Я склоняю голову набок. — Кажется, ты доверяешь Эрику.

— Эрик другой.

— Как же так?

— Он отец, которого у меня никогда не было, — выпаливает она. Сразу же после того, как она это сказала, сожаление омывает ее лицо, придавая ей мгновенный цвет. — Или, я имею в виду… я не это имела в виду.

— Что ты имела в виду?

Она смотрит на свою тарелку. — У меня есть отец, — говорит она. — И он был рядом всю мою жизнь. Он просто…

— Не такой отец тебе нужен, — говорю я, помогая ей.

Кажется, это звучит правильно. Она смотрит на меня и кивает.

— Конечно. Ага.

— Я кое-что об этом знаю.

— Кто бы мог подумать, что у тебя проблемы с отцом? — саркастически бурчит она.

Я закатываю рукав и размахиваю шрамами перед ее лицом. — Это были некоторые из его подарков мне.

Сразу испаряется дерзость. — Боже мой! — она задыхается. — Он… он сделал это с тобой?

Я пожимаю плечами и опускаю руку. — Он учил меня.

— Учить тебя чему? — недоверчиво спрашивает она. — Как быть чертовым психопатом?

— Учили меня, как быть лидером, которым я должен был быть, — объясняю я. — И это сработало. Я усвоил уроки. Я никогда не забывал.

— Как ты мог? — усмехается она. — Когда они укореняются в твоей буквальной плоти.

Я мрачно улыбаюсь ее возмущению. Кажется, она немного трезвеет. — Теперь он мертв. Так что это уже не имеет большого значения. — Я указываю подбородком в ее полный бокал вина.

— Ты должна пить. Это Domaine Leroy Aux Brulees 1993 года.

— Я должна знать, что это значит?

— Это значит, что ты должна выпить.

Она скрещивает руки и откидывается на спинку стула. — Нет.

— Ты всегда такая упрямая?

— Только когда замешаны мои принципы.

— А у тебя их много, да?

— Каждый человек должен.

— Ты, должно быть, очень веселишься на вечеринках.

Ее глаза сужаются в щелочки. — Ты заставил меня поужинать с тобой, чтобы всю ночь осыпать меня оскорблениями?

— Я не понимал, что я делаю.

— Пожалуйста, ты всегда знаешь, что делаешь.

Мне приходится сопротивляться желанию рассмеяться. Она такая же острая, какой я ее помню. Такая же едкая. Такая же смешная.

Были моменты за последние шесть лет, когда мне удавалось убедить себя, что я идеализировал нашу совместную ночь. Я был очарован незнакомой женщиной, и прежде чем мое любопытство было должным образом удовлетворено, она была украдена.

Конечно, имеет смысл, что я думал о ней с тех пор.

У меня никогда не было возможности вытащить ее из своей системы.

— Перестань так на меня смотреть.

Я поднимаю брови. — Как?

— Как будто ты представляешь, как я выгляжу голой.

Я улыбаюсь. Ничего не могу поделать. Она больше развлекает меня, чем когда-либо.

— Мне не нужно ничего воображать, — напоминаю я ей. — Я видел тебя голой.

Румянец сразу. И он такой же яростный, как и ее взгляд, когда она решает, что ей есть на что злиться. Она пинает стол, чтобы отодвинуть стул. Столовые приборы сердито гремят.

— Я больше не голодна.

— Садись, — говорю я ей спокойно.

— Почему ты меня не заставляешь? Так как это то, чем ты, кажется, увлекаешься.

Я делаю глоток вина и долго дышу. Она испытывает мое терпение, мое самообладание. Она не выиграет, конечно. Но часть меня наслаждается вызовом, который она бросает.

Ставя стакан, я складываю руки на столе и смотрю Ками прямо в глаза.

— Садись на свое гребаное место, или по щелчку пальцев я соберу сюда дюжину мужчин, чтобы посадить тебя там навсегда.

Она напрягается и таращится на мгновение. Интересно, насколько я серьезен. Моя угроза висит в воздухе, именно такая зловещая, как я и предполагал. Она не знает, что на самом деле это пустая угроза — по крайней мере, вроде того.

По правде говоря, если дело дойдет до драки, я усажу ее на задницу и приковаю к этому стулу своими собственными руками. Я никогда не позволю своим людям тронуть ее.

Ками смотрит мне в глаза. И то, что она там видит, подтверждает это. Я человек слова.

И она видит.

Хорошая маленькая kiska.

— Это поместье было куплено на кровавые деньги? — тихо спрашивает она.

Я возобновляю прием пищи. Ягненок сегодня просто чудо. — Нет.

— Но ты, наверное, все равно не скажешь мне правду, не так ли?

— Возможно нет.

— В ту ночь, когда мы встретились, ты сказал мне, что опасен. Я должна была тебе поверить.

Я стараюсь, чтобы сожаление в ее голосе не коснулось меня. — Ты мне поверила, — говорю я ей. — Ты просто слишком сильно хотела меня, чтобы волноваться.

Она открывает рот, словно собираясь возразить, но вместо этого снова переключает внимание на свою тарелку.

Ее плечи отведены назад, как будто она изо всех сил старается сохранить самообладание и голову. Густая прядь ее волос вырвалась из небрежного пучка и ниспадала ей на спину. Я представляю, как снова собираю это богатство волос между пальцами. Собираю вместе, чтобы я мог управлять ею сзади.

Я делал это раньше.

Но память сейчас несколько потускнела.

Я был бы не против освежиться.

— Пообещай мне, что не причинишь Эрику вреда, — говорит она, возвращая разговор к началу.

— Я не причинил Эрику вреда, — эхом повторяю я.

— И ты мне не лжешь.

— Нет.

Она глубоко вздыхает. — Знаешь, долгое время он был моим единственным другом. И когда агентство узнало об этом, они заменили его.

— Тебе не понравился твой новый агент?

— Агент Эндрю Вентворт, — жестоко изображает она, ее тон наполнен презрением. — Он придурок.

Я фыркаю от смеха. — Я приму это как нет.

— Я плакала неделю, когда они заменили Эрика, — мягко говорит она. У меня такое чувство, что она куда-то идет с этим. — Я видела его, может быть, раз в пару месяцев после того, как меня перевели в Англию, если что. И раньше я страстно желала его визитов, потому что это означало, что я могла сесть лицом к лицу с настоящим человеком и поговорить по-настоящему. Я могла быть собой. Я могла сказать правду. Я могла выплеснуть ярость и заплакать. А он сидел и слушал. Он говорил мне, как несправедливо, что моя жизнь рухнула из-за того, что я попал в войну, которая не имеет ко мне никакого отношения.

Ее голос дрожит. Она сжимает в кулаке салфетку на коленях.

И впервые сегодня я хмурюсь.

— Я никогда не хотел, чтобы это случилось, ты же знаешь.

— Той ночью ты можешь заявить о своей невиновности, — говорит она. — А как насчет сегодняшнего утра, когда ты украл остаток моего будущего, женившись на мне?

Я не собираюсь объяснять свои рассуждения. И я не собираюсь просить прощения.

— Ты бы предпочла, чтобы я позволил тебе выйти замуж за моего кузена?

— Все, что у меня есть, — это твое слово против его, — говорит она. — И давай посмотрим правде в глаза: мне вообще нельзя разговаривать с ним, не так ли?

— Хочешь поговорить с Максимом?

— Я хочу поговорить с Алексом! — плачет она в отчаянии. — Это человек, за которого я согласилась выйти замуж.

— Он фантастика, — рычу я. — Его, блядь, не существует. «Алекс Ройстон» — не более чем мираж, который исчезнет в тот момент, когда ты распишешся на пунктирной линии.

— Опять же, — говорит она, повышая голос, — это твоя история. Все, что я слышу, это твоя версия вещей. У меня не было возможности узнать чье-либо мнение.

— И ты не будешь, так что перестань спрашивать. Если ты думаешь, что я подпущу Максима к тебе…

— Это не твое чертово дело! — яростно прерывает она.

Если она боится меня, то чертовски блестяще скрывает это. Эти зеленые глаза — чистый огонь.

Как будто она чертовски создана для меня.

— У меня есть право решать, с кем я хочу поговорить и куда я хочу пойти, — добавляет она. — У меня есть право решать, за кого я хочу выйти замуж.

Я немного наклоняюсь к ней. — И ты хочешь выйти за него замуж, да?

— Он обещал мне безопасность, — огрызается она. — И безопасность. Шанс для меня вернуться домой и, наконец, увидеть… — Она замолкает на полуслове, ее щеки снова краснеют.