Слёзы выступили на её глазах. Она закрыла рот руками, сдерживая всхлипы. Неужели всё это время она винила себя напрасно? Протяжный стон сорвался с её губ — от невероятного облегчения, — и она спрятала лицо, чтобы не разрыдаться.

Хранитель, добрый, родной, прекрасный Хранитель! В который раз её захлестнуло чувство невыразимой благодарности, и она сама прильнула к его груди, тихо выдохнув:

— Спасибо.

Бремя чудовищной вины, пронесённое через бесчисленные жизни, — теперь оно разом рухнуло с её плеч и рассыпалось в прах.

Свободна. Она впервые была совершенно свободна от вечного раскаяния за ужасное преступление, которое не могла вспомнить, и, как теперь выяснилось, вовсе не совершала!

— Спасибо! О Предвечный Свет! Ингвар, спасибо! — шептала она, всё крепче обнимая своего вечного защитника, связанного с ней нерасторжимыми узами, которые были больше любых клятв, больше дружбы, любви, больше сплочённости тяготами и горестями — которые были самой верностью.

И он тихо гладил её волосы, по обыкновению шепча что-то успокаивающее.

— Это не совсем так, — бархатный голос показался оглушительным, разрушив умиротворение их объятий.

— Ир-Птак, — процедил Хранитель, выхватывая меч.

Фигура в чёрном плаще неспешно плыла к ним через зал из густой темноты, клубившейся над пропастью.

— Оставь, это уже ни к чему, — послышался мягкий вздох. — Меч не повредит мне. Ничто не повредит.

Хранитель выставил оружие перед собой, привычно закрывая спиной Эмпирику.

Ир-Птак остановился.

— Ты ведь хотела узнать истину, — молвил он с какой-то затаённой скорбью.

— Теперь я знаю, — резко оборвала Эмпирика, шагнув вперёд. — Ты всему виной. Ты создал эти мыслеформы. Создал Игнавию. Создал Ив. И отчасти — меня. Но я не повинна в твоих преступлениях. Я никогда не была тобой. Я никогда тебе не подчинялась — и никогда не стану!

Протяжный вздох был полон печали.

— Ты забываешь о Чиатуме. Я сделал всё это, чтобы освободить её.

— Да! — воскликнула она, заходясь в гневе. — Чтобы заполучить её силу, стать повелителем мира — или даже не только этого, но и других. Чтобы сеять разрушение, обращая мир в то, что ты считал истинной реальностью. Ради тщеславия, непомерной жажды безграничного могущества под благородной маской стремления к познанию. А может, ради чего другого — не суть. И не пытайся притворяться, что делал это не по собственной воле — уж кому-кому, а мне хорошо известно, как ведут себя безумцы, объятые чуждой силой.

Злость кипела в ней, она задыхалась от ярости и теперь замолчала, переводя дыхание.

— Я делал это по собственной воле, — с прежней печалью ответил Ир-Птак. — И мне нет оправдания. Но я делал это ради тебя.

Эмпирика не ответила. Возмущение её было столь велико, что, казалось, вот-вот — и она взорвётся. Слова ненавистного врага стали последней каплей.

— Что ты несёшь? — с досадой бросил Хранитель, не отводя меча.

Не обращая внимания, Ир-Птак двинулся вперёд.

— Ни шагу больше! Отверзатель смертелен даже для тебя!

— Я всё это делал ради тебя, Эмпирика, — повторил Ир-Птак, подходя опасно близко.

— Стой!

— Только ради тебя.

Чернота его существа с тонким звоном рассыпалась под ударом светящегося меча на мириады осколков, медленно растворяющихся в воздухе.

Несколько мгновений то, что осталось от Ир-Птака, сохраняло форму высокой фигуры в чёрном плаще, точно мозаичный рисунок, фрагменты которого уже отделились друг от друга, но пока не разлетелись. И последним, что он сказал, было:

— Чиатума — это ты.

***

Со смертью Ир-Птака всё переменилось вмиг. Не так, как что-то внутри надломилось, когда Хранитель погиб на её глазах, не так, как душа рвалась на части, когда она узнала о смерти Ингрида.

Нет, это было страшнее. И совершенно непоправимо.

Ей хотелось броситься туда, на каменный пол, где ещё таяли последние остатки его существа, падали пеплом и исчезали. Хотелось биться в исступлении, хватая тлеющие призрачные обрывки чёрного плаща, посыпать голову прахом и рвать на себе волосы. Хотелось кричать — так громко, чтобы треснули стены.

Но этого не произошло.

Она оставалась абсолютно спокойной.

Она больше ничего не чувствовала.

Но всё помнила.

Для этого последний из Народа Звёздного Пепла был готов умереть — чтобы распахнуть последние Врата, отделявшие её от подлинного существования. Врата, за которыми она была порождением его мыслеформ, призрачным воспоминанием, безумной грёзой. Врата его собственной души.

Однажды — по вине Теотекри — Отверзатель Путей поверг Ир-Птака в бессильное заточение.

Но можно ли пленить того, кто уже пленён? Можно ли убить того, кто обладает лишь видимостью жизни?

И теперь — теперь проклятый меч, наконец, отверз Путь для той, чей образ Ир-Птак издревле лелеял в сердце. Даже после того, как оно перестало биться.

Все знания, все переплетённые смыслы, все позабытые тайны бытия разом вернулись к ней, но она оставалась невозмутима. Так и должно быть. Всё именно так, как она хотела.

И теперь она по-настоящему свободна от заточения в Предвечной Тьме.

Сколько вечностей минуло прежде, чем хитросплетения призрачных знаков, рождённых в её уме от безысходности, воплотились и смогли освободить её! Их боль, их страдания и смерть — только символы, которые она вольна создавать и стирать по собственному желанию. Они не имеют значения.

Как долго она этого ждала — но бессчётные бездны времени теперь казались кратким мигом.

Да, определённо это того стоило.

Она свободна.

И ничто, ничто не способно ей противостоять.

— Эмпирика, ты в порядке? — Хранитель повернулся к ней, стирая чёрный пепел с клинка полой плаща.

Она не ответила.

— Эй? Всё хорошо? — он обеспокоенно тронул её за плечо.

Как странно. Она не почувствовала и этого — хотя прекрасно помнила, какая невыразимая нежность в объятиях вернейшего защитника захлёстывала её мгновение назад.

Но это больше ничего не значило.

— Эмпирика, да что с тобой? Ответь же! Как ты побледнела!

Он принялся трясти её за плечи, хлопать по щекам — всё без толку. Она была словно камень.

— Великий Радош, — невольно вырвалось у него, — твои глаза!

Лицо Хранителя перекосилось от ужаса: глаза дочери Ингрида заволокла непроглядная тьма.

Она рассмеялась тихо — холодно, страшно, жестоко.

Хранитель отпрянул, но тут же снова встряхнул её с силой, точно надеялся таким образом согнать это наваждение:

— Прекрати! Хватит!

Эмпирика продолжала смеяться, уже не сдерживаясь, заходясь злорадным хохотом.

Его ужас только больше её подстёгивал.

— Хранитель Ингвар! — раздался крик.

Это был Ир-Седек, вбежавший в зал.

За ним появилась Лагнария — растерзанный призрак с мёртвым лицом, на котором застыла пугающая маска тёмного торжества.

— Да что же это?! — отчаянно взревел Хранитель, не сводя глаз с обезумевшей принцессы.

Эмпирика легко взмахнула рукой — и чудовищная сила швырнула его прочь.

Пролетев через весь зал, он рухнул навзничь у края обрыва, под которым потусторонний ветер с диким воем бился в яростном ликовании фиолетового вихря.

В глазах потемнело, и волна боли захлестнула тело.

— Невероятно! Получилось! — воскликнула Лагнария, замершая подле Эмпирики.