У меня состязания шли со скрипом. Справляться-то со своими соперниками справляюсь, но пока мало чистых побед. Особенно расстроился после поединка с бакинским «тяжем». Особых звезд с неба тот не хватал, но совладать мне с ним было сложно. Он обладал недюжинной силой, а с такими я вообще не любил бороться. Уйдет такой в глухую защиту, ничем его не пробьешь. Медведь таких загонял до беспомощности и преспокойно клал на лопатки. Но то был его козырь, а не мой.

Выиграть-то у бакинца я выиграл, но только по баллам. В итоге у меня появилось штрафное очко. Теперь оставалось ждать, чем закончится встреча бакинца с Медведем.

Саша сразу же предложил своему сопернику бешеный темп. Он понимал, что такой шанс нельзя упустить. Бакинец, задерганный и ошарашенный, уступил вначале балл, затем другой, третий… Судья снял его за пассивность.

Итак, ситуация определилась, изменение в нее могла внести только наша встреча.

Но, как всегда, наше «собеседование» закончилось вничью.

Покидая ковер, я пожал руку Александру, бросил на ходу: «Тебе она нужнее», имея в виду золотую медаль. Саша меня прекрасно понял. Он уходил довольный: первое место ему необходимо было выиграть как никогда. В Ереван он поехал пасмурный и как-то в разговоре заметил:

— Стоило проиграть в Манчестере, как в Минске стали поговаривать, что Медведь, мол, сдавать стал. — Он досадливо поморщился. — Хорош, значится, когда привожу золото. А стоит раз проиграть…

Он не закончил. Да и так было все ясно. Теперь можно сказать, что он поправил свой борцовский авторитет. Турнир не достиг экватора, а ситуация в тяжелой весовой категории вырисовывалась окончательно. Остальные поединки не должны были повлиять на расстановку мест в призовой тройке.

Сожалел ли я о таком исходе? Вероятно, нет. К медалям, выигранным на чемпионатах страны, я относился спокойнее, чем полагалось. Главное, считал я, — побеждать на первенствах мира. Саше же действительно золотая медаль была нужней.

Пошел в раздевалку, вымылся под душем, переоделся, поднимаюсь, не торопясь, на трибуну. Соревнования еще не закончились, надо ждать всех ребят. Обычно мы вместе едем в гостиницу. На ковре боролась последняя пара «тяжей» — москвич Ефимов и борец из Молдавии.

Они старались перетолкать друг друга, не было и намека на попытку проведения приема. Неожиданно у кромки ковра молдавский атлет нырнул в ноги москвичу, зажмурившись от своей «решимости». Атака, естественно, не достигла цели: борцы плюхнулись за ковер, прием не засчитали. Но падение, неловкое и какое-то несуразное, вызвало травму у Ефимова. Он попросил остановить секундомер, показывая на плечо. Подозвали врача. Доктор пожал плечами:

— Может, что и есть, но так ничего не определишь. На ощупь ничего серьезного.

Ефимов настаивал:

— Раз так, — сказал врач, — давайте снимать. Мне, собственно, было безразлично, как закончится этот поединок. Оба борца были предельно неинтересны. Но возмутило поведение земляка. Готовились напряженно, всей командой. Турнир хоть и личный, но и за команду постоять надо. А он чуть охнул — и в кусты. Понимает, что займет далеко не первое место, и под благовидным предлогом хочет выйти из игры.

У выхода увидел Сергея Андреевича, он ждал меня. Борцы, тренеры, судьи гудели, обсуждая прошедший день, прикидывали шансы спортсменов и команд. Для меня эти разговоры потеряли остроту, да и усталость сказывалась.

Мы уже было собрались уходить, когда, запыхавшись, из зала прибежал Ялтырян — второй тренер. Едва переведя дыхание, он выпалил:

— Саша! Медаль-то твоя теперь, знаешь!

— Что значит моя?

— А так. Правила нужно знать, — хитро усмехнувшись, ответил Ялтырян.

— И хочется вам меня разыгрывать, Арам Васильевич. Первое апреля было бы — еще понятно…

— Ты того, не очень, — вступил Преображенский. — Не хотели тебя зря беспокоить. Приедем в гостиницу, разберемся. «Правила» в номере оставил.

— Вы что, мне не верите? — закипятился Ялтырян.

— Да погоди, — остановил его мой тренер. — Верю и не верю. Сколько раз они меняются, что перепуталось все в голове. То так параграф перекрутят, то иначе.

После приезда в отель мы первым делом полезли в «правила». Наконец нашли искомое.

— Вот видите, — торжествовал Арам Васильевич. — Читай, Сашок, читай громче…

— Если у одного из финалистов, — чеканил я, вслушиваясь в смысл, — оказывается большее количество встреч, то штрафные очки, набранные в ходе турнира, в расчет не принимаются… В расчет штрафные не принимаются… не принимаются, — несколько раз повторил я.

— Ага! Прав старик! Все помню без ваших бумажек, — заулыбался Ялтырян.

— Спокойнее, спокойнее. Давайте рассуждать, — начал Сергей Андреевич. — Значит, так. Ефимов из-за травмы снялся. Остались Медведь, Саша и тот молдаванин. Выходит, трое. — Я давно не видел таким тренера. Он вновь пересчитал всех финалистов, как дошкольник загибая пальцы… — Трое, точно, — произнес он уже уверенно. — Глупость получается. Надо будет против этого пункта на Федерации выступить.

— Чего баламутишь, — перебил тренера Арам Васильевич. — «Золото» само плывет ему в руки, а он кочевряжится. Вспомни, в прошлый раз по этому пункту Медведь получил первое место, так чего же ты…

— Тебе все ясно, Саша?

— Яснее некуда, Сергей Андреевич. Мне с утра бороться с молдаванином. Выиграю — он вылетает. А с Медведем мы уже боролись.

— Да ложитесь вы оба спать, стратеги. Будете сейчас еще планировать, как обыграть этого мешка.

— Пора, действительно, на боковую, — поднялся Преображенский вслед за Ялтыряном.

— А если молдаванин утром снимется? «Бронза» у него в кармане, чего ему кости со мною ломать?

Арамыч так и застыл в двери.

— Это как? — выпалил. — Эт-то ва-ри-ант. А мы с тобою, Сергей Андреевич, прохлопали его.

— Все, до утра! А то мы еще какую-нибудь лазейку сочиним и будем ее прокручивать. Все — спать! Тренер прихлопнул ладонью тонюсенькую книжечку правил. — Выключай свет, — приказал он мне.

А Медведь, поговаривают, не хочет больше гонять в полутяже, — уходя, бросил загадочную фразу Ялтырян.

На взвешивание молдаванин появился полусогнувшись. Хватался за живот. Врач его покрутил, повертел и сказал, что ничего существенного.

Александр подошел ко мне, хлопнул по плечу.

— Не долго же пришлось мне радоваться своей медали.

Я ничего не ответил, но подумал: «Наш спор откладывается до следующего раза. Из-за подобной судейской заковыки на прошлом чемпионате пострадал я, на сей раз — он.

Финальный день начался не со взвешивания, а со сплетни. «Иваницкий — москвич. А кто снялся из-за травмы? Тоже москвич, из одной команды ребята-то…»

Говорили другое: «Медведь решил теперь в «тяже» бороться». Так и сказал начальнику команды: «Кто станет первым в Ереване, тот пусть и едет на следующий чемпионат мира в тяжелом весе».

Не будь я сам непосредственным участником событий, не знал бы, чему верить. И то, и другое, и третье могло сойти за правду. И не такие тактические, с позволения сказать, комбинации разыгрывались на ковре.

Да, у Сашки мог наступить кризис. В Манчестере проиграл, на чемпионате Европы ничья с Ахметовым. Да и сгонка — не сахар. Подсушивать себя ему приходится на пять-шесть килограммов. Не много, но все же кому хочется садиться на сухой паек добровольно.

А может, кто другой воду мутит? Кто пустил слух? Хотя постой, их же несколько. Один предназначен мне, другой — ему. Ефимов симулирует болезнь ради земляка— в это-то поверить нетрудно. Но опять верх брали сомнения: «Как после стольких лет… В одной комнате. спим, чуть ли не из одной миски едим… Делимся всем — и вдруг…»

Уезжая, мы обменялись друг с другом лишь сухим протокольным пожатием. Не было улыбок, слов не находили, да и не хотелось пускаться в объяснении.

С Ефимовым я не разговаривал. В самолёте смотрел на него прямо-таки с ненавистью.

— Да не сверли ты его глазами, — одернул меня сидящий рядом Сергей Андреевич. — И не убивайся из-за медали. Слукавил бы, тогда бы и мучился, а чего сейчас тебе ерзать в кресле? Мало ли что нашептывают и будут нашептывать. Это как плата за удачу. Без нее даже скучновато.