Как мне кажется, влияние Греции на Рим было не столь сильным, как принято считать, ибо Юпитер и Зевс похожи только внешне. Например, властитель Олимпа никогда не считался у греков гарантом данного слова. Долгое время не утихают споры о том, что Церера, Либера, Ариадна, Венера, Семела[372] — это имена одной и той же богини. Следует отметить, что Рим никогда слепо не копировал Афины.

В свое время этрусская, латинская и сабинская религии слились в единую италийскую. Выражала ли она богатый духовный мир римлян? Возможно, Дюмезиль пошутил, когда утверждал, что «эпоха расцвета римской культуры не оставила следа в мифологии, в то время как Дионисий Галикарнасский[373] без тени сомнения заявил о том, что италийская религия не отличалась богатством воображения. Это и уберегло ее от профанации и позволило создать чистую и строгую теологию»[374]. Римлянам не следовало бы принимать на веру «комплимент» грека Дионисия Галикарнасского, который, живя в Риме, не уставал повторять, что Рим был зеркальным отряжением Греции. Столь неожиданное славословие кажется по меньшей мере подозрительным. Возникает вопрос, уж не был ли он заинтересован в том, чтобы римляне до конца своих дней не изменяли своим достаточно примитивным религиозным обрядам, действительно весьма практичным!

С самого начала, как мы видели, боги римлян были консулами, префектами, чиновниками, то есть состояли на государственной службе. Так, Сатурн покровительствовал земледелию, богиня Опс заботилась о своевременном сборе урожая, Янус олицетворял собой всякое начало в природе и в жизни людей, Ювента считалась богиней юности, а Термин стоял на страже межей и границ и потому особенно почитался крестьянами, при помощи бога Статулина ребенок делал первые шаги, и т.д. Даже у воров была своя богиня, Лаверна! «Римский пантеон отражает мир земной», — отмечал немецкий историк античности Моммзен[375]. Все, что касалось государства, семейных отношений, явлений природы, вопросов общественной морали, человеческой деятельности, устройства жилища, домашней утвари и даже законодательных актов, нашло отражение в религиозной системе... Не следует, однако, ожидать от римлян каких-то особых гимнов во славу Аполлона, в котором воплотились бы вполне земные качества, так же как придавать особое значение ритуальным возлияниям Бахуса-Диониса. Напрасно мы будем искать непререкаемые истины, знакомясь с основополагающим мифом о Земле. Отправление культа осуществлялось жреческими коллегиями[376], как, например, «Арвальскими братьями»[377], молившимися за добрый урожай, или хранителями священного огня тридцати курий[378], или понтификами[379] и фламинами[380], служителями культа Геркулеса[381]. Можно без конца перечислять названия жреческих коллегий и организуемых ими культовых обрядов и церемоний. По сравнению с ними современные религиозные шествия напоминают унылое прохождение отряда солдат, получивших наряд вне очереди.

Конечно, римляне не отличались особым полетом фантазии, когда придумывали свои мифы. Даже меланезийцы, при всей поэтике или абсурдности вероисповедания, проявили гораздо больше воображения в легендах о мироздании и пантеоне. Однако у нас отнялся бы язык, если бы мы упрекнули римлян за то, что они не отрывались от реальной почвы и не пытались при помощи сверхъестественных сил решить свои земные проблемы. Ведь эти силы отождествлялись с хаосом, от чего римляне, ставящие порядок превыше всего, приходили в священный ужас. Если для греков религия стала основой демократии, то для римлян — гарантом порядка и в дальнейшем государственности, но ни те ни другие так и не смогли смириться с несуразностями мифов и согласиться с тем, что люди произошли от камня или птицы со змеиным хвостом или появились на свет после космического соития чудовищ. Как только религия сформировалась в стройную систему, она сразу же была поставлена на службу людям, кланам, семьям и, что весьма показательно, куриям и коллегиям. С самого начала римская религия была функциональной без греческих излишеств, имевших, впрочем, восточное происхождение; к тому же ей были чужды изыскания в духовной сфере, свойственные восточным вероисповеданиям. Скажем только, что это замечание добавляет последний штрих к характеристике культа, где нет ничего лишнего: ни в толковании, ни в идеализации богов. Все это позволяет сделать вывод, что метод художественного реализма зародился в Риме.

Весь парадокс заключается в том, что ключом к пониманию римской религии, о чем ученые часто забывают, а возможно, и намеренно умалчивают в многочисленных трудах, претендующих на глубину и полное изучение предмета исследования, является запрет на прямое общение с богами; при малейшей попытке нарушить этот запрет римлянин обвинялся в superstitio, то есть в «религиозном анархизме»; впрочем, этот термин мало кому известен, как и само понятие, которое он обозначает. Несмотря на то, что римлянин считался хозяином своей судьбы, хотя и подспудно понимал, что ему никуда не скрыться от недремлющего ока своих богов, он не имел права напрямую обращаться к богам[382]. Жители Вечного города относились к пророчеству, ясновидению и колдовству как к нарушению религиозных норм и правил, ибо религия в их глазах прежде всего была неким социальным контрактом, заключенным с покровительствующими божествами. Только гаруспики[383], деятельность которых регламентировалась жреческими коллегиями, могли предсказывать будущее. Даже могущественный римский император Веспасиан[384], заявлявший в Египте, что обладает даром ясновидения, ни разу не заикнулся о своих сверхъестественных способностях по возвращении в Рим, опасаясь санкций Сената.

Запрет на прямой контакт с богами не означал, однако, отказа от вариантности трактовки статьи вышеназванного социального контракта: например, Сенека написал целый трактат, De superstitio, в котором подверг критике некоторые римские культы, усмотрев излишества, в частности восточные, уже начинавшие входить в моду в Вечном городе. Запрет прежде всего объяснялся распределение ритуалов между общинами: по роду деятельности, куриям, коллегиям и т.д. Нашему современнику, воспитанному в духе традиций христианства, такое veto, возможно, покажется странным; но все становится на свои места, если только уяснить, что прямое общение с богами было чревато опасными последствиями. Во-первых, отдельная личность злоупотребляла добрым отношением ангела-хранителя города, что, в свою очередь, открывало лазейку для установления власти тирана, который тут же заявил бы о том, что получил полномочия на правление от самих богов. И потому каждый римский гражданин, став свидетелем сверхъестественного или необычного явления, был просто обязан доложить о нем жрецу своей общины, имевшему исключительное право вступать в контакт со сверхъестественными силами.

Вторая же опасность заключалась в размывании законов города, основанных на принципе коллегиальности. Ибо как только отдельная личность заявит о том, что боги облекли ее властью, тут же другие горожане последуют его примеру.

И этот же запрет объясняет не только отсутствие, но и невозможность возникновения мистицизма в римской религии, что вначале раздражало, а затем огорчало современных историков, вовсе не свидетельствуя о слабости, а скорее говоря об исполнении долга перед обществом, ибо божьи избранники не могли больше оставаться членами общины. И каждый знал, что мистицизм мог привести если не к истерическим припадкам, то уж обязательно к расстройству желудка.