Смена была тяжелой — очень много клиентов, так что, возвращаясь домой, я даже не могла разговаривать, просто положила голову на Сашино плечо в вагоне метро и, чувствуя, как он легко приобнял меня одной рукой, наслаждалась этим моментом.

Он всегда провожал меня домой. Не просто до моей станции метро, а до самого входа на частную территорию. Мама уже несколько раз возмущённо предлагала высылать за мной водителя, раз уж мне «так нужна эта работа», но всякий раз мне удавалось избежать этой участи. Не знаю, как буду объяснять это Саше, даже несмотря на то, что он знает теперь обо мне всю правду. Мне так хочется провести с ним хотя бы это время в дороге домой! Ведь на работе, вопреки моим ожиданиям, пообщаться у нас почти нет возможности — разве что подмигнуть друг другу издалека.

Я продержалась уже полтора месяца и, честно говоря, исключительно благодаря Саше. Не хотелось выглядеть в его глазах изнеженной барышней, белоручкой. Но было сложно. Отучившись в университете, иногда без обеда я мчалась на работу, чтобы домой вернуться ближе к полуночи. Да, это было мощное испытание моей силы воли, но сходить с дистанции я не намерена.

Однажды сбылись мамины опасения — на автомойку зарулил их с папой знакомый, бизнесмен, на собственной машине. Он говорил по телефону, поэтому не сразу обратил внимание, кто перед ним на кассе. У меня было преимущество в пару секунд, но как я могла им воспользоваться? Не убегу же из-под его носа? Пришлось покориться судьбе.

Когда он поднял глаза, на секунду я, можно сказать, буквально увидела в его глазах отражение работы мозга — как там складывается паззл и система анализа пытается выдать ответ: может ли увиденное быть правдой?

— Вера? Вот так встреча! Ты давно тут работаешь?

— Не очень, — ответила уклончиво и озвучила сумму к оплате.

— Не ожидал... Ну, ты молодец! Не сидишь у родителей на шее. А я своему обалдую всё говорю-говорю, язык обтрепал: надо самому устраиваться, а он сидит на моей шее, ножки свесил, жизни не нюхал. Тьфу! Рад был видеть! Родителям привет, — и он, подмигнув, удалился.

Страшные родительские прогнозы не сбылись, и их авторитет в глазах окружения ничуть не упал оттого, что их дочь честным трудом зарабатывает на свои нужды, пусть и не сидя в кожаном кресле в каком-нибудь банке.

Настроение от этого стало приподнятым, и когда Саша, улучив момент недолгой передышки, подошёл ко мне переброситься парочкой слов, тут же уловил мои эмоции.

— Ты какая-то сегодня необычная...

— Правда?

— Ага. Вся сияешь, — и он резко наклонился вперед и, пока никто не заметил, быстро поцеловал меня в щёку, а после заглянул в глаза так, как я люблю, что аж мурашки по коже. Хотя он сам вряд ли отдает себе отчет, насколько хорошо и него это получается.

Я погрозила ему пальцем, а потом рассказала об этой встрече.

— Нормальная реакция адекватного человека, — вынес вердикт парень, и я согласно кивнула.

У меня смены были три раза в неделю, и я порой так уставала, что порой прогуливала пары, чтобы просто поспать, но так, чтобы это не сильно сказалось на успеваемости. А Саша работал в полтора раза больше, и я не могла представить, как он может всё успевать.

В те редкие дни, когда у нас выпадали совместные выходные, мы ходили гулять. Ждали открытия катка на Красной площади, а пока развлекались другими доступными способами — чаще всего просто гуляли, однажды заглянули в Планетарий и весь волшебный сеанс путешествия к звездам держались за руки. Мне удалось затащить Сашу в ЦУМ, поглазеть на витрины, и он обронил:

— Вот, значит, как ты любишь проводить свободное время...

А потом посмотрел на одну из бирок с ценником и присвистнул.

— Можешь мне объяснить, что такого в этой футболке, что она столько стоит? — прошептал он, склонившись к моему уху.

Я, кажется, покраснела. Я не слишком часто покупала здесь вещи, но вновь почувствовала, как растёт между нами пропасть и ощущение того, что мы разные. Мне это не понравилось, и я постаралась поскорее увести его прочь, твердо решив, что больше мы сюда не пойдем.

Ещё одна тема, которую мы редко поднимали — отношения с родителями. Хотя мне хотелось узнать о нем как можно больше, я понимала, что этот разговор для него очень болезненный. Поэтому мы ограничивались какими-то детскими или школьными воспоминаниями, но иногда всё равно переходили эту грань. Непроизвольно.

На днях это сделал Саша. Он просто попросил меня помочь выбрать подарок для его мамы, на день рождения. И я с удовольствием принялась выдумывать и озвучивать разные идеи, пока в итоге мы не остановились на варианте с красивым теплым платком, который будет очень уместен зимой.

— А ты познакомишь меня когда-нибудь со своей мамой? — спросила его, когда подарок был куплен и упакован.

Он замолчал на пару секунд, а потом честно признался:

— Я бы очень хотел этого, но пока слишком рано. Не потому, что я не хочу тебя ей показывать, просто та почва, на которую она выбирается, ещё слишком зыбкая, и любой повод — тревожный и радостный — может стать маятником, который вновь толкнет ее в эту бездну. Ну, знаешь, захочет отпраздновать, выпьет сто грамм, а где сто — там и бутылка...

— Я понимаю, прости.

— Всё в порядке.

В общих чертах я знала о тех ужасах, которые ему пришлось пережить в самый тяжелый период запоев мамы, и тогда у меня сорвался вопрос:

— А за что ты ее любил тогда?

Сорвался не потому, что я хотела его задеть и не из праздного любопытства, просто я иногда и сама думала, что с трудом нахожу в себе силы уважать и терпеть родителей. А люблю ли я их? Не знаю... И это больно царапало душу.

Но так хотелось простого тепла! Объятий… Кому-то довериться, поделиться секретом, рассказать о своей любви к Саше...

И тогда он ответил мне так, как, пожалуй, сказал бы и его мудрый дедушка (у них это семейное что ли?):

— Знаешь, есть десять заповедей, и одна из них говорит: чти отца своего и мать. Не написано: чти лишь хорошую мать. Какой бы она не была, она родила и вырастила меня. Я не могу её бросить.

Я потом целый вечер пыталась примерить это на себя и свои отношения с родителями. Но очередная ссора через несколько дней доказала, что во мне нет терпения, а в маме — мудрости и женской чуткости. Она опять пыталась меня научить жить. Допытывалась, почему я не встречаюсь с Глебом, что меня тянет на «эту дурацкую работу», когда же я наконец повзрослею, что в её понимании значило смириться с тем, что дано, предать мечты и стремления и строить свою приземленную жизнь — зато на «надежном» фундаменте из валюты. Не знаю, почему все считают, что деньги — это надежно? Сколько раз выручали людей не деньги, а добрые поступки, надежное плечо или просто теплое слово тех, кто рядом? И сколько раз никакими пачками купюр нельзя было откупиться от одиночества, болезни и смерти? Почему же мы слепо продолжаем верить в то, что самый лучший вклад — «бумажный»?

Впрочем, каждый раз, когда я пыталась доказать маме, что устроена по-другому, она отвечала одно и то же: «Глупости». Вероятно, в её системе координат возраст был равен жизненной мудрости, и потому она считала себя правой во всем.

Я предпочла не развивать бессмысленный спор и ушла в свою комнату. Перед сном мы с Сашей часто обменивались голосовыми сообщениями, присылали друг другу милые смайлики, а еще я почти каждый день подробно писала о наших встречах в дневник, чтобы потом, когда станет грустно, перечитать и вновь погрузиться в эти теплые ощущения. Пару раз уже так поступала и это всегда срабатывало.

— Наша станция, — Саша легонько меня потряс, и я открыла глаза.

Надо же, задремала.

— Угу, — сонно пробормотала в ответ и, переплетая с ним пальцы рук, поднялась и направилась к дверям вагона.

На свежем морозном воздухе стало лучше — как-то бодрее.

У пешеходного перехода стояла женщина в возрасте с какой-то котомкой в руках. Пока мы ждали зеленый свет, подошла:

— Ребята, возьмите цветочки. Последняя осталась, — и она подняла целлофан, которым укрывала горшок с геранью.