Опасно, блин!

И снова меня сковала проклятая неловкость, что-то типа боязни чистого листа, когда надо взять и расположиться. Так и кажется, что сразу начнут тыкать пальцами и прогонят.

Торговцев из-за холода было немного. Мужчина в кирзовых сапогах продавал шинель, бабушка — вязанные платки, перчатки, носки. Женщина — пожелтевшие от времени школьные блузки, которые когда-то были белыми. Старик — потрепанные книги и советские журналы. Мужик, похожий на крысу, — разнокалиберные бутылки спиртного. Старушки — консервацию. У меня самый экзотичный и редкий, а главное вкусный товар.

Присмотрев свободный пятачок возле выхода из метро, я взгромоздил ящики друг на друга. Сделав подобие стола, застелил его клеенкой, выложил виноград: мускат гамбургский и какой-то крупный черный, похоже, «Молдову», груши желтые продолговатые и круглые с розово-красными боками. Пакет орехов. И почем это добро продавать? Делать двойную наценку, то есть все по пятьсот, орехи тысяча двести?

Пока располагался, ко мне подошли мужчина в плаще и полная кудрявая женщина.

— Почем? — спросила она, указав на мускат.

Виноград красивый, ягоды крупные янтарные. Это на юге он ничего не стоит, а тут его дефицит. Нет, пятьсот — мало, потому я сказал:

— Восемьсот.

Думал, фыркнет, что дорого, но покупательница будто бы не услышала или была готова к любой цене.

— На две тысячи сделай!

— Мне груш тех и тех по килограмму, — сказал мужчина, и лишь потом узнал цену: — Почем?

Обычно за рубль глаза готовы выдрать, а теперь… И вдруг дошло: теперь ажиотаж, люди боятся беспредела, инфляции, комендантского часа и перебоя с поставками продуктов, потому метут все, лишь бы деньги не пропали. Наверняка в магазинах такие очереди, что хвост на улице.

Жаба сжала горло ледяными лапками и квакнула, что я продешевил. Совесть придушила жабу и посоветовала быть человеком и не спекулировать на людских слабостях. Так что пусть будет восемьсот, и так тройная наценка.

По идее, когда начнется расстрел Белого Дома, на черном рынке доллар улетит в небеса, если уже не улетел, так что менять рубль на валюту сейчас нецелесообразно. Скорее переданные триста пятьдесят баксов правильнее обменять. Но это риск, проверенных валютчиков тут у меня нет, я один — могут выследить и ограбить. Да и сумма не настолько большая, чтобы рисковать.

Размышляя, я упаковал виноград в бумажные кульки, взвесил. Рассчитался с женщиной, которая ушла такой довольной, словно выиграла в лотерею.

Груши продал тоже по восемьсот. Итого три шестьсот. Две восемьсот чистыми.

Только отошли первые покупатели, набежали другие, облепили импровизированный стол, как пчелы — кусок повидла. И виноград гребли, и груши, и орехи, которые всегда шли хуже. Выстроилась очередь из пяти человек, люди все прибывали и прибывали.

Несмотря на то, что утеплился, я начал мерзнуть. Пальцы рук околели и не слушались. Товар улетал, как горячие пирожки, наполнялся карман, уходило чувство незащищенности.

Вот интересно, есть ли способ остановить грядущую мясорубку? Люди накручены и не послушают, что бы я ни говорил. Но быть безучастным, просто сидеть и ждать было чертовски сложно.

Взвешивая товар и отсчитывая сдачу, я не забывал поглядывать по сторонам, помня, что орудует банда грабителей. Хотелось побыстрее закончить и смыться домой. Если так дело пойдет, то и к деду успею смотаться.

Сначала закончился мускат, потом — «Молдова» и круглые груши. Осталось два килограмма продолговатых. По моим прикидкам, сейчас около двух часов дня, приемные часы в больнице до трех, успею ли к деду, или лучше распродать все сегодня?

Здесь, в спальном районе Москвы, ветер перемен не ощущался. Одетые по-зимнему люди спешили по своим делам, если не смотреть новости, то и не подумаешь, что в центре сейчас очередной замес. Но не факт, что завтра будет так же спокойно, так что решено: сегодня весь день торгую, к тому же нужно освободить день, чтобы сгонять на оптовые склады в Мытищи и на Черкизон.

Мои друзья торговали по выходным, товара, что я завтра куплю, им должно хватить на месяц, а там и дед ногу вылечит.

Это, конечно, если все будет так, как в той реальности.

Сбагрив килограмм примятых груш по 500 рублей, я начал собираться. Доллары в карман перекладывать не стал, так и оставил в пустом ящике, который вместе с тремя другими понесу домой. Прибыль тоже дома посчитаю…

Внимание привлекли два тощих мужика протокольной наружности, сидящие на корточках за газетным ларьком — один в шапке-петушке, второй в выцветшем синем дутике, какие носили в восьмидесятые. У каждого было по бутылке пива, оба поглядывали в мою сторону. Вряд ли это грабители, скорее местные колдыри, но лучше быть настороже, вдруг им вздумается отнять у пацана выручку.

Когда я стянул пленку с ящиков, эти двое поднялись, переглянулись. Я насторожился, сложил все, включая арматуру, на кравчучку и покатил домой. Колдыри направились за мной. Вот же твою мать! Чуть отойдя от метро, я остановился, подул на озябшие руки.

Теперь холодно было не только снаружи, но и внутри: по позвоночнику поднимался страх, сжимал горло, сворачивался ледяным комом под сердцем. Вернулось ощущение безнадежности, как когда весной меня загоняли гопники.

Но теперь я сильнее, у меня есть арматура, а эти двое… Блин, трое, вон еще один в черной куртке неспешно идет вдоль высотки, делает вид, что не при делах, а сам нет-нет и зыркнет, напряжется, как пес, почуявший след, а потом снова изображает расслабленность.

Возле метро людно, действовать здесь они вряд ли решатся, а вот во дворах — почему бы и нет? Кто там придет мне на помощь, когда всем на всех плевать? Да никто.

И что делать? Бежать? Так не убегу я от них с тележкой. Забрать баксы, бросить все и бежать? Наброситься первым? Так вдруг мне только кажется, что за мной слежка?

Зайти в любой подъезд, пусть думают, что я пошел домой? Так они могут последовать за мной, заподозрив, что, раз я торгую тем же товаром, что и дед, которого они выследили, то и живу там же, и я загоню себя в ловушку. Время-то тревожное, если начну ломиться в квартиры, мне не откроют.

Попросить какого-нибудь крупного мужика меня проводить? Так видно, что я с пустыми ящиками, а значит, возможно, с деньгами. Почему бы не рискнуть и не отнять деньги у пацана?

И тут в голову пришла интересная идея. Я нащупал в кармане бумажку, где Лёха написал телефон для связи. Они выслеживают гопников, вот пусть разомнутся.

Поставив тележку с ящиками возле телефонной кабинки, я принялся крутить диск, глядя на гопников через стекло. С троими я могу не справиться, да и не факт, что где-то не поджидает четвертый.

Тот, что был один, пошел себе дальше, на меня не глядя. Парочка встретила бородатого ободранного колдыря, плохо стоящего на ногах, заговорила с ним.

Только Лёха снял трубку! Драться с тремя взрослыми мужиками ужас как не хотелось.

— Да, — наконец ответили женским голосом.

— Здравствуйте. Позовите, пожалуйста, Лёшу, он дома?

— Кто спрашивает? — поинтересовалась женщина.

Я представился, снова скосил глаза на колдырей. Одиночка исчез из вида, парочка что-то рассказывала бородатому, который разводил руками.

— Привет, Пашка, — крикнул в трубку Лёха. — Чего тебе? Я же мирдверьмяч!

Похоже, не так прост парень, как кажется, обиду, вот, затаил.

— Меня пасут, — сразу перешел к делу я. — Дед мой торговал фруктами, я встал на его точку, продал остатки товара и заметил хвост.

— Сколько их? — сразу забыл про обиду Лёха. — Ты где?

— Трое. Может, еще кто есть. Возле выхода из метро со стороны Перовской, ближе к Владимирской, понял, где это?

— Ага. Скоро буду…

— Стой! Слушай, не спугни их! Позови парней, ко мне не подходите, следите за этими демонами издали, понял?

— Понял! Звоню парням, летим! Держись и никуда не уходи.

Я поискал взглядом ориентир, нашел ларек, залепленный объявлениями и наклейками.