- Не было такого.

- Было. Один раз, правда, но мы все хорошо запомнили тот день, - с нарочитым ужасом и укором в глазах она покачала головой. - Так вот, в кафе вы злой Демоня, но когда возвращаетесь домой и берете Тимку на руки, то мгновенно превращаетесь в Моню. Такого нежного, любящего, заботливо и нисколько не страшного. Вы как ёжик. Да, точно! – едва ли не подпрыгнула Майя на месте, подобрав удачную, на ее взгляд, для меня характеристику. - Он же, вообще-то, хищник. Колючий и опасный. Что-то фырчит, рычит там на своём, на ежином. Но его всё равно хочется потискать и даже подразнить, чтобы ещё пофырчал, потарахтел. И пофиг на иголки. Даже иногда жалко, что таким вас вижу только я и только дома.

- Больше никому это видеть и не нужно. Дома я один, на работе – другой. Разные социальные роли.

- Актёрище! – едва ли не захлопала Майя в ладоши и вдруг, подперев кулачком щечку, сохраняя в уголках губ лёгкую улыбку, начала меня разглядывать. – Вы красивый. Очень.

Слегка опешил и даже растерялся.

- Много же тебе пришлось выпить настойки, чтобы это разглядеть, - наконец, нашёлся я с ответом, разглядывая ее ровно так же, как она меня.

- На вас так свет ложится…

Майя сделал какой-то неясный жест рукой, словно гнала лучи света, исходящие от пламени, прямо мне в лицо.

- И как же?

- Мм… поэтично, - будто соглашаясь сама с собой, кивнула она.

- На тебя тоже, - усмехнулся я. – Сколько настойки ты выпила?

- Я почти не пила. Света обманула – ничего она не как пёрышко.

- Ну, хоть сладкая?

- Даже слишком, - комично поморщилась Майя. – Не знаю, что было хуже: то, что она приторная или то, что сожгла мне на выдохе все волосы в носу.

Как дурачок улыбался с её мимики. Живая и простая, без флёра загадочности и псевдоженственности, хоть и выглядела она в этом халате так, что хотелось прикусить кулак, чтобы успокоиться и перестать её разглядывать, и фантазировать о том, что никогда мне не будет доступно.

Зато Майя не отказывала себе ни в чем. Она спокойно и прямо разглядывала меня и заставила нешуточно напрячься, когда кончики её пальцев упёрлись в уголки моих губ.

- Вам идёт улыбка. Улыбайтесь, пожалуйста, чаще. Очень красиво, - явно задумавшись о чем-то своем, Майя мягко огладила контур моих губ, продолжая смотреть только на них и тем самым ускорять биение моего сердца. – Ам! – вдруг прижала она подушечку большого пальца к моей нижней губе, слегка её оттянув. – А вам палец в рот не клади.

- Кто бы говорил, - мягко обхватил её пальчики и неожиданно для самого себя нежно поцеловал их.

Какого хрена я творю?!

Тот же вопрос отразился в широко распахнувшихся глазах напротив.

Мгновение растерянности на красивом лице, обрамленным слегка взлохмаченными локонами, перетекло в робкое любопытство. Зеленый взгляд плавно кочевал от моих глаз к губам и обратно.

Я понимал, что нужно что-то делать. Пора бы уже хоть как-то разорвать момент неловкости, от которой воздух вокруг нас словно стал гуще и тяжелее. Но я не мог. Как завороженный смотрел в глаза Майи и готов был сытым обласканным котом замурчать в ее руках, когда теплые ладони коснулись моих щёк.

- Колючий, - едва слышно произнесла Майя и чему-то улыбнулась, ласково перебрав пальчиками. – Ёжик.

А я даже в ответ ничего сказать не смог, продолжая как завороженный смотреть в её глаза, блестящие от пламени.

Расстояние между нашими лицами всё сокращалось. Не до конца понимал, чья именно это была инициатива, но сопротивляться этому не хотелось.

Удерживая тонкие запястья, чувствовал дрожь, не зная наверняка, кто именно из нас двоих дрожал: я – от предвкушения или Майя – от моей близости.

В зеленых глазах на секунду застыл вопрос. До касания наших губ остались миллиметры.

Молю, остановись. Я точно уже не в силах этого сделать.

Моя робкая мольба была проигнорирована Майей и абсолютно забыта мной, когда мягкие теплые губы робко прильнули к моим. С судорожным вдохом, словно до этого мгновения и не дышал вовсе, почувствовал, как хрупкая фигурка трепетно прижалась ко мне…

Нет. Это я её прижимал к себе, самозабвенно пробуя на ощупь гладкость халата и шёлк волос. Сердце, только что с силой ударившееся о рёбра, зашлось в бешенном ритме, который я чувствовал и в её груди.

Сладко, трепетно, горячо… Не помню, чтобы хоть один поцелуй мог так лишать рассудка и самообладания.

Я просто хотел её. Всю. Без остатка. Себе.

И молился уже о том, чтобы эта близость не заканчивалась никогда.

Но вдруг Майя остановилась. Уперлась ладонями мне в плечи и, тяжело дыша, смотрела в моё лицо горящими страстью глазами и сейчас они отражали не пламя из камина, а то, от чего сгорал я сам изнутри.

Что-то резко изменилось. В её ярких глазах мелькнуло что-то схожее с испугом. Пламя потухло подобно задутой холодным ветром свече.

- Господи! – отпрянула она и зажала рот ладонью, глядя на меня с неподдельным ужасом. – Простите… Простите меня, пожалуйста! Я не должна была…

- Май, - потянулся я к ней, ласково шепча её имя.

- Я не должна была пользоваться вашим беззащитным ртом… красивым положением… Боже! – зажмурила она глаза и попятилась к лестнице, отрицательно тряся головой. – Простите, пожалуйста, Мирон Александрович. Больше это не повторится.

- Май, постой, - тщетно звал я девушку, которая, перепрыгивая через ступеньки, едва не путаясь в шелке, бежала в комнату.

Хотелось так же быстро бежать за ней – успокоить, обнять, снова почувствовать вкус нежных губ, но пришлось прижать свой зад обратно к дивану и дать обоим возможность отдышаться и прийти в себя. Нельзя в одно мгновение выстраивать непроходимую стену, а в следующее – самому же её ломать и переть напролом дальше, тем более тогда, когда с другой стороны тоже выросла стена из Майиного испуга и, кажется, сожаления.

Глава 42

Ой, дура! Что я наделала?! Мне ту настойку, похоже, даже нюхать нельзя было! А я целых три стопки в себя опрокинула.

Это всё Света виновата: одну – «только рот марать», две – «как на похоронах», а вот три «это уже по-нашему, но лучше бы пять».

Зачем я только её слушала?

Как умалишенная я влетела в комнату и, не сбавляя скорости, прыгнула под одеяло, каждой клеточкой своего тела желая сравняться с ним и ничем себя не выдать.

Идиотка! Зачем я это сделала? Может, он вообще не хотел меня целовать и никогда не думал об этом, а я как нимфоманка какая-то полезла к нему. Если бы я вовремя не одумалась и не вспомнила, кто мы друг другу есть, то, наверняка, не только языком ему в рот залезла, но еще и с ногами туда забралась бы.

Но он же ответил мне? Ответил на мой поцелуй?

Не могли же мне привидеться его объятия и то, как он забрался пальцами в мои волосы на затылке и притянул ближе к себе? Или могли?

Боже… Я уже не могу отличить фантазию от реальности. Но и до этого дня я не оценивала его как мужчину, с которым у нас может быть хоть что-то. Да и он вряд ли смотрел на меня хоть раз так, как мужчина должен смотреть на женщину. Скорее, я для него ребенок. Девочка-подросток, которая постоянно болтает, творит какую-то дичь, но так как она безвредна, то взрослый дядя лишь снисходительно вздыхает, мол: повзрослеет да сама поймёт, что дурочкой была.

Возможно, я подсознательно блокировала какие-либо чувства к нему и отрицала даже то, что он может быть мне просто симпатичен как типаж мужчины. Да и сам Мирон Александрович с первой же секунды четко и понятно дал понять, какие у нас могут быть отношения – никаких, кроме тех, которые касаются работы.

А я, дура, язык ему свой в рот вывалила. Это всё его улыбка виновата! Точно! Я всегда на нее засматривалась. Да и как на нее, вообще, можно не засмотреться? Она же редкая как солнце среди вечной полярной ночи и мерзлоты его натуры.

Я поцеловала Мирона Александровича!

А что, если его траур по ушедшей жене еще с ним? Света сказала, что ему было очень сложно и тяжело, когда она ушла. Сама Света и Сан Саныч даже отпуск на работе взяли, чтобы первое время быть с Тимом и Мироном Александровичем. Было видно, что эта тема ей была крайне неприятна и болезненна, поэтому пришлось увести разговор в другое русло, чтобы не напоминать о тех черных днях. Самым жутким для меня оказалось осознание того, что вряд ли Мирон Александрович в силу своего характера хоть с кем-то делился тем, что у него происходило тогда в мыслях. Он же закрытый как черный ящик – никогда не знаешь, что таится внутри.