Только разве не такие же идеи бередят её собственную душу?

— Ты знаешь, я не должен рассказывать о том, что ты сама ещё не вспомнила, — иначе нам снова не выбраться. Я был упрям, столько раз… Впрочем…

Болезненно-алые пятна проступили на бледных щеках.

Действительно стало жарко. Голова снова начинала гудеть. Мария Станиславовна направилась к окну, чтобы открыть форточку, но Ингвар схватил её за руку:

— Стой. Не надо. Они там.

Ординатор со вздохом опустилась на место. Чужое безумие давно её не волновало — но Ингвар не был чужим, и оттого пугающие намёки в его полубессвязной речи начинали раздражать. В конце концов, под этой крышей она привыкла быть самой ненормальной.

— Так, — тихо молвила она, склонив голову и потирая уставшие глаза. — Давай по порядку. Кто — там?

— Демоны Чиатумы. Ты видела одного из них возле чёрной башни. К счастью, я оказался рядом.

Вот это-то и странно. Ещё более странно, чем демоны и Че… как он там сказал?

— Я же обещал, что всегда найду тебя, — сказал Ингвар прежде, чем она успела сформулировать, что её беспокоит.

Словно мысли читал!

— И мистики тут гораздо меньше, чем можно было ожидать, — улыбнулся гость, поймав её недоверчивый взгляд. — Та золотая загогулина, помнишь? Я же прислал её по почте — ты сама сказала адрес. А когда сегодня не нашёл тебя дома, отправился в больницу: ведь ты не раз уверяла, что больше нигде не бываешь.

Я пошёл пешком — хвала интернету, найти дорогу оказалось несложно. И, не доходя, увидел это место. Чёрную башню за деревьями. Вот здесь ты можешь укорить меня в необдуманности — но предчувствие было сильнее разума. Оно никогда меня не подводило. Не подвело и теперь.

Демоны Чиатумы любят такие места. Да и ты тоже.

Опять это слово. В нём чудилось что-то жуткое, отталкивающее. Первобытное. Мария Станиславовна была уверена, что неоднократно слышала его прежде — не от Ингвара.

— Что такое Чиатума?

Он ответил не сразу.

— Думаю, это можно рассказать. В конце концов, ты уже встретилась с её силой. Чиатума — это болезнь, уродующая разум и тело, искажающая материю. Дыхание Тьмы, отравляющее Вселенную одним своим существованием. Это… энергия или существо, я так толком и не понял за все эти годы. Но точно знаю одно: она — причина всех наших бед. И не только наших.

Чиатума — это вселенское безумие. И ещё — название проклятого континента на Тёмной стороне нашей планеты, всегда обращённой к главному солнцу одной стороной.

Ты говорила, что начала видеть сны об Эгредеуме. Вспомнила Агранис?

«Янтарное сердце мира», — подумалось само собой.

— Да, — неуверенно вымолвила Мария Станиславовна, всё ещё отказываясь верить, что они всерьёз обсуждают такую чепуху.

Хотя когда за тобой гонится чёрная тварь на крылатой медузе, а меч из туманной грёзы пронзает тело — разве это чепуха?!

В желудке заныло, и она крепко обхватила живот рукой, чтобы унять боль. Но сдерживать остальное оказалось уже не под силу — слова хлынули неудержимым потоком:

— Агранис, Галахия, Джаоба. И ещё Ир-Птак: мне казалось, что я — это он, когда его убили. Теотекри. Радош.

Солнечные вспышки, чёрные дыры, квантовая механика. Я не понимаю, что происходит. Эти сны, книги, видения… Знаю, я всегда была, — она замялась, тщетно подбирая приемлемое для психиатра выражение, не содержащее упоминания «кукухи» и прочих пернатых, — всегда витала в грёзах. Но теперь по-настоящему схожу с ума. И мои знания тут никак не помогают.

Каждый день, каждый чёртов день, Ингвар, я хожу как по краю бездны. Вот-вот сорвусь — и пиши пропало. Я уже не знаю, что реально, а что нет, и любая философия, любые псевдонаучные теории на деле бесполезны. Мир распадается на части…

Она запнулась и выдавила с вымученной улыбкой:

— Наверное, это не то, что ты хотел услышать, приехав в гости — но теперь знаешь, с кем повёлся.

Протянувшись через стол, Ингвар положил руку ей на плечо.

— Это Чиатума. Она хочет погубить тебя — всех нас. Но теперь всё будет хорошо. Теперь я рядом.

***

Мария Станиславовна вскипятила ещё чаю и, уставившись в тёмную глубину кружки, слушала рассказ, перед которым меркли все когда-либо услышанные или прочитанные ей истории пациентов.

— Думаю, ты уже поняла, что мы жили на Эгредеуме. На другой планете, в другом мире — и я до сих пор понятия не имею, как туда вернуться. Знаю только, что это наш долг. Приспешники Чиатумы бросили нас в эту темницу. Тебя — потому что только ты можешь их остановить.

Земля оказалась для нас настоящим адом. Стоило нам ступить на эту планету, как в неё врезалась Тейя. Наши тела стёрло в пыль. А души… Эмпирика, я должен признаться: ты — их мишень, их враг, их гибель, а я — только Хранитель, поклявшийся защищать тебя и всюду следовать за тобой.

Ты была проклята, лишена памяти, твой дух, заточённый в оковах земной материи, никогда не знал покоя. Он метался в чужом времени и пространстве, воплощаясь в разных эпохах, проживая разные жизни. А я шёл следом. Снова и снова находил тебя, умолял вспомнить, чем только усиливал твоё смятение.

А Солнце — силы Чиатумы как-то связаны с его недрами, как, возможно, и с другими звёздами, — когда Солнце становилось беспокойным, и на нём проступали прорехи тьмы, тогда демоны подступали к этому миру, силясь прорваться сквозь завесу привычной реальности, чтобы ввергнуть его в хаос. Как Эгредеум.

Всё начинается с болезни души. У нас она впервые вспыхнула на Джаобе. Странный недуг поразил местных жителей: тревожные сны, видения, беспричинные страхи и нелепые идеи — кажется, теперь это называют галлюцинациями и бредом. Но никто не придал значения: мало ли что там чудится дикарям? Думаю, нечто похожее случилось и на Галахии — но до неё вообще никому не было дело.

Только когда болезнь добралась до Карáхии — ближайшего к столице города, — наши мудрецы встрепенулись. Они рассуждали о климате, пище, инфекции, утомлении и даже симуляции и подражательстве с целью уклониться от работы, — но все их теории оказались вздором. Даже когда они всерьёз забеспокоились, предположив, что всё дело в нарушении каких-то неизученных биологических — возможно, наследственных — механизмов, это не удалось остановить. Ни одно зелье не могло исцелить безумцев, то застывавших на месте, то бившихся о стены в безмолвном исступлении, отказывавшихся есть, спать и в итоге умиравших от истощения или тонувших в океане.

Никто не прислушался к древним легендам. Никто не верил, что на Тёмной стороне планеты затаилось чёрное зло, по какой-то причине пробудившееся и возжелавшее уничтожить всё, что было нам дорого. Никто не верил тебе — пока не стало слишком поздно.

Мы сражались с его исчадиями до конца — и были сброшены в прореху между мирами. Мы — последние, кто помнит Эгредеум таким, каким он был до войны с демонами. Последние, кто всё ещё может их свергнуть. Ты — последняя…

Ингвар замолчал на полуслове, и, поймав внимательный взгляд собеседницы, давно забывшей про чай, продолжил:

— Мы встречались в разных местах и временах. Среди кочующих племён Русской равнины и в девственных предгорьях Кавказа, в прóклятом Вавилоне и Древнем Египте, в Скандинавии на рубеже тысячелетий, в средневековой Бретани — да в одной ли Бретани! Тебя так и тянуло в это гибельное время: чума, голод, войны, сожжение ведьм — как мёдом намазано… В каталонских лесах и прусских деревушках, в просвещённом, но грязном Лондоне, в Восточной Европе, лежащей в руинах, в захолустном Зонненшильде во время невидимой битвы, едва не уничтожившей жизнь на Земле…

— Хм. Знаешь, я не верю в реинкарнацию, — наконец подала голос Мария Станиславовна.