— Давай думать, сынок, как дальше быть. Приходил Сергей Андреевич. Его ведь переводят в Центральный спортклуб Армии. Зовет тебя в Москву. Спрашивал моего согласия.

Так вот в чем дело! Слухи подтвердились. Мы им не хотели верить.

— А как же институт и где жить? — в свою очередь, спросил я отца.

— Сергей Андреевич сказал, что у него. А с институтом— оформить перевод в московский. Не знаю как тебе, — продолжал задумчиво отец. — А мне он нравится. Серьезен.

Меня недолго собирали в дорогу. Когда рано утром первым октябрьским воскресеньем к дому подкатила тренерская «Победа доверху нагруженная различным скарбом, рессоры ее жалобно скрипнули от прибавки моего собственного веса. Спортивная сумка вмещала весь мой багаж. И в нее вполне уместились тренировочная форма, учебники да махровое полотенце.

В Москве мы поселились в пустой и оттого холодной квартире. Спали на позаимствованных у соседей раскладушках, но не унывали.

Преображенскому присвоен чин капитана, теперь он старший тренер ЦСКА, а вслед за тренером вступил в армейский клуб и я. База здесь великолепная.

Перед тренировкой переодеваюсь в комнате Преображенского вместе с Юрием Власовым. Он идет полным ходом к своему триумфу в Риме. Но это еще впереди, а пока Геракл с душой философа расправляется играючи с фантастическими рекордами Пауля Андерсона. Ко мне, только еще подающему надежды, Власов относите несколько свысока, чуть покровительственно, мое обожание принимает как должное. Мне же скрывать нечего. Спортсменов такого сложения встречаю впервые. Не жирные формы тяжеловеса, а поджарость, стройность фигуры и наряду с тем мощь многокилограммовой мускулатуры.

День у нас с Преображенским начинается ни свет ни заря. Я направлялся в институт, он — в ЦСКА. После лекций и практических занятий я еду в спортклуб. Наскоро перекусив, ложусь на диван и, укрывшись шинелью тренера, сплю часа два. Вечером начинается тренировка мастеров, после которой мы можем отправляться домой. По пути покупаем продукты.

Зимовали мы неуютно. Ждали весны, приезда Маргариты Сергеевны — жены тренера. С ее появлением дом моментально изменился: появились занавески на окнах, мебель, горячие завтраки, обеды и ужины по всем рецептам, изложенным в книгах о вкусной и здоровой пище. Особый уют внесло пианино. Дом как бы заиграл, запел. К осени вся семья Сергея Андреевича в сборе: младшая дочка идет в первый класс, старшая — во второй. Они под моей опекой. Их уроки и музыкальные занятия — моя забота. Вживаюсь в роль классной дамы.

Сергей Андреевич устроил себе в ванной фотолабораторию. Пускает к себе лишь после того, как фотокарточки выполощет в проточной воде. Любит работать сам, без помощников. Тема почти всегда одна и та же — борьба. Жадно рассматриваю знаменитых атлетов. Заслушиваюсь рассказами тренера. Он готов говорить о каждом снимке часами. Так узнаю подноготную всех борцов, их технику разбираем досконально, не выходя из квартиры. Наверное, ни одна секретная служба не собирала столь скрупулезно данные, как мой тренер, о борцах всех стран. А жизнь течет своим чередом: занятия в институте, тренировки, домашние дела. Вместе с тренером я часто выезжаю на сборы. Пока как спарринг-партнер. Первые номера в команде отрабатывают на мне свои приемы. Но кое-что получается и у меня. Канделаки, не раз становившийся чемпионом страны, задает вдруг на разминке мне недоуменный вопрос:

— Ты что, каждый день так тренируешься?

— А что? — в свою очередь, спрашиваю его я. — Не только каждый, а несколько раз на дню. Бегаю в институте не с лекции на лекцию, а из душа в душ. Утром — плавание. Затем еще одно практическое занятие, например хоккей, вечером борьба. Так что нагрузки на сборах обычные.

От угловатости я еще не избавился. Еще неадекватна реакция. Но кое-что получается. Тот же Канделаки неожиданно попросил меня сбавить темп на тренировке. Соглашаюсь, — мне-то что. Средний темп он хочет — пусть будет средний. Выходим на ковер. Старший тренер сборной сам судит поединок.

Хотя мы договорились провести поединок мирно, неожиданно даже для себя провожу «мельницу». Представьте, что вам пришлось взять с платформы грузовика центнерный мешок, взвалить его на плечи и тут же свалить его в двух шагах на землю. Лопатки Конделаки касаются ковра. Он вскакивает, красный от досады, делает вид, что попался случайно. Он, конечно, зазевался, но, судя по всеобщему молчанию, поражение на «туше» сильнейшего тяжеловеса страны производит впечатление.

Нас начинают побаиваться. Меня и Сашу Медведя. Он, как и я, включен в состав сборной СССР. На вид тоже неказист: здоровая, лобастая голова, повсюду торчащие мослы. Хваткий. Для партнера даже разминка с ним превращается в мучение. Нас начинают избегать, не так охотно берут в напарники. Делать нечего, мы с ним превращаемся в постоянных партнеров. С годами такая изоляция скажется. На вопрос, сколько поединков провели мы друг с другом, ни я, ни он вразумительного ответа не находим. Потому что было бессчетное количество встреч и на соревнованиях, и на тренировках. И те, и другие не очень отличались по накалу. Никто не уступал без боя даже на обычном занятии. А ежедневное общение на ковре привело в конце концов к парадоксу: мы досконально изучили повадки друг друга, и хоть в каждом из нас ярким огнем горело желание выиграть у товарища, но всякий раз официальные встречи на ковре заканчивались ничейным результатом. Газетчики писали в таких случаях: «Мирный исход поединка». Знали бы они, как нам давались эти ничьи, сколько энергии сжигалось. Лишь по одной победе было в активе каждого, но ведь 1: 1 — тоже ничейный счет.

За месяц до Римской олимпиады мне пришлось взять академический отпуск в институте. Шансов попасть в основной состав у меня нет, но ощущение такое, что, если пропущу подготовительный сбор, в моем борцовском образовании появится внушительный пробел. Сергей Андреевич не возражает. Он считает, что вот-вот должен наступить тот момент, когда я соберу воедино все вложенное в меня. Идут последние тренировки. Комплектуется команда. На контрольные встречи (так у нас называют поединки, победитель которых получает право ехать на чемпионат) приезжает председатель Спорткомитета Романов. Он бел как лунь, несмотря на свои пятьдесят лет. Мы с Александром дрожим от нетерпения. Уж на глазах у начальства покажем, на что способны. Ведем себя, как охотничьи собаки, повизгивающие в предчувствии того момента, когда их вот-вот должны спустить с поводка. Каково же было наше разочарование, когда узнали, что нам не дадут побороться. Романов уезжает, и лишь после нам предоставляется возможность отвести душу с претендентами на поездку в Рим. Только тут понимаем политику старшего тренера сборной команды СССР. Мы набрасываемся на Савкуза Дзарасова, который объявлен, первым номером в тяжелом весе, и треплем его нещадно. Выигрывать не выигрываем, но и он нам сделать ничего не может. Уходя с ковра, осетинский богатырь сплевывает в сердцах, говоря, что сон в руку: «Целую ночь мне свора снилась. Все так и норовили ухватить за ноги». Даже выиграй мы у Дзарасова, в тот момент ни Медведя, ни меня нельзя было выставлять. Оглушенные, раздавленные свалившейся на нас ответственностью, мы бы растерялись. Преображенский, поняв маневр старшего тренера, промолчал.

Наше время еще не пришло.

Наша команда едет в Ленинград. Мы с Сергеем Андреевичем, признаться, чувствуем себя несколько неловко, потому что на чемпионате страны нам предстоит помериться силами не только с борцами Грузии, Армении, Белоруссии, но и со своими друзьями — ленинградцами: соревнования командные, и мне, конечно, придется бороться с кем-то из своих бывших товарищей по секции. Вот так и мой друг Леша Колесник переходит вдруг в категорию соперников, хотя мы с ним и в разных весовых категориях.