Вошел Сергей Андреевич.

— Александр Григорьевич, — начал он, уловив общее настроение. — А мне ты рассказывал, что не со Збышко, а с Чуркиным у тебя то было.

— Так это же тебе, Андреич, — протянул ничуть не смутившийся старик. — А хлопцы разве же его знают? И о Збышке-то переспрашивают: кто да кто?

— Саша, — переменил тему тренер, трогая меня за локоть. — Ты остаешься здесь, помогай тут ребятам. Я секундирую. Нужно — Мазур поможет тебе. Раскладка всем ясна? Болгары поджимают. В финале нас восемь. Неплохо-то неплохо, но нам четыре первых обязательно нужны. Иначе…

— Да ты не отчаивайся, Андреич, — вставил Мазур. — Длинно агитируешь. Хлопцы не киселя хлебать приехали.

За тренером хлопнула дверь.

Началось главное… В раздевалку ребята возвращаются возбужденные победой или уставшие от поражения. И те и другие жадно припадают к бутылкам с соками, минеральной водой. Хлопают пробки, оранжевые корки апельсинов летят в корзинку. Потом ребята уходят в зал болеть за оставшихся. Комната опустела. И чем меньше народу оставалось, тем томительней становилось ожидание. Вот уже нас осталось двое. Медведь вытянулся на раскладушке. Поговорить бы с кем. Саша подтягивает ногу, а затем расслабленно разгибает ее. Скрип-скрип, стонет раскладушка. И снова: скрип-скрип. Вот и его черед.

Я остаюсь один. Хожу по комнате, прислушиваясь к водопаду разноголосого гомона, который волнами взлетает под сводами зала. Еще несколько минут, и на ковер выходить мне.

Стоя в углу ослепительно-белого помоста, гляжу и не вижу лиц в черном провале зала. Различаю лишь отдельные пятна, как акварельные рисунки. Автоматически регистрирую действия арбитра. Вот он разносит листки… Вот о чем-то меня спрашивает. Нет, это не судья, а Сергей Андреевич.

— Ты что, перегорел? Вид у тебя отрешенный. Ну, соберись! Сейчас все решается!

Лязгнул гонг. Будто из тумана появился Кристоф. Я ухватился за него, вцепился словно за единственную реальную вещь в этом зыбком мире. Комкал, мял, удивляясь тому, что ничего сделать так и не удается: американец без устали ныряет, проходит мне в ноги.

Перерыв. Я направляюсь в свой «синий» угол. Заметил Сергея Андреевича. Его почему-то ставшие круглыми глаза. Подставляя стул, он затормошил меня:

— Что с тобой? Ведь без твоей победы мы на втором месте, пойми, на втором!

В лицо полетели брызги от мокрого полотенца, которым обмахивал Мазур. Он тяжело влез на помост. Вдвоем они принялись обрабатывать мои еще не уставшие, нет, а какие-то ватные, дряблые бицепцы.

— А ты разве не понял его тактику? — басил старик. — Он ведь знае, шо интервидение сейчас пускать будут, вот| и бэрэжется. Одно дило — чужим глядеть, так воны чего понимают? Другое — родичи.

Оглядываюсь на телекамеры. Их несколько. Они стоят по бокам помоста на треножниках.

На удивление себе заборолся свободнее. Вроде как бы кокон спал.

Ларри продолжал методично атаковать. Принимаю вызов. Иду вплотную к нему. Американец досадует. Он пока не достигает ничего.

Резкая боль в локтевом суставе: Кристоф сделал вид, что проводит «бедро», а на самом деле пытается меня вывести из строя. Даже не потрудился замаскировать свой наскок. Чуть подвернул бок и рванул на излом руку. Это что-то новое в его тактике. Еще три или четыре раза успеваю познакомиться с тайным разделом Кристофа. Ну уж тут я начеку.

Второй перерыв.

— Не рискуй, — говорит тренер, — если что, иди на ничью.

Третий раунд начинаю с того, что сую локтем Ларри под ребра. Он понимает Меня правильно. Свисток судьи! взвизгивает: мол, что за безобразие… Ларри, блеснув зубами, делает ему успокаивающий жест. О'кэй, значит!!

Я ловлю Ларри на свой «секретный» прием, держу несколько секунд за руку, но бросок не произвожу, распускаю захват. Преображенский вытирает меня с головы до ног, целует. Бормочет:

— Молодец, правильно, что не бросал. Следующий турнир у него дома, швырнул бы сейчас — там о таком захвате мечтать бы не пришлось.

Мазур тянется обнять меня. Я весь мокрый: струйки пота бегут по ложбине позвоночника, по лицу, плечам…

— С первым тебя, — подходит Медведь. Силится улыбнуться. Вижу, не сладко ему. Сам-то он проиграл.

— Как же ты?

— Проморгал, не спрашивай.

Манчестерская медаль самая невзрачная из всех. Достаю ее неохотно. Не потому что не горазда собою. Несладко далась она, четвертая золотая по счету.

Быть может, многие из вас не единожды встречали в спортивных отчетах странное сочетание слов: «друзья-соперники». Они попадаются в газетных статьях достаточно часто. Считаю, что в жизни подобное явление встречается крайне редко. Взрастить такое отношение — дело сложное и важное. Взаимоотношения по схеме «друзья-соперники», разумеется, не привилегия спорта. Эта форма товарищеских отношений присуща производству, науке, культуре. Просто в спортивной журналистике к этой формулировке прибегают чаще. Да это и понятно, у нас соперничество друзей представлено более выпукло, наглядно. Зримое соперничество. Не спрятать на ринге корректного отношения к сопернику, не скрыть и неприязни. Конкурируют обычно команды, но чаще всего — двое атлетов. Допустим, один штангист установил в рывке рекорд. Через месяц его товарищ по команде или зарубежный соперник бьет рекорд: в таблицу мировых достижений вновь вносятся поправки. И так из года в год — на очных соревнованиях, на заочных. Вот в такой бескомпромиссной борьбе и надо взрастить древо дружбы. Оно должно быть крепким, с мощными корнями. Хилое не выстоит, сломается от ветров. Именно поэтому хочется остановиться на том, как протекал этот процесс у нас с Александром Медведем.

Свела нас на борцовском ковре армейская служба. Пока мы пробивались в основной состав сборной команды СССР, ничто не мешало нам находиться в преотличнейших отношениях. Мы сдваивали усилия, утверждая себя, утверждая одновременно и то новое, что было вложено в нас тренерами. Но пришло время, когда в тяжелом весе нас осталось лишь двое. Остальные в расчет не принимались. А двоим в спорте тесно: должен быть номер первый и номер второй. Да и на пьедестале почета, на верхней его ступеньке, место для одного. Эту проблему пришлось решать в первую очередь. Каждый из нас, естественно, хотел занять высшую ступень, но чаще всего наши поединки заканчивались вничью, хотя мы не боролись по-настоящему. Мы объясняли безрезультатность наших поединков тем, что слишком хорошо знаем тактико-технические данные друг друга. Действительно, на любом сборе нам ежедневно приходилось то ли отрабатывать технику, то ли проводить тренировочные поединки. Так что возможностей изучить соперника было в преизбытке. Это так. И вместе с тем нашим очным ставкам на официальных состязаниях не хватало азарта, той непримиримости, которая свойственна острому соперничеству. Сколько раз зрители собирались к помосту, на который информатор вызывал нас, но чаще всего они уходили разочарованными. Никто не мог упрекнуть нас в пассивности, только в поединках была та заветная черта, через которую не решались переступить ни он, ни я и о существовании которой даже в самые откровенные минуты мы так друг другу и не признались. Тем самым и преодолевались опасные пороги, но об этом не догадывались даже наши опекуны. Ситуация упростилась с введением дополнительной весовой категории. Саша начал выступать в крупных турнирах в „полутяже", и мы с ним вся кий раз возвращались из зарубежного вояжа с золотыми медалями. Кажется, ничто не предвещало грозы. Но она разразилась через несколько месяцев после Манчестера.

Вернувшись из Англии, мы начали готовиться к лично-командному первенству страны.

Чемпионат СССР проводился в Ереване. Для нас с Александром он начался с обычных гонок. Наперед зная, что в личной встрече будет подписано мирное соглашение, в ходе турнира каждый из нас старался заработать как можно меньше штрафных очков в поединках с другими борцами.