Глаза — зеркало души.

У нашей младшей сестрёнки больше нет души. Она будто выгорела изнутри, и существовать осталась только пустая оболочка.

Шумно втягиваю носом воздух и даю векам опасть вниз.

Мы должны узнать правду, но родители продолжают гнуть версию, что Северов свалил из страны, но они не знают причину. Единственное, чего удалось добиться, так это то, что лезть нам в это не стоит, чтобы не сделать хуже.

Да куда же, блядь, хуже?

Я не знаю, поверила Диана в это или решила, как и большинство из нас, что Егор умер, но страх, что она рано или поздно что-то сделает с собой, с каждым днём всё крепче. После той ночи, когда мы все звонили, а она не отвечала, и я приехал к ней, застав в ванне в бессознательном состоянии, меня не отпускает предчувствие чего-то пиздец какого ужасного.

Проще было бы заставить её вернуться домой, но она наотрез отказывается. Только если запереть её в комнате, но и это не вариант.

Оборачиваюсь на отцовский голос и кивком головы указываю Нику на входную дверь. Оказавшись на улице, нервно затягиваюсь никотином.

— Ты веришь, что он мог просто исчезнуть? Вы же лучше всех Гору знаете. Мог просто свалить и не дать знать Дане, что он жив?

Никита тоже закуривает, выпускает в застывший горячий воздух сизый дым, глядя, как тот медленно расползается в пространстве. Делает ещё затяжку и качает головой.

— Не верю.

— Я тоже. — с яростью выпаливает Макс, подходя сзади. Удивляет меня своим заявлением, потому что, несмотря на то, что Диана с Егором уже несколько месяцев жили вместе, он всё равно с опаской относился к их отношениям. Он единственный, кто не мог их принять до конца, хотя открыто об этом не заявлял. Второй близнец тоже щёлкает зажигалкой. Дёргано проводит ладонью по шевелюре и поворачивается ко мне, глядя в глаза. — Блядь, Андрюха, не верю, что он вот так свалил, какая бы причина у него не была. Как бы я не относился к тому, что Данька с ним, только слепой не заметит, что у них реально любовь. Они, мать вашу, всё время вместе. В универе он ей на каждом перерыве звонил. Не может пацан, который так себя ведёт, просто взять и исчезнуть. Он же знает, что будет с Даней.

— В то, что он отчалил на тот свет, я тоже не верю. — вставляет Никита.

Устремив взгляд над кронами деревьев, делаю последнюю затяжку и подвожу итог:

— Мы должны найти его до того, как Диана сделает что-то с собой.

Никто мне не отвечает, потому что оба знают, что рано или поздно она сломается. Нельзя быть сильной всегда. Всего один момент слабости может стать фатальным.

В течении недели мы с братьями стараемся добиться чего-то от родителей, но проще убиться головой об стену, чем узнать что-то у них. Я еду к папиному однокласснику, работающему в ментовке. Если кто-то что-то знает наверняка, то только он.

Здороваемся с ним, как родные. Обмениваясь рукопожатиями, похлопываем друг друга по плечам. Покончив с формальностями, перехожу сразу к делу.

— Дядь Дим, я к вам не просто так.

Он жестом тормозит меня, выставив ладонь.

— Знаю, Андрей. Но помочь ничем не могу.

Сжав кулаки, планомерно выдыхаю, чтобы продолжать без лишних эмоций.

— Почему? Вы же знаете наверняка. Если он и уехал из России, то вы должны знать причину. Он жив вообще? — сыплю вопросами на нервах, пусть и собирался задавать их по одному.

Мужчина глубоко вдыхает и вытаскивает из шкафа два стакана и бутылку коньяка.

— Ты за рулём? — выбивает, стоя спиной ко мне.

— Да.

Он молча ставит один стакан обратно, закрывает шкаф, наливает янтарную жидкость в прозрачный бокал, делает большой глоток и только после этого поворачивается.

— Витя напрочь запретил говорить. Я не имею права влезать в ваши дела. И я уважаю решение друга и поддерживаю его в том, что лучше Диане думать именно так.

Блядь, да что такого ужасного он сделал, что Дане лучше думать, что любимый человек предал?

Крепче сдавливаю пальцы и челюсти.

— Он жив? — холодно скрежещу, не теряя зрительной связи.

Если не получается с папой, то придётся дожимать его друга, хотя, уверен, просто это не будет. Но я должен помочь сестре, даже если мне придётся его пытать или ползать на коленях.

Он шумно вздыхает и отводит глаза куда-то мне за спину. И, сука, молчит.

Срываюсь с места, собираясь его встряхнуть, но вовремя торможу себя. Останавливаюсь в полуметре от мужчины, продолжая скрипеть зубами.

— Дядя Дима, пожалуйста, скажите мне правду. У вас же тоже дочка, немногим старше Дианы. Вы бы хотели, чтобы она так же страдала, веря, что её предал близкий человек? Не зная, что с ним случилось. Неизвестность…

— Хуже смерти. Знаю, Андрей. По работе мне часто приходится сталкиваться и с тем, и с другим. Но именно первое ломает слабых. Сильные справляются с каждым вариантом. Диана сильная. Даже маленькой девочкой справилась с тем, с чем не справлялись многие взрослые. И сейчас сможет.

— Не сможет! — рявкаю, потому что, сука, страшно потерять её. — Она не справится. Уже не справляется. Скажите уже хоть что-то!

Только теперь он переводит взгляд на моё лицо. Какое-то время внимательно вглядывается, будто оценивая правдивость моих слов. Залпом приговаривает содержимое стакана и только после этого говорит:

— Лучше бы он её предал.

И это, мать вашу, единственное, чего мне удаётся от него добиться. В то, что он тупо уехал мы с братьями и так не верили, но сейчас только укрепились в своём мнении.

Но какие тогда варианты? Смерть? Больница? Тюрьма? Что могло произойти? Почему он не прислал Даньке хоть какую-то весточку?

Мы опять принимаемся тормошить родителей, но папа непреклонен, а мама впадает в истерику, когда Тимоха на эмоциях орёт:

— Если вы не скажете правду, то Даня вены вскроет!

Дни неумолимо продолжают утекать, а мы так глупо теряем драгоценное время. Наступает лето. Начинаются каникулы. Даня приезжает к Аресу, но только рано утром, пока все спят. Она будто не выдерживает, когда рядом больше одного члена семейства за раз. В дом никогда не заходит. Сразу направляется к вольеру. После пробежки закрывает его и прыгает на свой Кавасаки.

Сегодня я караулю её возвращение из парка. Они вбегают с собакой. Сестра видит меня, но даже улыбка её ледяная. Проходит мимо, запирает вольер, ещё раз чешет пса и только потом поднимает лицо.

С трудом сдерживаю скулёж, который зарождается в груди. Я, сука, не могу её видеть такой. Она ещё сильнее похудела. Скулы обострились, ключицы выпирают, под глазами огромные чёрные круги, что говорит о том, что она почти не спит.

Я не делаю попыток обнять её или поддержать любым другим способом. Ей это не поможет, а слова только глубже ранят.

— Привет, сестрёнка. — натягиваю на лицо улыбку.

— Привет. — отбивает, улыбнувшись всего на секунду, но тут же опускает уголки губ вниз, словно не может держать их поднятыми, будто ей тяжело это даётся. В ней всё меньше живых эмоций с каждым ускользающим днём. — Ты чего не спишь? Тебе на работу ещё рано. — как бы между прочим подмечает.

— Хотел с тобой поговорить. Пойдём домой. Выпьем кофе. — предлагаю, но ответ уже знаю.

Диана качает головой и отказывается.

— Не хочу. Давай в другой раз поговорим. У меня сегодня дел много.

Я не спрашиваю, что у неё за дела. Учёба закончилась. Работы у неё нет. Сестра просто хочет уйти от разговора.

Шагаю к ней, но она отступает. Кажется, что боится прикосновений. Замираю, но ловлю её ледяные пальцы. Данька вздрагивает и делает попытку вырвать руку. Сдавливаю сильнее, не отпуская. Чувство такое, что если выпущу — исчезнет.

— Диана, на счёт Егора…

Она скрипит зубами и вырывает руку.

— Не надо, Андрей. Я смирилась. — выбивает холодно, но я замечаю, как дрожат пальцы и губы.

Я хочу хоть что-то сделать, чтобы облегчить её боль, поэтому говорю то, что не должен был. Просто не успеваю тормознуть.

— Я говорил с дядей Димой. Егор тебя не бросал.

Она только грустно хмыкает, смотрит мне в глаза впервые за всё время со дня рождения и отсекает: