— Смогу. Тут только в центре все перекрыто.

— Отлично, — воскликнул он. — Тогда диктую список.

Я взял ручку, вырвал лист из блокнота, валявшегося в ящике тумбы и принялся записывать, сделав вывод, что раз Каналья не жалуется на запчасти, я хорошо справился с закупками. Закончив надиктовывать, он сказал:

— Эльза Марковна говорила, что Шевкет Эдемович в больнице.

— Уже дома. Гопники ограбили, — пояснил я. — Разрыв связок на ноге, он в гипсе, и я пока с ним…

— Так я не понял, а запчасти… Ты сам, что ли, их покупал?

Я представил, как округляются его глаза.

— Ну а куда деваться? Оказывается, есть кооперативные запчасти и оригинальные. Кооперативные намного дешевле. Есть ли смысл их брать?

— Ну, блин, ты меня удивляешь! Теперь я буду переживать, что накосячишь. Нет, не нужно, ты все правильно купил.

— Переживать — твое право, — пожал плечами я. — Короче, завтра закупаю и отправляю. Удачи!

— И тебе.

Вроде Каналья держится. А может, по бабам пошел и утешился.

Вроде бы все. Нет, не все. Я достал из кармана дедовой куртки бумажку с номером Лёхи, набрал его.

— Да! — с готовностью выдохнула его мать, столько надежды было в ее голосе, что я понял: она сама ждет известий о сыне, ничего о нем пока не известно.

— Здравствуйте, я друг Лёши…

— Ищут, — вздохнула она и пожаловалась: — Ни в моргах, ни в больницах, ни в милиции. Вот зачем он туда пошел, — она всхлипнула, — дура-ак!

— Вы только не переживайте. В милиции сейчас много народу, там все КПЗ битком. Представьте, сколько это работы, каждого допросить, каждого оформить…

— Пусть он просто будет на площади и боится идти домой! — взмолилась она. — Они же его покалечат! И убить могут.

— Его не за что бить! — попытался ее утешить я, отлично понимая, что менты сперва избивают, потом разбираются. — Они же на одной стороне, за Ельцина.

— Чтоб они передохли все, проклятые! — запричитала женщина. — Что ж они с нами делают!

Я выслушал порцию проклятий, заметив, что звонкий и молодой голос под конец стал старушечьим. Если Лёха и правда шляется где-то, собственноручно надеру ему задницу еще раз.

Закончив со звонками, я переместился на кухню что-нибудь приготовить себе и деду, закрыл дверь и тихонько включил радио. Деду было больно слушать новости, и он лишил себя информации, а мне было интересно, что и как.

Белый дом расстреляли из танков. Оттуда вышли люди с белыми флагами. Потом приехали силовики и начали всех паковать. Хасбулатова и Руцкого увезли в Лефортово, охрану разоружили. В общей сложности было задержано около пятисот человек. По предварительной информации, за последние четыре дня погибло более пятидесяти человек, ранено более ста. Цифры уточняются и корректируются.

Дед, молодец, уже поставил размораживаться ножку Буша, она лежала в желтовато-розовой лужице и пахла… формалином? Не поверив своим ноздрям, я полез в морозилку, понюхал пакеты с окорочками. Вроде бы нет. Или они должны нагреться, чтобы начал испаряться консервант? Интересно, сколько они лежат замороженными? Куда их дели бы, если бы не скормили нам?

Поставив на плиту кастрюлю с водой, я плюхнул туда окорочок, бросил лавровый лист, вспоминая армейский анекдот про то, как командир части вызвал на ковер повара и предъявил претензию, что он не кладет лавровый лист в первое. «Так не жрут», — оправдался повар.

Посолить, поперчить, луковицу бросить. Потом — почистить морковь и картошку. Только я помыл картофель и уселся его чистить, как снова зазвонил телефон. Вспомнилось предупреждение Ильи, что это может быть Наташка, я пошел отвечать.

В этот раз я угадал.

— Привет, как там дед? — сходу выпалила сестра.

— Дед дома. Хочешь с ним поговорить?

— Да я ваще по другому вопросу. Мать долбанулась.

— Наша? — осторожно уточнил я.

— Ну а чья? Че мне за других матерей бояться. Короче, втемяшила себе в голову, что срочно надо купить акции «МММ».

Я выругался, шлепнул себя по губам. Сестра продолжила:

— Говорит, люди там бабло лопатами гребут. Бабушка ей дала денег, ну, от тебя за виноград, она побежала акции брать. Как одержимая стала! Твою заначку искала, не нашла. Знает, что у меня есть деньги, выпросить пыталась, я не повелась. Бабушке истерику закатила, чтобы отдала твои деньги, но та ее послала…

— Ты откуда звонишь? — спросил я.

— От Андрея…

— Знаешь, где хранятся ваучеры? А то еще продаст их, а они для дела нужны.

— Ну-у, примерно.

— Нужно срочно их перепрятать, пока не поздно, — чуть ли не взмолился я. — Ты не представляешь, сколько на них денег можно поднять! А она промотает.

Наташка тяжело вздохнула, подумала немного и решила сдать родительницу:

— Мать мне похвасталась своей идеей. Говорит, чушь эти акции винзавода, нафиг, типа они нужны! А вот «МММ» — деньги здесь и сейчас. Куплю, говорит, себе сапоги.

— Ну твою ж мать, как же не вовремя! — воскликнул я. — Наточка, спаси ваучеры! За один ваучер потом квартиру можно будет купить! Ну, если на акции поменять. Пожалуйста.

— А чего это я буду? — фыркнула она. — Это ж как воровство, она меня потом прибьет! Это же ее ваучеры.

— Один ее, остальные наши. На нас их тоже давали.

— Не буду. Она мне по голове настучит потом, — уперлась Наташка и вдруг выдала: — Придумала! Надо натравить на нее бабушку! Пусть она ей мозги вправляет!

— Бабушка э-э-э… в общем, приболела. Так что помоги мне, Оби ван Кеноби, ты моя последняя надежда. С меня сапоги.

Воцарилось молчание. Даже сквозь помехи доносилось Наташкино сопение. Сапоги против страха перед маминым гневом — что победит?

Победило материальное.

— Ладно. Ща домой, ночью или утром попробую. С тебя сапоги! Кожаные. — Подумав немного, она добавила: — С каблучками. Черные.

— Договорились. А ты утешься тем, что мать хотела утащить мои деньги. И если часть ваучеров и правда наша, то деньги, на которые покушалась мама — мои и только мои.

— Она решила, что ты не сможешь их правильно применить, потому что мелкий. А ты еще как шаришь! — признала мои таланты сестра. — Короче, до завтра.

Донеслись прерывистые гудки. Блин, в самый неподходящий момент чудит мать, возомнившая себя Голубковой, а я здесь. Насколько это страшно и до чего она может дочудиться? Вообще не страшно, если мама не пустит в расход ваучеры. Да и вдруг пустит — новые куплю, главное, чтобы с работы не уволилась, а она может. Кроме того, есть вероятность, что «МММ» лопнет не в скором времени, а через полгода-год. Если так, мать даже останется в плюсе.

Правда, почуяв легкие деньги, она не станет их выводить, а будет снова и снова вкладывать прибыль — до того самого момента, когда «МММ» закроют. И потеряет все, как и мудрая подруга-халявщица.

И снова я знаю, что ничего не знаю. Когда придет конец финансовой пирамиде? Точно в начале девяностых. Когда, блин, именно⁈

Тридцать лет прошло… и ничего не помню! История — самая неточная наука!

Зашипел будущий суп, убежав из кастрюли. Ругнувшись и вытерев плиту, я уселся за картошку. Пора учиться отключать мозг, иначе голова скоро взорвется.

Я закрыл глаза, сидя на табурете, с ножом в руке… И перед внутренним взором начала пузыриться перекись в ране. Тьфу. Бедные работники «скорой»! К такому привыкнуть невозможно.

Еще двадцать минут — и суп готов. Часы показывают начало десятого. Перед глазами все плывет от усталости, зевота вот-вот разорвет рот, а ноги отказываются нести меня в кровать. Точнее — на раскладушку.

Потому что сегодня ночью мне точно приснятся изувеченные люди, и таймер мне покажет результат моего пребывания в Москве. На сколько сместилось время? Туда ли, куда нужно?

Конечно туда, я помогал людям, как мог. Может, кому-то даже жизнь спас. В общем, бояться совершенно нечего. Но вместо того, чтобы завалиться в кровать, я пригласил деда к столу, мы поужинали, раздербанив окорочок, потом выпили чаю с печеньем.

И наконец наступил покой, я с удовольствием погрузился в сон, поставив будильник на семь — надо сперва на авторынок, потом — к Чуме.