Ну а сегодня — плановый созвон, еда и сон.

Едва я переступил порог, дед крикнул из спальни:

— Пашка, скорее разувайся! На семь ноль пять запланирован звонок! Сейчас уже!

— Кто это может… — проговорил я, и тут зазвонил телефон.

В одном берце я шагнул к телефону, прижал трубку к уху и, сказав: «Да, Павел слушает» — принялся бороться со шнуровкой.

— Пашка! — радостно выдохнула Наташка. — Это супер! Я такая радая, а-а-а! Я в школе теперь самая крутая!

— Ты это о чем? — не сразу сообразил я.

— О сапогах! У бабушки, вот, забрала. Размер в размер! Кожаные! С каблучком!

Скидывая берец, я представил, как она улыбается, закатывает глаза от счастья и пританцовывает на месте.

— Брателло! Ты лучший! Такие у нас под сто баксов стоят! Капец крутые! — Донесся протяжный вздох. — Но жара, блин, все купаются, засмеют, если прямщаз надену.

Наверняка с подачи подруг пойдет слух, что это подарок богатого папика, с которым она спит. Еще лет десять назад одноклассники заклеймили бы ее позором, шептались бы, что шлюха. Теперь же иметь спонсора — достижение и статус.

— Это да! — Ее радость передалась мне, и я сам улыбнулся. — Рад, что понравились. Боялся, что не угадаю, и ты открутишь мне голову.

— Я, конечно, хотела бы ботфорты…

— Но тебя в них в школу не пустят, — отрезал я.

— Да, папочка, ты прав! — съязвила она. — Но все равно спасибо, не ожидала. Связь дорогущая, все отбой.

— Давай, Натка, удачи тебе!

— Мне-то что! Главное — тебе удачи! Спонсор ты наш… Офигеть, мой спонсор — младший брат! Я сама бы полгода копила, даже торгуя.

— Не переживай, потом не спрошу. Все, давай, отбой…

Но логика была чужда Наташке, зная, что связь дорогая, она продолжала трещать:

— Ты назад-то когда? Мы все соскучились! Борька аж воет. Говорит, тренировки без тебя так себе.

— Мама акции бабушке отдала? — спросил я.

— Без понятия. Я когда к ней за сапогами ездила, мать еще не приехала, позже должна была подтянуться. Значит, наверное, да. Иначе зачем ей — в такую даль?

— Спасибо. Натка, я тоже соскучился, но — время! Межгород! Дорого. Андрей счет увидит — поседеет.

Сестра так тяжело вздохнула, будто я наступил на больную мозоль. Буркнула: «Ладно» — и прервала связь.

Наверное, деньги для Андрея — больной вопрос. Сколько получает декоратор провинциального театра? Копейки. И хорошо, если платят каждый месяц, а не раз в квартал. Как бы моей несовершеннолетней сестрице не пришлось тянуть взрослого мужика — чего не сделаешь ради любви? Так-то на то, что она зарабатывает за выходные, можно худо-бедно прокормиться.

Час до восьми я провел за алгеброй, выписывал основное в уже начатую тетрадь. Формулы не запоминались — всплывали в памяти, логические цепочки при решении задач выстраивались мгновенно, и я их скорее записывал, чем решал.

Как просто это все, оказывается! И до чего же сложным казалось год назад! По полчаса сидишь над задачей, пока дойдет. Гору бумаги изведешь.

За час я проштудировал три параграфа, неделя учебы, как раз все, что пропустил.

Может, экстерном школу закончить? Или договориться с директором о домашнем обучении?

При мысли об этом стало тоскливо. Одноклассники, которых я раньше терпеть не мог, стали родными. Даже Баранова с ее выкрутасами больше не вызывала желание убивать, а добавляла остроты. Как я их брошу? Они — почти семья.

И тут вспомнился самый первый откат назад на таймере — как раз тогда, когда я решил перевестись в вечерку и посвятить жизнь личному обогащению. Не в этом ли дело?

Сделалось жутко от мысли, насколько я себе не принадлежу. Да, похоже на правду. Переведись я, не возникло бы клуба «Воля и разум». Судьбы Рамиля, Димонов, Кабанова и, возможно, Памфилова сложились бы иначе. Еще же Инна с Лихолетовой! Может, и для Инны такой поворот событий — не самый худший вариант, теперь и она не покатится по наклонной. Чума точно не переехал бы в Москву, а пошел по стопам отца. Его братья и сестры тоже тихо сгнили бы.

Телефонный звонок раздался, когда я замер с ручкой во рту, обдумывая эту мысль.

Я снял трубку и поднес к уху, но вместо бабушки услышал возмущенный мамин голос:

— Пашка? Ты совсем мне не доверяешь?

Претензии меня огорошили, и я не нашелся, что ответить. Маме ответ не был нужен, она продолжила:

— Почему я должна отдать акции маме?

— Сколько их получилось? — уточнил я, потому что сведения менялись с течением времени.

— Сначала я думала, что один ваучер — одна акция. Но ошиблась. Что-то там пересчитали, и за ваучер давали одиннадцать штук. Я обменяла все четыре: свой, твой, Борин, Наташкин. Получилось сорок четыре акции. Хотела бабушкин обменять и тот, что не забрал отец, но сказали, что тем, кто работает недолго, на обмен положено не более пятидесяти акций.

— Отлично. Ваучеры не продавай. Ну, или я их у тебя выкуплю дороже. Договорились?

— Я уже продала.

Захотелось выругаться, но я сжал челюсти. Ладно, проехали, куплю через валютчика. Главное, что акции в безопасности.

Мое молчание мама расценила правильно и напустилась на меня:

— Паша, извини. Конечно, но, кажется, ты заигрался в бизнесмена. Ты выбрасываешь деньги на ветер, когда их можно выгодно вложить и получить прибыль уже сейчас!

— Мамуля. Это мои деньги, и время покажет, кто прав.

Теперь замолчала она. Наверное, думала, какой азартный у нее сынок, наверняка игроком вырастет. Вот как ей донести, что я ЗНАЮ, а не предполагаю? Да никак!

— Так объясни, почему я должна акции — отдать на хранение? — повторила вопрос мама.

Ах, вот, в чем дело!

— Потому что они мои, я их выкупил, а у нас с бабушкой бизнес. Кстати, как у тебя на работе?

— Ужасно! — пожаловалась она. — Подъем в пять утра, в шесть на автобус, в сем в поле. Руки, как наждачка! Ногти черные, перчатки не спасают. Но теперь-то можно уволиться? Зарплату-то не платят!

— Мамочка, миленькая, подожди немного, — взмолился я. — Что зарплату не платят, это специально сделано. Я прошу тебя об услуге, важной для нас всех. Не увольняйся! Когда начальство начнет скупать акции у сотрудников, я хочу сделать это через тебя, потому что сам не смогу. Продать сможет только сотрудник сотруднику, понимаешь? Я заплачу тебе две зарплаты, месяц в месяц, только не увольняйся!

И снова молчание, сквозь которое пробился командирский бабушкин голос, но слов было не разобрать. Наверное, она выступила в мою защиту.

— Мама, пообещай не увольняться, пока я не приеду. Пожалуйста! Это очень важно.

Давай, бабушка, помогай, восполняй пробелы маминого воспитания!

— Ладно, — без энтузиазма выдохнула мама и снова пожаловалась: — Как колхозница, в пыли, в галошах, в грязи! Кстати, как скоро ты вернешься?

— Еще недели три, надо деда на ноги поставить, — честно ответил я. — Он в гипсе. Если я уеду сейчас, и автомагазин перестанет работать, и торговля накроется. Так что без вариантов.

Последовал протяжный вздох. Донеслось шуршание, и сквозь помехи пробился бабушкин голос:

— Привет, внук. Как там Шевкет?

— Давай сперва о делах, потом дам ему трубку.

— Товар отправила. Как ты, справляешься?

— Да. Пока сам торгую, позже найму продавцов, уже есть двое на примете, чтобы разгрузить деда. Как дела у Алексея? Поговорить бы с ним.

— Да нормально, деньги сдает под роспись, ежедневно около двадцати тысяч, я их меняю на доллары у человека, которого ты показал.

— Круто, спасибо. Деда дать?

— Времени мало, тут Оля к трубке рвется, что-то недоговорила.

Снова шелест и мамин голос:

— Я главное не рассказала. Наташка таскает продукты из дома, уж не знаю куда. Наверное, своему старику. Другие девки, если со стариками трутся, так имеют хоть что-то, а тут — из дома носит! Я же знаю, сколько чего купила. Смотрю, то гречки стало меньше, то картошки поубавилось, то окорочков.

— Ты у нее спрашивала, она ли это?

— Конечно. Глаза навыкат, истерика, претензии, типа не она! — возмутилась мама. — А кто еще? Боря? Так зачем ему? Или барабашка подъедает? Как идет к своему старику, так что-то исчезает. Ты поговори с ней, хорошо? Это не дело, мы же не миллионеры!