Однако как тогда объяснить: если Сатана существовал во все времена, он должен был бы непременно присутствовать при сотворении мира, и тогда отпала бы необходимость в гипотезе о грехопадении. В таком случае возникает вопрос, как следует понимать первые страницы Книги Иова, а может быть, вовсе не стоит признавать Ветхий завет? Принимали участие в известном заседании Небесного совета наряду с носителями добра представители темных сил или нет? И какое божество расспрашивало Сатану о последних проделках? Это был Демиург, вознесшийся над Добром и Злом, или же «наш» Господь Бог? В Книге Иова ясно сказано, что это был Господь Бог; однако как Всевышний мог сотрудничать с Сатаной? Или же это следует понимать, что Бог и Сатана были на равных?
Другие отцы церкви предлагали следующее решение: ангелы пали потому, что поддались плотским соблазнам. Однако такое объяснение не выглядит более убедительным, чем предыдущее. Ибо теологи утверждали, что похоть, так же как гордыня и зависть, происходит от «лукавого». И снова возникает все тот же вопрос: когда же появилось Вселенское зло? Одни теологи убеждают нас в том, что ангелы возжелали человеческих дочерей только после того, как были изгнаны с небес и стали называться демонами, в то время как другие, напротив, доказывают, что именно этот проступок и стал причиной их грехопадения.
Полемика так ни к чему не привела, и пришлось снова обратиться к идее эссенов, изложенной в Книге псевдо-Еноха (см. гл. 14): как бы то ни было, но демоны проводили ночи со смертными женщинами, и в результате их любовных связей родились исполины[724]. Выступая в роли мифотворцев, наши святые отцы не погнушались описать внешний облик демонов: «Тела падших ангелов были из менее плотной материи, чем у людей, но все-таки не из столь тонкой, как у небожителей». В III веке Ориген, один из представителей ранней патристики[725], утверждал, что демоны были «угрюмыми и темными», и мы можем легко объяснить его взгляды, так как трудно вообразить, чтобы обладавший подобным мировоззрением теолог представил бы себе демонов в образе лучезарных ангелов.
Ориген приписывал демонам способность по звездам предсказывать земные события, тем самым одновременно признавая и отвергая астрологию: ибо, с одной стороны, он подтверждал способности дьявола, а с другой стороны, доказывал, что астрологами руководила нечистая сила. Однако Ориген пошел по скользкому пути, ибо он, по-видимому, был склонен думать, что главному демону и злым духам при конце Света уготовано спасение[726]. Такой вывод был более чем опасным, ибо свидетельствовал о тщетности борьбы с Сатаной. Ориген, так же как, впрочем, и Климент Александрийский, Юстин и Иреней, предсказывал, что в конце концов демоны обратятся в праведников, что полностью противоречило воззрениям Варнавы, написавшем, что «путь темных сил (Сатаны)... — это путь к смерти и вечным мукам»[727].
Любопытно, что святые отцы на протяжении первых трех столетий отделяли, по всей вероятности, Сатану от демонов, а дьявола от ангелов. Они почти ничего не говорили о природе демонов, кроме Игнатия[728], называвшего их «бестелесными»[729]. Возможно, они относили на их счет разные неблаговидные дела? Никто теперь не смог бы ответить на этот вопрос, но противоречие в мировоззрении отцов церкви нашло отражение в идеях Юстина, который заявил, что «князь злых демонов» — это змей. Но он так и не уточнил, где же тогда находились добрые демоны.
Самую спорную мысль высказал в IV веке Григорий Нисский[730], прозванный также Св. Григорием, брат Василия Великого[731], епископ Кесарии Кападокийской: Бог в отношениях с Сатаной прибегнул к хитрости. Первородный грех дал Сатане права на людей. Между Богом и дьяволом «было заключено нечто вроде соглашения, согласно которому Бог предложил Иисуса Христа в качестве Искупителя. И Сатана с радостью согласился, ибо понял, что столь чистое существо как Иисус представляло для него гораздо больший интерес, чем все человечество вместе взятое»[732]. Можно верить или не верить, но именно такими были слова Григория Нисского: «Бог хитростью принес Иисуса в жертву дьяволу. Однако смерть Иисуса открыла его божественное происхождение, и Сатана в ужасе отступил. Так дьявол попал в подстроенную Богом ловушку».
Столь абсурдная гипотеза в свое время была довольно распространенной, ибо ее поддерживали такие известные христианские теологи и видные церковные деятели, как Амвросий[733], Лев Великий[734] и Григорий I Великий[735], представлявшие Сатану чем-то вроде мелкой рыбешки, клюнувшей на приманку и тут же попавшей на крючок. Гипотеза была опровергнута в IV веке Григорием Назианзином (Богословом)[736], который считал недопустимым, чтобы Сатане в качестве отступного отдали Сына Божьего, который и сам был богом. Однако Григорий Богослов в своих религиозных проповедях и посланиях не продвинулся ни на шаг вперед по сравнению со своими предшественниками ни в вопросе о происхождении Сатаны, ни в объяснении сущности самого Искупителя.
Как мы видим, святые отцы оказались втянутыми в неразрешимый спор: был ли дьявол причиной или следствием Зла? И этот спор будет длиться веками и так и не найдет решения. И это вполне закономерно, если считать, что дискуссии шли вокруг не поддававшейся проверке концепции. Начиная с IV века споры больше велись вокруг роли Сатаны, чем природы его происхождения. Полемика зашла было в тупик, когда во II веке представитель раннехристианской апологетики Тациан, родившийся в Сирии, но воспитанный в духе греческих традиций, заметил, что некоторые ангелы оказались грешными[737], так и не дав объяснения причин и природы их греховности. Тем не менее на протяжении последующих веков в ходе дискуссии все больше прояснялась роль Бога и выстраивалась теория, объяснявшая сущность дьявола.
Однако полемика породила новую проблему: останется ли человечество в заложниках у Сатаны или же Бог в своей безграничной доброте сжалится над людьми и откажется от своего уговора? Сторонником этой гипотезы стал в IV веке эллинист, епископ Александрийский Афанасий (вначале рассорившийся с императором Константином I Великим из-за того, что был несправедливо обвинен в убийстве епископа Арсения, а затем потому, что на него свалили вину за перерыв в снабжении Рима зерном из Египта[738]). Так, Афанасий впервые за всю историю раннего христианства поставил во главу угла Бога и человека, оттеснив Сатану на второй план. И, похоже, теология наконец-то распрощалась с Сатаной — этой поистине адской машиной, придуманной в эпоху зарождения эссенистской доктрины, которая навсегда осложнила отношения между человеком и его Создателем. Афанасий, по-видимому, вычеркнул дьявола из списков, что вполне отвечало его эллинистическому мировоззрению, главным в котором было достижение свободы личности.
Однако полагать, что дороги теологов с дьяволом окончательно разошлись, означало бы не учитывать динамики народных верований и соперничавших с христианством религий и, что еще хуже, оппозиционных течений, развившихся внутри раннехристианской церкви. Ибо в то время еще не существовало христианской доктрины, а был лишь заложенный еще школой апостола Павла фундамент, составленный из разных кирпичиков, вокруг которого суетились священники, кто во что был горазд, стараясь придать будущему зданию хотя бы какой-то презентабельный вид.
