Сообщения о демонах на Сумеречных Рубежах стали появляться с конца прошлого столетия. Сначала это были лишь разрозненные невнятные слухи о чёрных всадниках, изредка пролетавших над Джаобой на трагодонтах — гигантских крылатых медузах, втрое, а то и вчетверо превосходящих обычных трагов по размеру. Но трагодонты вымерли давным-давно, если вообще существовали, а нуары, жители Джаобы — суеверные полудикие кочевники, мало ли что им привидится.

Однако после нескольких донесений пограничных отрядов феоссаров о похожих существах, прилетающих с Тёмной стороны через Льдистый пролив и кружащих над Галахийскими скалами, Советом Эгидиумов была направлена специальная экспедиция за Сумеречные Рубежи, к одному из когтей Чиатумы, участники которой бесследно исчезли.

Но по-настоящему о демонах в столице забеспокоились только после Тазганского инцидента, который, по мнению наиболее встревоженных граждан, не обошёлся без участия этих зловещих тварей.

Через несколько лет демоны атаковали северо-западные границы Галахии, однако когда королевские воины прибыли на подмогу, они обнаружили лишь растерзанные шатры местных жителей на чёрной выжженной земле, покрытой едкой слизью с грибовидными пенящимися наростами — и ни одного тела. Несколько феоссаров отправились в погоню через Льдистый пролив, к когтистым выступам Чиатумы, но никто не вернулся.

На какое-то время враг затих, но после снова объявился на Джаобе, приведя к массовому бегству нуаров на соседние земледельческие угодья, небольшие острова Гнат и Мис, что сопровождалось недовольством местных крестьян. А Чиатума между тем добиралась до заброшенного Тазга, превращая и прежде неплодородную почву в безжизненную чёрную пустошь. Добиралась медленно, но неумолимо. И до Джаобы. И до Галахии.

И после — многолетнее затишье. До вчерашнего дня, когда Стражи Мостов заметили чёрных тварей близ Карахии.

В игнавианских трактатах, которые, как полагала Эмпирика, могли служить для Карвалахия и других исследователей основным источником сведений о Чиатуме, история Тёмного континента излагалась более подробно, перемежаясь пространными описаниями малопонятных философских концепций и многочисленными отсылками к некой «Книге Аш-Тарагата», о которой в королевстве никто никогда не слышал.

К величайшему огорчению принцессы, страницы нескольких манускриптов отсутствовали, а некоторые фрагменты текста были написаны на неизвестных языках, которые не смог расшифровать даже сам верховный Эгидиум.

Порой Эмпирика подолгу вглядывалась в пожелтевшие страницы, испещрённые странными буквами, некоторые из которых походили скорее на рисунки или изломанные линии, и пыталась представить себе, какие тайны они могут скрывать. Перед её взором проплывали древние города, затерянные в бескрайней пустыне, островерхие крыши причудливых башен под толщей мёртвого океана, колонны мраморных дворцов, застывших над бездонной пропастью, в которых танцевали призраки. Она мечтала, что однажды постигнет смысл этих загадочных надписей, которые иногда казались смутно знакомыми…

***

Хранитель насилу увёл её с залитого дождём балкона и усадил в кресло, укрыв тёплым пледом, но Эмпирика так и оставалась дрожащим безмолвным камнем.

Он быстро оставил затею уговорить её пойти на праздник — теперь было совершенно очевидно, что принцесса не в том состоянии, ибо ещё не оправилась после досадной болезни.

К счастью, это была не та болезнь, что недавно унесла с десяток жизней в Карахии, и, по слухам, вовсю бушевала на Рат-Уббо и некоторых других островах, а всего лишь студёная лихорадка — так, по крайней мере, уверял мастер-целитель. На тревожные замечания пытливой Эмеградары о том, что для обычной лихорадки помрачение сознания нехарактерно, учёный лекарь ответствовал: мол, во время ослабления организма вследствие чрезвычайного волнения или истощающего заболевания у впечатлительных особ проявляются какие-то «наследственные предрасположенности».

Хранитель тогда не очень-то понял, а Эмеградара совсем опечалилась и больше ничего не спрашивала.

Вот незадача: нужно опять звать мастера-целителя — и в то же время нельзя оставить принцессу одну! Какое счастье, что лекарь пришёл сам — мысли он читает, что ли?

Целитель, весьма немолодой худощавый господин в длинном светлом балахоне и высоком тюрбане, чей извечный прищур придавал взгляду выражение вдумчивой проницательности и непроницаемой загадочности, а невнятный оттенок смуглой кожи выдавал родство с аюгави, бегло ощупав лоб и руки оцепеневшей Эмпирики, без лишних разговоров, привычным движением справившись со стиснутой челюстью, влил ей в рот добрую половину какого-то пузырька, так ловко извлечённого то ли из кармана, то ли из аккуратного кожаного саквояжа, что Хранитель даже не успел заметить, откуда именно.

— Нилькеастровая вытяжка с парой капель настоя уфтабийской пыльцы, — с едва заметной самоудовлетворённой улыбкой знатока своего дела ответствовал целитель, поймав его встревоженно-недоумённый взгляд. — Снимает нервное напряжение, растормаживая мозговые центры, ответственные за релаксацию.

— А-а, — растерянно кивнул Хранитель, наблюдая за наступлением обещанного эффекта, не заставившего себя долго ждать.

Тело больной как-то сразу пообмякло, скрюченные пальцы разжались, и кисти повисли с подлокотников безвольными плетями. Дыхание выровнялось, успокоилось, привычно бледные щёки порозовели, а с полуоткрытых губ сорвалось невнятное сонное бормотание:

— Ингвар, там, на Фестивале… Всё из-за меня. Чёрная башня… Фрагилий. Отец… Нужно сказать ему, нужно…

— Тсс, тише, — целитель мягко удержал Эмпирику за плечи, когда та попыталась встать, и добавил ещё несколько капель. — Спи, спи, принцесса.

Она повиновалась безвольно и безропотно, напоследок с мечтательной улыбкой умиротворённо промурлыкав на манер колыбельной:

— Спи, принцесса, до поры, пока рушатся миры…

Хранителю так и не удалось поговорить с Эвментарой. Когда он, наконец, вернулся в зал торжества, она веселилась в окружении сестёр и подруг, а потом танцевала с юными сыновьями столичных вельмож, не сводившими с неё восхищённых взглядов.

А на следующий день началась война.

***

Стремление изучать окружающий мир и систематизировать знания о нём было присуще обитателям Эгредеума испокон веков. Говорят — в шутку ли, всерьёз, — что первый разумный эгредеумец был учёным. Совет Эгидиумов, конечно, был основана позднее появления разума на планете, хотя, как считается, ненамного.

Это величайшая научно-исследовательская организация, объединившая под своим началом мудрецов всех мастей, занималась образованием и просвещением населения объединённых островов. Эгидиумы были естествоиспытателями и учителями, инженерами и лекарями, они исследовали законы небесной механики, силясь проникнуть в тайны космических глубин, и природу материи, дробя её до мельчайших частиц. Они изучали всё, что их окружало: мёртвое и живое, несмышлёное и разумное, — ничто не ускользало от их зорких глаз и пытливых умов, от остроты скальпелей, режущих плоть, и мыслей, безжалостно расчленяющих целое до исчезающе малых долей.

Большинство жителей Королевства считали Знание — Эгрэ — высшим благом и в то же время первоначалом всего сущего. Эгрэ — свет разума во тьме холодного бескрайнего космоса. Изучение окружающего мира и самих себя, познание различных аспектов Эгрэ — вот смысл и цель существования эгредеумцев. В эгидиумском понимании, по крайней мере.