При этой мысли коротко невесело хмыкаю.

Отличное утешение.

К тому же Егор говорил, что никогда ни с кем не спал в одной постели. Именно в том плане, чтобы просто провести вместе ночь. Без секса. Так же, как и не делал… приятно. Я без сомнений ему поверила. Так какого чёрта сейчас истерю?

Доверие либо есть, либо его нет.

Нельзя доверять только наполовину. Верить только в то, во что мне хочется. Нереально сложно стереть из мыслей образы той блондинки, с которой он был в клубе. Как она на нём висла. И то, как невеста его отца цеплялась за его руку. Всего два дня назад я предпочла по собственному решению не зацикливаться на них, а сейчас схожу с ума.

«Я трахну тебя и исчезну, потому что я всегда так делаю…»

Его же слова. Они клеймом выжжены в моей памяти. С другими — возможно. Но со мной он так не поступает. А если просто растягивает этот момент, чтобы в итоге отправить меня в мусорную корзину, в которую вышвыривает всех остальных? Что если, как только мы переспим, всё закончится?

Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.

Так не будет. Так не случится. Я действительно доверяю ему. Больше, чем кому-либо.

Сжимая ладонями голову, закрываю глаза.

Почему я вообще об этом думаю? Я люблю его. Люблю! Что он мне сделает, когда узнает об этом? Прогонит? Я не уйду. Я же боец. Уже в пять лет я побеждала там, где сильные взрослые люди разбивались вдребезги. Они ломались и падали, а я шла.

Я приняла решение не отпускать.

И я не отпущу.

Дёргаю дверь подъезда и взбегаю по лестницам на третий этаж. Снимаю куртку и ботинки. Шаткой походкой иду к двери ванной. Заношу кулак, чтобы постучать, но замираю.

Мне нужны ответы, но я боюсь их получить. Слишком боюсь. Этот страх сильнее меня. Иногда неведение лучше прозрения.

Забиваюсь воздухом до предела и несмело скребусь в дверь.

— Егор, можно войти? — то, что должно было быть уверенным вопросом, звучит как жалобная мольба.

— Заходи. Чего ты тут не видела. — доносится из-за двери размеренный голос Северова, скрашенный коротким смешком.

Толкаю дверь и застываю на пороге, глядя на обнажённого Егора. Он привстаёт, опираясь руками на борта ванной, и внимательно смотрит на меня.

— Почему не переоделась? — сводит брови к переносице, опуская взгляд ниже. Нервно одёргиваю рукав чёрной спортивной кофты, пряча исцарапанную руку. — Блядь. — выдыхает зло. — Твою мать! — рявкает, ловко выбираясь из ванной. Дёргает вверх мою руку, закатывая рукав. Осматривает сбитые костяшки пальцев. Поднимает взгляд на прищемленное горло и искусанные губы. — Что, блядь, случилось?!

Вместо ответа из горла вырывается униженный всхлип, а из глаз вытекают предательские слёзы.

Роняю голову ему на грудь, слыша корявые учащённые удары его сердца. Они болезненными вибрациями расползаются по моему телу. В голове нарастает пульсирующий писк.

Парень прижимает меня крепче, успокаивающе поглаживая спину и плечи, а я могу только реветь. Скребу ногтями натянутую мышцами кожу на его грудине, не давая себе отчёта в том, что раздираю её до крови. Вся одежда промокает. Тело трясётся.

Это всего лишь минутная слабость. Единственный выход, который нашло скопленное за день напряжение. Оно вырывается слезами и шумными хрипами. Оно пробивается отчаянными цепляниями за его стальное тело. Оно прорастает нуждой в его близости. Оно проявляет себя в желании, чтобы меня, как маленькую девочку, жалели и успокаивали. Чтобы он меня любил. Любил с той же силой, с которой люблю я.

— Что случилось, Диана? Что с руками? Почему ты плачешь, Котёнок? — шепчет ласково. — Ответь, Дикарка. Расскажи мне. Не молчи. Блядь, да что за херень случилась за сраных полчаса? — срывается, когда я так и не нахожу в себе силы ответить.

Разлепляю распухшие веки и тут же утыкаюсь глазами в красные полосы с маленькими бисеринками крови на его груди. Касаюсь пальцами, размазывая её.

Вынуждаю себя поднять голову и встретиться с его потемневшим взглядом. Парень всё так же хмурится. Губы кривятся, когда задеваю подушечкой пальца самую глубокую царапину.

Всё это время он позволял делать ему больно и не предпринял ни единой попытки меня остановить.

Сколько же в нём терпения и силы?

Растираю размытые влажной пеленой глаза.

— Извини. — выталкиваю еле слышно сквозь искусанные губы.

Он крепче сжимает челюсти. Раздаётся характерный скрежет зубной эмали. Кожа на скулах натягивается, чётко очерчивая ходящие на них желваки.

— Что случилось? — размеренно повторяет вопрос сквозь зубы.

Как ему сказать? Я не знаю.

— Диана, пожалуйста, говори как есть.

Его ладони замирают на лопатках, не давая возможности отстраниться. И я сдаюсь.

Сиплым полушёпотом, спотыкаясь на словах, запинаясь о воздух, выворачиваю наизнанку душу.

— Я заглянула в твою тумбочку. Увидела презервативы. Четыре пачки! — по-новой проживая испытанную ранее ревность, повышаю голос. Растопыриваю разбитые пальцы и яростно трясу перед его офигевшим лицом. — И всё полупустые! Сколько их было, Егор?! Скольких ты ебал на кровати, на которой предлагаешь спать мне?! Мне даже находиться здесь стало противно!

Проигнорировал мою гневную тираду, стирает пальцами новые потоки слёз, ползущие по щекам.

— Ты собиралась уйти? — спрашивает без каких либо эмоций.

Будто ему на это насрать.

— Я не собиралась! Я ушла! — выкрикиваю прямо в его спокойное лицо.

— Тогда почему вернулась? — высекает безразлично, опустив руки вдоль тела.

Он полностью закрывается. Ни на лице, ни в глубине проклятых глаз ничего не отражается.

— Потому что!.. Потому…

— Что, блядь, потому? — отвернувшись, берёт со змеевика полотенце и обматывает бёдра. Опирается спиной на стиральную машину. Переводит на меня тяжёлый взгляд. — Я уже предупреждал тебя, что терпеть не могу сцены ревности. Ты сказала, что принимаешь меня таким. В чём, блядь, теперь проблема? — сжимает кулаки. — У меня был пиздец какой хуёвый день, и мне, блядь, не до твоих детских истерик и капризов. Ушла? Молодец, блядь! Надо было сделать это ещё раньше! — тоже берёт повышенные, скрипя зубами. — Какого хера вернулась? Спать со мной в одной постели ты не собираешься. Или ты думаешь, что я только там ебусь? Ты так, блядь, думаешь, Диана?! Какого ебаного дьявола ты трахаешь мне мозг?!

Понимаю, что он из последних сил сдерживает ярость. Но и я не могу больше молчать. Я не боюсь того, что будет, если он сорвётся. Я боюсь, что случится, если этого не сделаю я.

— Я вернулась, потому что не могу без тебя! Потому что ты, Егор, мать твою, всё и сам понимаешь! Ты знаешь! Ты просто боишься признать очевидное! Давай, прогони меня теперь! Выстави за дверь! Исчезни из моей жизни, потому что я… блядь, соврала! — не понимаю, как сдержалась и не прокричала «люблю». Такое простое слово. Пять долбанных букв, и всё обратится крахом. Для нас обоих. Стягиваю челюсти до боли. — Я никогда не уйду сама! Не оставлю тебя, сколько бы ты не делал мне больно!

Зажмурившись, сжимаю кулаки. Кислотные слёзы выжигают веки, плавят кожу на щеках. Вгрызаюсь зубами в язык. Не дышу, пока кровь не заполняет всю ротовую полость. Сглатываю её вместе с кислородом, вмиг ставшим тяжёлым, вязким и ледяным.

— Твою же налево, Дикарка!

Слышу тяжёлые влажные шлепки мокрых ног по кафелю, а потом с размаху влетаю в сталь его грудной клетки.

— Дура. Какая же ты дура. Хотя другого ожидать и не стоило. Моя Дианка. Блядь, нельзя было этого допускать. Ты расплавила меня. Не просто убиваешь. На кровавые ошмётки рвёшь. Не так всё должно было случиться. — хрипит сорванным от недавнего крика голосом.

— А как, Егор? — поднимаю на него заплаканное лицо. — Скажи мне, как. Потому что я не понимаю. Если бы мы могли с этим бороться, то меня бы здесь не было. Мы проиграли ещё задолго до нашей встречи. Признай это. Смирись, Егор, что я не оставлю тебя. И ты тоже не можешь уйти от меня. Не можешь выгнать. Оторвать от себя. — бомлю обличительным шёпотом, делая между словами крошечные глотки необходимого воздуха.