— Гм... — хмуро посмотрел на жену Хиаши, после чего глянул на дочь. — Хината?

— Я не против... Наверное.

— Ты просто не понимаешь сути этой проклятой печати. Но выбора у тебя пока нет, — пожав плечами, заметил я. — С другой же стороны джуиндзюцу поможет стать тебе сильнее. Все-таки, ты получишь мою чакру.

— Тогда чего мы ждем? — загорелись глаза юной куноичи.

— Обещаю использовать ее лишь для твоей защиты, Хината, — сказал я и прикоснулся пальцами к тыльной стороне левой ладони девчонки, вводя чакру и свои живые клетки в ее тело.

Чи но Джуин.

Еще одна затратная по чакре техника. Что за день-то такой?

Проклятая Печать Земли проявилась на коже тремя тонкими полукруглыми лепестками, на миг озарив тьму багрянцем и заставив Хинату болезненно засипеть. Клетки моего основного тела не менее опасны, чем клетки Хаширамы. Они также активны и способны пожрать носителя, если их имплантировать напрямую. Джуиндзюцу их контролирует, так что Хината не погибнет сразу, однако...

— Впредь контролируй чакру и не истощай себя сверх меры, — посоветовал я, отпустив руку Хинаты. — Я постараюсь найти способ, как избавиться от метки Ооцуцуки. Но сейчас вряд ли у меня будет на это время.

Вздохнув, я вновь оглядел погрузившиеся во мрак внутренние просторы Луны. Скоро возвращаться на Землю, а там Мадара, собрание Каге, совет Дайме и близящаяся война. Может, на время хотя бы переселить биджу сюда? И достать сложнее, чем на любом острове Земли, и заменить могут Алтарь Тенсейгана.

12 мая 60 года от начала Эпохи Какурезато

Подставив лицо солнцу, Кушина наслаждалась свежим весенним ветром. Он нес запахи леса, влажной земли и трав — все, по чему она успела соскучиться за время, проведенное в Роуране. Там у нее совершенно не было желания наслаждаться сухим и горячим ветром пустыни. Слишком непривычными были ветры с раскаленных песчаных морей для выросшей на острове Узумаки. А ведь раньше в Роуране, говорят, было даже хуже. Сейчас хоть какие-то рощи окружают столицу Страны Песка.

— Хорошо вернуться домой! — довольно произнесла Кушина, окинув взглядом простирающуюся у ее ног Коноху.

Деревня почти не изменилась с тех пор, как девушка видела ее в последний раз. Все такая же живая и шумная. Вот только оживление в ней было сейчас нездоровым. Многовато патрулей на улицах, можно заметить часто мелькающие по крышам зданий тени шиноби, местами среди плотной застройки глаз цеплялся за появившиеся недавно проплешины, тут и там стены были скрыты строительными лесами. В скале над деревней появилось больше трещин, и лица Хокаге, казалось, покрыты коркой превратившегося в стекло песка. Следы недавно прошедшей битвы все еще были заметны.

— И хорошо, что Тацуко решила остаться в Роуране, — с тревогой пробормотала Узумаки.

— Эй, каланча рыжая! А ну слазь оттуда! Ты б еще на голову ему забралась, бессовестная!!!

Внезапный окрик заставил Кушину дернуться и резко обернуться в сторону сварливого старческого голоса.

— А, Мому, это ты, что ли? — смущенно улыбнувшись и спрыгнув вниз, Кушина слегка поклонилась старику. — Прости, прости...

— Молодежь бесстыжая. Вообще никакого почтения, — ворчливо пробурчал сгорбленный старик. — Вот самой памятник если посвятят, приятно будет, если по нему всякие бестолочи малолетние прыгать будут? Или, может, ты памятный камень с именами шиноби, за Коноху погибшими, так же ногами попираешь?

— Да ладно тебе, Мому, — заискивающе произнесла Кушина. — Эта жаба вряд ли была бы против, если бы у нее на плече постоял шиноби.

— Чему тебя только Фукасаку-сан и Шима-сан учили? — вспыльчиво воззрился на Кушину Мому и негодующе потряс маленькими кулаками. — Ерунде всякой только! Уму-разуму нужно было учить! На, держи!

Кушина, которая уже собиралась поскорее сбежать от разгневанного старика, внезапно заметила, как тот протянул ей три тонкие палочки благовоний.

— Э... Спасибо, Мому... — неуверенно ответила Узумаки, принимая дар из маленькой зеленой руки с тонкими морщинистыми перепонками между четырех пальцев.

— Давай-ка вместе отдадим должное моему сыну, — вздохнув, негромко предложил старик с Мьёбокузана.

Кряхтя, Мому живо заковылял к массивной деревянной статуе жабы, с плеча которой Кушина обозревала Коноху минутой ранее. У ее ног стоял небольшой постамент с чашей, заполненной песком, в которую старик с поклоном поставил три палочки, источающие тонкие струйки ароматного сизого дыма.

— Так это твой сын, Мому? — негромко спросила Кушина у замершего с молитвенно сложенными руками старика и последовала его примеру, поджигая врученные ей благовония.

Старик поднял взгляд на скульптуру грозно глядящей вперед пустыми глазами жабы. Она была вытесана в теле огромного все еще живого дерева, находясь как будто в древесной пещере. Рисунок теней от кроны над головой гулял по широкому суровому лицу. Красная кора дерева покрывала тело статуи. Она изображала сидящую жабу со сложенными напротив груди в печати Тигра руками и лежащим на голове большим свитком. Кушина обнаружила ее чуть ли не в первый день своего появления в Конохе — ряды гигантских деревьев с широкими кронами и ярко-алыми стволами привлекали взгляд. Сейчас, спустя столько лет, стоящее недалеко дерево погибло, его крона была спилена, остался лишь ствол, в котором вытесали помещения. Но это, со статуей жабы, еще было живо. Хотя его тоже облепили постройки. Мито как-то сказала, что эти деревья были выращены самим Хаширамой.

— Да, Момутора это, — после долгой паузы произнес Мому, не отводя глаз с широкими горизонтальными зрачками от статуи. — Сын мой, погибший, защищая эту деревню. Он был одним из тех, кто уговорил Хашираму основать здесь Коноху. Надеялся стать ближе с людьми и найти что-то новое в этом мире. А сейчас его никто и не помнит. Много слишком было таких, как он. Мест в Конохе не хватит, чтобы всем им памятники поставить. И памятная плита ваша не вместит всех имен.

— Что поделать, — тяжело вздохнув, согласилась Кушина и вспомнила свитки с именами Узумаки в храме Отогакуре, — так уж сложилось, что жизнь всегда заканчивается смертью.

— Слишком легко ты это говоришь, — недовольно заметил Мому.

— Ну, я же куноичи, — развела руками Кушина. — И джинчурики.

— Ох, как по мне, так ты просто маленькая глупая девочка, — покачал головой Мому.

— Какая еще девочка? У меня уже дочка есть, Мому. Совсем, что ль, в маразм впал?

— Дочка? — искренне удивился старик. — Это когда ты успела-то? Совсем же недавно еще под стол ходила.

— Ну ты даешь... Хуже Фукасаку, а тому-то на сотню лет больше твоего будет, знаешь ли, — пораженно покачала головой Кушина. — Тацуко уж скоро одиннадцать лет! И она в университете учиться собирается уже!

— Каком таком университете еще? — не понял жаб.

— Что-то вроде Дайгакуре в Отомуре.

— Так не шиноби, что ли, будет? — удивился Мому. — Умная девочка. Явно в отца пошла, кем бы он ни был у нее.

— Вот, и после таких слов ты еще кого-то бесстыжим называешь? А сам-то, знаешь ли! Что плохого в том, чтобы быть шиноби? — обиженно надулась Кушина, после чего боевито ударила кулаком о ладонь. — Чтобы Тацуко могла спокойно заниматься тем, что ей нравится, шиноби и нужны. Никто не посмеет ей мешать, пока живы такие куноичи как я, знаешь ли! Ни ей, ни кому-то еще в Стране Дракона! Воля Дракона будет жить.

— Воля Дракона, да? — устало ссутулился Мому, глядя на мерно тлеющие благовонные палочки. — Рюджин-сама, похоже, нашел для шиноби неплохой повод для их жизни. Жаль, что Белый Змей не родился парой-тройкой веков раньше. Каким бы мир мог быть сейчас? Он бы наверняка понравился моему сыну.

Кушина задумчиво нахмурилась. Конечно, Мому привлекает мир, в котором он может прогуляться по Конохе. Наверное, чего-то подобного хотелось и его сыну, но этого он не увидел. Даже при давней дружбе Конохи с Мьёбокузаном, при высоком статусе в какурезато Джирайи, жабы не спешили расхаживать по улицам человеческих поселений. Ниндзя к призываемым животным относятся спокойно, да и обычные люди не особо удивляются. Но все-таки всякое случалось. Все-таки животные — не люди. Даже не баракумин и не санка, законы государств на них не распространялись никак. Недаром же в Стране Пламени и Стране Горячих Источников некоторых животных просто истребляли без разбора до недавнего времени.