— Я не знаю, Эмпирика, многого не знаю. Когда Ир-Птак понял, что я его предала, он решил от меня избавиться. Но я не собиралась снова становиться его безвольной и бессловесной мыслью, растворяться в тумане грёз. Да и не могла уже, наверное: любовь Ингрида сделала меня чем-то большим, нежели чужая мыслеформа. Чем-то… подлинным.

Я совершила ужасную, непоправимую ошибку, занеся над тобой кинжал, — от ужаса прозрения того, что Ир-Птак тебе уготовил. Но я освободилась от его власти.

Как бы мне хотелось переменить судьбу! Оказаться в янтарном Агранисе, казавшемся мне ненавистной тюрьмой, увидеть Ингрида среди ветреного разнотравья с полевыми цветами в руках… Обнять тебя. Но нет, этому не бывать!

Запомни, Эмпирика, есть события и поступки, которые нельзя исправить, даже повернув время вспять. Нельзя спасти того, кто не хочет спасения. И я — как бы я ни сожалела о содеянном, этот выбор — моё право. Агранис никогда не станет мне домом, да и весь Эгредеум — чуждый мир. Прекрасный, дивный, но мне в нём не место.

И не думай возражать, дитя. У нас — у тебя — не так много времени. Пока оно не остановилось.

Ты должна бежать от Ир-Птака, бежать так далеко, как только можешь. Под покровом крылатой Хюглы, хранящей дальний мир на другой стороне нескончаемой ночи, ты будешь в безопасности.

Отправляйся в обитель Гедрёзы и храни образ Эгредеума в сердце. Даже если демоны Чиатумы сотрут его в прах, даже если Мерра погибнет и старые солнца сплетутся в смертельном танце, даже если память твоя истает в оковах тысячелетнего забвения — он будет жить. Будет жить в твоей душе безликим призраком, не облачённым в слова и формы, будет являться во снах, забывающихся по пробуждении, пока однажды его имя тихим вздохом не сорвётся само собой с твоих губ.

Ты должна многое узнать, многому научиться. Сейчас тебе не одолеть Ир-Птака, а попасть к нему в руки — значит лишить мир последней надежды на спасение. Ты проживёшь тысячи жизней вдали от дома и станешь мудрее всех Эгидиумов вместе взятых. Мудрее Ир-Птака. Мудрее Чиатумы.

Да, это запредельная Тьма, Чёрная Бездна, бездна знаний — но она не может ими воспользоваться. В этом её величайшая слабость.

Запомни, Эмпирика: зло не может быть мудрым. А ты — будь.

***

— Ингвар, Ингвар! Почему же ты так ничего и не сказал? Ведь я ждала, ждала так долго… О, не терзай себя, я всё знаю, знаю без слов.

Тёплый ветер расплетал жемчужные нити, трепал золотые локоны, ласковый ветер развевал полы пышного белого платья, расшитые янтарём. Ветер, пахнущий мёдом и пряными травами.

Эвментара стояла совсем как живая — протягивала руки к Хранителю с лукавой улыбкой, чаровала лазурными самоцветами очей. И что-то новое угадывалось в её чертах — невиданное доселе умиротворение, небывалое спокойствие, какое, наверное, бывает только у живущих в Доме Хюглир, в загадочном нездешнем Агранисе, расцвеченном вечным закатным пламенем, где златопёрые радости вместе с освобождёнными крылатыми душами порхают над янтарными дворцами и башнями, взбирающимися по склону священного холма.

Небесный Агранис, оставшийся манящим полунамёком в легендах о Радоше — туда никто не знает дороги. Оттого, наверное, король Феосса построил свой Агранис, с янтарными стенами и звонкоголосыми птицами — прекрасный, дивный, но не тот, всё равно не тот…

Видение растаяло, развеялось как сон — и вот в объятиях Хранителя только сладковатый туман — медовый дух, болотная дымка.

А невдалеке — другая принцесса, тёмная, сумрачная, стоит на коленях посреди сиреневого болота, водит руками по его студенистой поверхности, а по щекам текут слёзы.

— Эмпи… — Хранитель бросился к ней, но та вскочила мгновенно и повернулась к нему с безмятежной улыбкой.

Нет, понял он, то были не слёзы — капли волшебства Игл-Алла, попавшие на лицо. Прощальный поцелуй только что растаявшего призрака.

— Всё хорошо, — тихо молвила она, — здесь всегда всё хорошо. Но нам пора отправляться в путь.

***

Миновав заросли пурпурных деревьев, Эмпирика и Хранитель вышли к туманной долине и по её каменистому склону, кое-где обрывающемуся крутыми уступами, добрались до разрушенного моста.

Ещё на подступах к месту недавней битвы они заметили стелющийся над ним чёрный дым.

Обломки моста, середина которого обрушилась в пропасть, висели на золочёных тросах. Никаких признаков присутствия феоссаров или демонов не было. Тел павших воинов — тоже. Вокруг царила зловещая тишина.

Приблизившись к склону, с которого облако дыма медленно спускалось в долину, они увидели под едкими испарениями чёрную, без единой травинки почву, словно выжженную огнём, на которой пенилась вязкая субстанция, образуя уродливые грибовидные наросты, извивающиеся и расползающиеся во все стороны, словно слизни.

— Так Чиатума искажает материю нашего мира, — выдохнула Эмпирика, закрывая ладонью нос и рот. — Не подходи, не дыши её ядом!

Принцесса со спутником поспешили прочь от осклизлой пустоши, назад по каменистому склону.

— Придётся идти в обход, — сказал Хранитель, когда они отбежали подальше от задымлённой дороги и остановились перевести дыхание.

Бывалый воин, повидавший всякое за свою жизнь, он содрогался от небывалого омерзения, охватившего его при одном взгляде на гадостную слизь, шевелящуюся, подобно живому существу. Принцесса прислонилась к большому чёрному валуну, силясь подавить подступившую к горлу волну тошноты. Глубоко вздохнув, она глухо ответила:

— Да, идём, надо скорее уходить отсюда.

Её лицо имело цвет бледной зелени.

Путники двинулись по пологому холму, поодаль от дороги, видневшейся слева осклизло блестящей полосой со сгустившимися над ней тяжёлыми испарениями. Пробираясь по острым чёрным камням, они, наконец, очутились на узенькой тропинке, круто забирающей вверх, к массивным крошащимися от времени ступеням, ведущим на вершину очередного скалистого склона.

Отсюда открывался мрачный вид на раскинувшиеся внизу просторы, утонувшие в ядовитом дыму. Осквернённая дорога слева огибала холм полукольцом и уходила дальше на север. По обочинам кое-где торчали редкие голые стволы деревьев, застывшие странно искорёженными, словно отлитые из металла. Всё видимое пространство до самого горизонта на западе и подножья далёких гор на севере покрывала видневшаяся сквозь дым чёрная мерзостная слизь, издалека создающая впечатление чего-то невероятно твёрдого и удушающе плотного. Свинцовое небо низко навалилось на холмы, не пропуская свет Мерры, и мир вокруг стал безнадёжно серым.

— Нам туда, — сказала Эмпирика, указывая на север, где дорога круто взбиралась в горы, к виднеющемуся в сумрачной вышине зловещему силуэту цилиндрической башни Аш-Таше.

Они с Хранителем долго взбирались по каменным склонам полуразрушенными древними тропами, уводящими всё выше и выше, прочь от раскинувшихся далеко внизу безжизненных пустошей. Путники шли в мрачном молчании, ощущая повсюду что-то безысходно гнетущее, тягостное, отравляющее разум отвращением к самому бытию, пока не достигли подножия башни, близ которого бледно-сиреневой дымкой скорбно мерцало Озеро Слёз, стылое и безжизненное. Тусклые отражения его отблесков мерно поблёскивали на чёрных стенах — зеркально гладких, словно выточенных из единого базальтового монолита.

И воздух здесь казался более плотным и вязким, и каждый вздох давался с трудом, усиливая ощущение подавленности.

— Чиатума, это её воздействие, — прошептала принцесса, когда путники остановились близ чёрных каменных глыб, разбросанных вокруг башни, решив сделать краткую передышку и заодно поразмыслить, как проникнуть внутрь: массивные арочные ворота казались наглухо запечатанными, и даже зазора меж створками не удавалось разглядеть.