Итак, кельты не знали, кто такой дьявол. Как и занимавшиеся торговлей и разбойничавшие на морях греки, они гордились своей физической силой и, ставя превыше всего храбрость, были отчаянными смельчаками, не лишенными суеверий, но в то же время непоколебимо уверенными в том, что с помощью хитрости они смогут отвести от себя божий гнев. Живя в крошечных княжествах, где сохранился племенной общественный строй и не было централизованной власти и, следовательно, единого правителя, они бы точно утерли нос богам-проходимцам, если бы те встретились на их пути.

Остается выяснить, почему кельты не подошли вплотную, как иранцы, к пониманию необходимости появления дьявола на пантеоне, хотя, как мы уже отметили, у религий этих двух народов были общие корни. Когда кельты пришли в III тысячелетии в Европу, они привезли с собой, без всякого сомнения, тот же строительный материал, что и иранцы, когда те приступили к созданию своего Аримана.

Можно ли считать причиной отсутствия дьявола недостаточную развитость религиозной структуры кельтов? Похоже, что нет: друидам[271], которых Диодор Сицилийский называл «философами и теологами», в кельтском обществе была отведена та же роль, что и магам в Иране. Как известно, они принимали активное участие в набегах, поднимая боевой дух кельтских воинов, и их никак нельзя назвать запуганными и миролюбивыми служителями алтаря. Впрочем, любопытным кажется тот факт, что греческие мыслители Александрии ставили их вровень с магами и брахманами Индии; долгое время бытовало мнение, что их роль в жизни кельтов была сильно преувеличена. Однако, как оказалось, оно было ошибочным: по свидетельству Юлия Цезаря, друиды занимались не только религиозной деятельностью, но и обладали судебной властью. «Они вершили суд и выносили приговоры по делам уголовным и гражданским, включая оспаривание наследства и права собственности». Их судебные заседания проходили раз в году на землях карнутов под Шартром. «И все желавшие разрешить спорные вопросы стекались со всех сторон на этот суд»[272]. К судебному заседанию никак нельзя было относиться пренебрежительно, ибо судьи часто выносили приговор целым семьям, в следствии того, что, по кельтским законам, как свидетельствуют древние ирландские тексты, все близкие родственники обвиняемого несли ответственность за совершенный проступок. Так, например, если стадо крестьянина нечаянно забредало к соседу, то тот был обязан предоставить свое поле в полное распоряжение потерпевшего на целый сезон»[273]. Обязанности и права друидов можно разве только сравнить с полномочиями живших в ту же пору еврейских раввинов.

Подобное расширение роли жреца и осуществление им функций законодателя[274] встречалось гораздо чаще, чем в Иране, где только царь, как, например, Дарий, обладал законодательной властью. Элиад[275] писал, что кельтское общество разделилось на друидов, магов, законодателей, воинов и свободных людей, то есть владельцев коров. И вершину социальной пирамиды кельтов венчали друиды, ибо, как мы только что убедились, в их руках сосредоточилась законодательная власть, что ставило их если не выше, то, во всяком случае, в один ряд с племенными вождями. Естественно, возникает вопрос: что же помешало друидам последовать примеру иранских магов и пойти по пути централизации пантеона, что привело бы к возникновению единого Бога и, соответственно, его антипода — дьявола или же, если быть более точным, к появлению нескольких религиозных центров по причине распада кельтов на несколько народностей.

Однако все становится на свои места, если рассмотреть ряд факторов. Прежде всего следует отметить, что кельтское общество оказалось более гибким, чем утверждал Элиад. Если бы структуры (в первую очередь экономические, обуславливающие социальную иерархию) были достаточно жесткими, кельтское общество во главе с королем и друидами характеризовалось бы большей социальной мобильностью, ибо воины, мыслители, поэты, писатели и даже ремесленники, входившие в состав элиты, «подчинялись бы воле короля, и их успехи или неудачи зависели бы от фортуны»[276]. В таком обществе люди стали бы проявлять чудеса храбрости и изобретательности, стремясь отличиться на военном поприще, выделиться красотой, богатством, талантом оратора или поэта. Такое общество называлось бы меритократией, то есть властью выдающихся, одаренных людей, где главной добродетелью считалось бы личное мужество и талант, и были бы созданы все условия для всестороннего развития человеческой личности, что вступило бы в полное противоречие с феодальным строем.

Даже после принятия христианства потомки кельтов сохранили удивительную жестокость нравов, особенно проявлявшуюся во время войн, что нашло отражение в их эпосе. В саге о Фарерских островах[277], где собраны рассказы о войнах и героических битвах уже после того, как викинги познакомились с христианским состраданием, топор, тем не менее, оставался самым веским доводом в спорах; за него тут же хватались, когда возникала необходимость отомстить за смерть ближних, и воины гибли, словно мухи, падая на землю обезглавленные, проколотые, рассеченные пополам. Культ героев в кельтской культуре, по сравнению с иранской, носит, несомненно, более выраженный характер. И божества должны были обладать прежде всего огромной физической силой, а так как для кельтов слабость — самый большой порок, то у них непременно должен был появиться антибог, олицетворявший этот недостаток. Если бы дьявол был умным, хитрым и смелым, то его уже никак нельзя было бы отнести к числу врагов[278].

У кельтов была племенная организация общества, то есть отсутствовало централизованное государство с единой религией, проповедуемой централизованным духовенством. История не сохранила упоминания ни об одном крупном государстве кельтов. В каждом племени верховодили свои друиды. До падения Римской империи кельты были похожи на изменчивое, находившееся в постоянном движении мозаичное полотно. Юты, англы и саксы поселились в Англии, образовав на ее территории семь небольших государств, куда принесли свою греко-римскую культуру франки, вандалы, алеманны, остготы, визготы и многие другие народы, искавшие земли, на которых можно было бы оградить себя от набегов неприятеля[279]. Даже после того, как в Европе образовались первые монархические государства, викинги продолжали вести кочевой образ жизнь и воевать, не брезгуя грабежами, и нередко побеждали. Так, они заняли Гибридские, Оркнейские и Шетландские острова, остров Ман и город Дублин, неся повсюду смерть и разрушения. Кельты совершали дальние набеги, добираясь до Парижа, Гамбурга и даже до самого Новгорода. Когда в 896 году викинги входили в устье Сены, они все еще оставались язычниками[280]. Напомним, что викинги обратились в христианскую веру лишь к 1000 году. А первым государственным формированием стала Швеция, объединенная в 600 году под властью короля Уппсала из славной династии Инглингов. Викинги в первый раз отказались от пиратства в договоре, заключенном в Сен-Клер-сюр-Эпт в 911 году и скрепленном печатями проживавших на Сене кельтов и королем франков Карлом Простодушным[281].

Наконец, самым парадоксальным является тот факт, что у кельтских народов отсутствовало национальное самосознание: так, кельты, юты, англы и саксы дрались с другими кельтами, чтобы изгнать их из страны галлов в 450 году, и такие же кельты, датские викинги, вели борьбу с другими кельтами, англами и саксами, чтобы отвоевать у них Нортумбрию, Восточную и Западную Англию в 862 году. Не было такого кельтского племени, которое не хотело бы завоевать соседские земли, что исключало создание предпосылок для формирования единой религии.