погулять, — объяснила я. — И вообще, что за срочность?

— Дуй ко мне, услышишь сама, — выпалила она.

— Неужели есть? — даже не верилось мне.

— Да, именно есть, — от волнения перешла на бешеную скороговорку Зойка. — И именно то, что нам надо.

— И он действительно там ее ругает? — задала новый вопрос я.

— Приходи, — сама услышишь. Жду.

И Зойка бросила трубку.

Я отделила Бесика от поводка:

— Посиди. Я скоро вернусь.

Пес обиженно заскулил. Он ненавидит оставаться один в квартире.

— Ничего, ничего, — почесала я его за ухом. — Скоро бабушка придет.

Бесик тяжело вздохнул и понуро двинулся в бабушкину комнату — ждать. Я, нацарапав записку, положила ее на кухонный стол. Тут бабушка наверняка ее заметит. Взгляд мой упал на плиту. Там остался нетронутый обед. Ладно. Приду и поем.

К Зойке я неслась почти бегом. А она, как выяснилось, ждала меня у самой двери. Не успела я нажать на кнопку видеодомофона, как металлическая дверь широко распахнулась:

— Давай же, давай, входи. Что ты так долго?

— Да ты понимаешь, я летать пока не умею, — ответила я.

— Ладно, ладно. Идем, — и она потащила меня в комнату.

Как только я уселась на диван, Зойка нажала кнопку магнитофона. Из колонок послышался дружный смех, затем Зойкин голос: «Дурак ты, Сидоров!» Вслед затем комнату огласили стук и пыхтение. Зойка явно удирала от Тимки. А Клим крикнул: «Да прекратите вы!» На что Тимка сердито произнес: «Это пусть она прекратит. А то все Мити́чкина, Мити́чкина. Да ты, Адаскина, еще хуже Мити́чкиной! Хотя Мити́чкина, конечно, тоже дура». Зойка, естественно, не осталась в долгу: «А ты, Сидоров дикий, тупой и невоспитанный!»

— Ну, — поставила на «паузу» магнитофон Зойка. — Как тебе?

— Да, по-моему, не очень впечатляет, — откликнулась я. — Во-первых, маловато, а во-вторых, тут кажется, больше ругают тебя, чем Таньку.

— М-м, — задумчиво протянула моя подруга. — Но все-таки про Таньку он тут ясно сказал, что она дура. И, вообще, слушай дальше.

Она опять запустила магнитофон. Зойка с Тимкой уже отругались, и теперь шел вполне обычный мирный разговор, который то и дело прерывали смешки, стук чашек о блюдца, из чего можно было заключить: мы, как всегда, когда собирались у Адаскиной, пили чай с чем-то вкусным. Несколько раз, правда, не без подачи Зойки, Сидоров и впрямь снова прошелся по адресу Мити́чкиной. Оказывается, его веселило, что в его театральной фотолетописи она получается хуже всех на снимках. «Другие нормальные, а эта, с какой точки ни ловлю, выходит неизменно кикиморой». И, конечно же, Зойка немедленно подхватила: «Это все, Тимурчик, потому, что она актриса из погорелого театра».

— Слышала, слышала? — подскочила на диване Зойка. — Сидоров обозвал ее кикиморой!

— По-моему, ты ее куда хуже обозвала, — опять вынуждена была возразить я.

— А мы после все, что от меня, уберем, — ничуть не смутилась она. — А перлы Сидорова запишем на чистую кассету. Вот и получится, так сказать, сплошной его монолог о Мити́чкиной.

— Но монолог пока очень маленький, — возразила я.

— Вот именно, пока, — сделала ударение на последнем слове Зойка. — И вообще, не отвлекайся. Тимурчик там еще кое-что про нее говорит.

— Это ты постоянно меня отвлекаешь, — уточнила я.

— Ладно. Молчу, молчу, — примиряюще отозвалась Зойка.

Если в записи и должно было еще что-то последовать по поводу Мити́чкиной, то отнюдь не сразу. А пока Тимка говорил, что ему хотелось бы как-нибудь снять всех наших скрытой камерой, и тогда получится очень смешная серия фоток. Но для этого нужен специальный аппарат, которого у него нет. По сему поводу тут же возник бурный спор. Клим принялся доказывать, что такого можно добиться и с вполне обычным аппаратом, просто тот, кого снимают, не должен ничего замечать. Тимка, естественно, с ходу завелся. Мол, у него больше опыта в фотографии, он вообще в этом деле уже практически профессионал, и ему гораздо виднее, чем Климу, как надо снимать то, что он, Тимка, задумал. Зойка, конечно, не упустила шанса подколоть Сидора и сладеньким голоском произнесла: «А я, Тимурчик, всегда была уверена, что как раз настоящий профессионал может всего достигнуть самыми простыми средствами». Тимка, забыв о споре с Климом, немедленно переключился на Зойку, и, надо сказать, что длинная его речь была совсем для нее нелестной. Однако до крупной ссоры у них все-таки дело не дошло.

Слушая это, я поневоле задумалась, что вот всего несколько месяцев назад мы собирались вместе, и с Климом у меня были замечательные отношения, и даже Зойка и Тимур хоть и своеобразно, но сосуществовали в одной компании. А теперь мы с Зойкой вроде остались только вдвоем. То есть, конечно, и год назад, и полгода у нас с Климом случались ссоры. Однако ведь потом мы мирились и снова все шло по-прежнему. И теперь кажется, что по сравнению с настоящим это прошлое, кусок которого записан на Зойкиной кассете, было замечательным. А, может, это потому, что о прошлом уже все знаешь, а настоящее — темный лес, в котором бредешь наугад, и невесть куда тебя занесет?

— Эй, ты чего? Заснула? — вернул меня к действительности Зойкин окрик. — Слышала, что он про эту мымру сказал?

— Нет. Я... отвлеклась.

— Вечно ты отвлекаешься, когда не надо, — сердито бросила она и начала отматывать ленту назад. — Вот. По-моему, здесь.

Зойка снова включила запись, и я услыхала, как Клим и Тимка вновь стали спорить по поводу фотографий.

«Если ты такой мастер своего дела, как говоришь, — с явной издевкой произнес Клим, — почему у тебя Мити́чкина на всех снимках такой уродиной получается?»

А Тимка ответил:

«Ну, ты, Круглый, прямо пальма в тундре. Неужели не понимаешь: какая фактура, такие и снимки».

Заявление его было немедленно встречено довольным Зойкиным хихиканьем. А собственного голоса я почему-то не услышала. Неужели я почти все время молчала? Странно: мне всегда казалось, что на наших сборищах я очень много говорю. И я осведомилась у Зойки:

— Слушай, а я вообще там присутствовала?

— Без вариантов, — энергично кивнула она.

— А почему я молчу? — задала новый вопрос я.

— Потому что всю дорогу сидела и улыбалась.

Это я как сейчас помню, — объяснила Зойка. — Но ты, по-моему, опять самое главное пропустила.

— И впрямь пропустила, — вынуждена признать я.

— Потому что думаешь не о том, — назидательно произнесла Зойка, и ей опять пришлось отматывать пленку.

Сперва раздалось Тимкино заявление касательно Мити́чкиной и ее «фактуры». Затем Клим произнес:

«Насчет фактуры поспорить не могу».

— Чего уж тут спорить, — с азартом вмешалась Зойка. — Результат у Мити́чкиной, как говорится, на лице.

Тут я наконец услышала свой голос:

«Да бросьте вы, ребята, нормальное у нее лицо».

«Не, — проорал Тимка. — Рожа у Мити́чкиной нефотогеничная!»

«Ох! — с явно притворным негодованием воскликнула Зойка. — Хорошо, что с нами нет Будченко. Он бы с ума сошел, услышав такое про свою разлюбезную Таньку».

«Да с чего ему сходить? — откликнулся Тимур. — По-моему, Будка родился, удивился, так и остался».

«Кажется, Тимурчик, это тот редкий случай, когда ты совершенно прав. Иначе бы он не смотрел постоянно на Мити́чкину коровьими глазами», — снова вмешалась с комментариями Зойка.

«Адаскина, — заржал Сидоров. — Будка — не корова. Он это самое... мужского рода».

«Какая разница», — по Зойкиной интонации я почти наяву увидела, как она полушутливо-полудосадливо отмахивается от Сидорова.

«Ну, ни фига себе! — громче прежнего заржал тот. — Значит, ты, Адаскина, сейчас в нашем присутствии официально заявляешь, что Будка смотрит на Мити́чкину, как корова женского рода. Можно ему будет завтра передать это от твоего имени?»

Из колонок послышался оглушительный хохот. Затем Клим с трудом произнес: