Барева даже не помнил, в какой момент Хаз стал набирать обороты и усложнять схемы своих мелких преступлений. Вот он поссорил двух мальчишек, которые когда-то его избивали, да так они поругались, что один из них оказался в больнице. Вот на пекаря, который однажды поймал Вале и отлупил за попытку спереть пирог, упала с крыши кошка, он оступился и, пролетев по ступенькам, сломал бедро. Вот ночлежку, из которой их выгнали, заполонили кусачие голодные крысы. Хазери всячески отрицал свое участие в происшествиях, но довольный вид мальчугана говорил за него. Все его подозревали, но предъявить ничего не могли.
Бумажный пакетик с ядом кольнул загнувшимся уголком, и Лоуренс помрачнел. То, что он собирался сделать, являлось форменным безумием. Когда Хазери Вале получил с подачи вхожего в любые круги Коула Грика заказ от аристократа на убийство другого аристократа, ребята здорово призадумались. Хаз взялся за это дело с большим пылом, будто оно было чем-то личным. Члены банды несколько вечеров обсуждали способ убийства и сошлись на яде. Перерыв кучу информации, они нашли оптимальный – «Лимонную змею», а пока изучали яды и их действие, наткнулись на еще один, «Призрачную смерть»: сначала принявшему его становилось до ужаса плохо, а потом человек почти умирал – не шевелился, не дышал и не реагировал ни на что, постепенно погибая и не приходя в сознание. Лекарством служила алхимическая смесь, но использовать ее нужно было как можно быстрее. Не самый лучший план по вызволению человека из тюрьмы, но остальные, видимо, вообще оказались не исполнимы в короткий срок.
В камере все время царил полумрак. Днем солнечные лучи почти не попадали в маленькое оконце с толстыми решетками, а ночью повсюду горели фонари, наполняя камеры зыбким голубым светом. После насыщенной жизни в Йер-Велу Лоуренс не находил себе места от безделья. Время между допросами, где его, закованного в цепи и с мешком на голове, избивали бугаи «ястребов», тянулось невыносимо медленно. Оставшись в одиночестве, длинные часы Лоу проводил за размышлениями над их с Хазом жизнью и пути, которым они шли. Начиная с самого знакомства, они вместе медленно сползали во тьму, но иначе в Йер-Велу двум сиротам было не выжить. Несмотря на жестокие проделки Хаза, они ничем не выделялись среди остальной уличной шпаны, разве что временами поступали умнее.
Замечать их начали после того, как Хаз в свои лет двенадцать подрался с ребятами постарше и отгрыз одному из них ухо. Выглядел он тогда по-настоящему страшно: низкорослый и худой, весь в крови, с куском плоти во рту, сверкает злобно светлыми глазами, а рядом извивается на земле орущий ребенок. Прозвище «Белоглазый демон» с тех пор к нему и прилипло, а парень стал бороться за новоприобретенную репутацию, усиливая вокруг себя ауру страха. Лоуренс солгал бы, если б сказал, что категорично против поведения друга, ведь к нему тоже после того случая перестали цепляться. С самого раннего детства отец учил Лоуренса постоять за себя – к моменту смерти родителей мальчик знал действенные приемы рукопашного боя и даже немного освоил бой ножевой. Он не прерывал тренировки, подружившись с Хазом, и гонял хулиганов, раздавая им тумаки, но от таких занятий временами уставал, потому жестокое поведение Вале пришлось как нельзя кстати.
В коридоре послышались шаги и беззаботный свист – надзиратель принес еду. Лоу взглянул на окно – по свету было не определить, сколько сейчас времени. Протолкнув между прутьями решетки тарелку с жидкой похлебкой серого цвета, мужчина в форме удалился, все так же насвистывая веселую мелодию. Ни хлеба, ни даже ложки заключенному не положено, потому тарелка сиротливо стояла на полу и в нынешних обстоятельствах выглядела зловеще. Барева глубоко вздохнул. Настало время доверить Хазу свою жизнь.
– Играй, музыка.
Лоуренс высыпал яд в тарелку, размешал холодную жижу пальцем и влил ее себе в рот, перепачкав лицо и шею. Постоял немного, прислушиваясь к ощущениям. Ничего не происходило, но ведь и «Лимонная змея» действовал не сразу. Лоуренс не знал, удалась ли авантюра в поместье Моратте, лишь надеялся, что все прошло, как задумывалось.
Невыносимая резь в животе заставила мужчину скривиться. Он сдавленно охнул и доковылял до топчана. Сел, согнулся, стараясь уменьшить боль, но помогало слабо. Его прошиб пот, руки затряслись, а в глазах заискрились яркие пятна. Неизвестно, сколько Лоу просидел так, еле дыша, но ему казалось прошедшее время вечностью. Боль в животе начала отступать, он выпрямился и немного расслабился. Тут же голова разорвалась колокольным звоном, череп, казалось, вот-вот разорвется на куски. Лоу схватился за голову и закричал, но вопль тут же захлебнулся – его вырвало кровью. Мужчина упал на четвереньки и не поверил своим глазам – в вязкой багровой жиже шевелились гусеницы, на воздухе они затвердевали, распадались на кровавые ошметки, собирались снова, превращались в бабочек и разлетались по камере, сверкая рубиновыми крыльями. Лоу ошарашенно наблюдал за насекомыми, которые обращались в птиц, лягушек и змей, расползались по камере и исчезали между деревьями, выросшими из пола и сломавшими стены тюрьмы. Боль красными полосками прочертила камеру, Лоуренс уворачивался от нее, пока не наступил в снег – по ногам расползался холод, ступни посинели и отвердели. Он оторвал их и пополз на коленях, подражая весело квакающим лягушкам. Те прыгали, вырастали в хищных птиц и сжирали своих собратьев. Подальше от страшного места, подальше от зеленой тошноты, красной боли и голубого, как алхимический огонь, холода. Нужно найти друзей, рассказать им, что случилось, что он теперь калека без ног и скоро останется без головы, потому что колокола зазвонят и разобьют его череп изнутри. Лоуренса охватила паника. Как же он расскажет, если будет без головы? Нет, нужно ползти, скорее, найти друзей, найти Хаза, уж он-то что-нибудь придумает. Убьет еще одного аристократа, если будет нужно. Если будет нужно, убьет всех богачей, ведь на то он положил жизнь. Но чью жизнь? Свою? Лоуренс рассмеялся жутким, харкающим смехом, ведь это он сейчас лежит в луже своей блевотины, ожидая смерти, а не Хазери Вале, восседающий на троне из костей поверженных врагов, что возвышается над Вергазой. Надменный Хазери Вале, у которого нет ничего, даже имени, даже цвета глаз. Хазери Вале тоже нет, он распадается, словно пустая скорлупа, осколки превращаются в кричащих чаек, и Лоуренс уже забыл, почему он один, в холодной заснеженной пустыне, почему ему больше не больно. А должно ли ему быть больно? Что же с ним случилось такого, что его бросили друзья. А были ли у него друзья? А что такое друзья? И кто он сам?
– Лоуренс Барева.
Женский голос звал его, но где могла скрываться среди снега обладательница, непонятно. Задул ветер, колкие снежинки царапали лицо, покрывая тело тонкой инеевой коркой.
– Лоуренс!
Голос стал громче. Но почему кричащая девушка не показывается? Почему она плачет?
– Лоу, твою мать, вернись! Иначе, клянусь Сокрытым, я переверну всю Бездну, но вытащу тебя!
Хаз. Голос Хаза и нестерпимая боль. Ну конечно, где Хазери Вале, там всегда боль и страдания. Но Лоуренс рад его слышать.
Барева приоткрыл глаза. Вале тут же отпустил его сосок, который теперь мучительно ныл. Рядом стояла заплаканная Лаура. Увидев, что Лоуренс пришел в себя, она радостно завопила, прибавляя мучений многострадальной голове. Мужчина хотел попросить ее замолчать, но вместо слов послышалось лишь сиплое дыхание.
– Отдыхай, друже. Главное – ты очнулся, – Хаз, слабо улыбаясь, двумя пальцами потер глаза и зевнул. Он выглядел изможденным до предела.
Лоуренс перевел взгляд, осматривая помещение, в котором находился. Сильная слабость не позволяла шевелиться, трудно было даже держать поднятыми веки, но закрывать глаза стало страшно. Он лежал на кровати у стены в одной из крохотных квартир, которые снимал Вале. За окном виднелась улица, окутанная темнотой. Отсутствие решеток очень порадовало.
К горлу подступил ком, мужчину замутило. Хаз, заметив это, с некоторым трудом повернул друга на бок, и того стошнило в подставленное ведро. Во рту ощущался привкус желчи, но он с облегчением обнаружил, что в исторгнутой жидкости не было крови и насекомых. Лаура принесла воды, помогла напиться.
